(Текст предоставил: Дмитрий Воронков) |
Воронков Дмитрий |
Дмитрий Воронков Раз после работы, что можно простить, по пятнице три мужика решили портвейном судьбу подсластить, на бревнышке возле ларька. Володька Протасов был парень не прост, играла в нем жаркая кровь, ему обязательно нужен был тост, и пил он всегда за любовь. Умел открывать он бутылки о бровь, считал что все в жизни - вранье, что жизни дороже и больше любовь, раз жизнь отдают за нее. Уж, если настигнет, то только держись, и белые тапки готовь, что шутка пустая и скучная жизнь была бы, когда б, не любовь. Серега, сидящий его визави, отметил, что, больше того, искусство, оно еще больше любви, придуманной для лишь него. Ведь, как дорогое вино и духи, любовь умирает, оно ж в веках вслед за ней оставляет стихи, что ранят сердца, словно нож. Продолжил он мысль, помочившись на куст и вновь разливая вино, что архиважнейшим из прочих искусств для нас остается кино. А третий, не помню как звали его, сказал, что искусство продукт, придуманный, чтобы развлечь естество, когда ты одет и обут. Ведь если морозно и хочется есть, как тыква, пуста голова, то жизнь такова, какова она есть, и больше - никакого. Хозяйка ларька Молоткова Любовь ларек на замок заперла, она-то, конечно, была за любовь, но пили уже из горла. И длился их спор, пока лился портвейн, его был изрядный задел, пока на рассвете живой соловей в ветвях о любви не запел. Наспорились всласть, до бесчувствия ног, муссируя данный вопрос, пока их, почти неживых, воронок в туманную даль не увез.