(Текст предоставил: Игорь Гордин)
(Текст предоставил: Игорь Гордин) |
Гордин Игорь |
Игорь Гордин
И я, молодой бесшабашный дурень, мчался куда-то, не разбирая дороги,
и, не теряя ни минуты, всё время боясь опоздать, терял, терял годы.
То были времена, когда я, написав несколько песен,
был подхвачен волной бардовской песни, и, забежав после работы
на несколько минут домой, что бы переодеться и взять гитару,
летел в какой-нибудь Дом культуры или Клуб на очередное выступление.
Спев две-три песни, я получал свой честно заработанный червонец,
а то и два - это были большие деньги, если учесть, что армянский
трёхзвёздный коньяк стоил 4руб.12коп., а плавленый сырок "Дружба" - всего-то 14коп.
Мои выступления пользовались успехом, я был часто приглашаем
не только на выступления, но и в какие-то мало знакомые компании и дома.
Барды были в моде, и почему бы не сказать потом своим друзьям,
как бы между делом: "Вы знаете, у нас вчера имярек пел. Так нализался под занавес...".
В моей комнатушке, в доме у Никитских ворот, постоянно толклись какие-то личности,
приходили, уходили, пили трёхзвёздный коньяк, а чаще водку и закусывали плавлеными сырками "Дружба".
Того дома давно уже нет – его снесли вместе со мной под 100-летие "вождя мирового пролетариата",
будь он неладен.
Сейчас на том месте гранитный Пушкин в каменной беседке читает стихи мраморной Наталье.
Глядишь, и меня когда-нибудь с гипсовой гитарой поместят рядом с ними в бетонной походной палатке.
А тогда по вечерам там плавал сигаретный дым, бренчала гитара, пелись песни,
разливался по стаканам коньяк, гостьи закатывали глаза и расстёгивали пуговички,
а каждый говорил, что хотел. Только под утро всё рассасывалось, но стоило мне
прикоснуться к подушке, как тут же со страшным грохотом и звоном взрывался
этот проклятый будильник.
В те незапамятные времена я работал в "почтовом ящике" инженером. Мы все тогда работали
в "почтовых ящиках", потому что наша великая страна боролась за мир во всём мире.
По пути на работу требовалось выдохнуть все коньячные пары, сбросить с себя
одурь бессонной ночи и настроиться на инженерный лад. Позднее я написал песню
об этом раздвоении своей личности:
"...Простите мне, я право же, не знаю
Каким мне быть с собой наедине
Я словно роль какую-то играю
Которая не удаётся мне..."
И всё же, как мне кажется, я был неплохим инженером. Моё начальство не знало
куда деваться от моих всепроникающих идей, и, поэтому, при первой возможности,
сплавляло меня в длительные командировки в места весьма отдалённые.
Надо отдать должное глубокому чувству тонкого юмора моего начальства.
Когда моя жена однажды позвонила моим руководителям, интересуясь,
где я и не вдова ли она уже, её всячески успокоили, заверяя, что она ещё не вдова,
но они просто не знают, где я. По возвращении из командировки меня
на столе ждала записка: "Негодяй! Не ищи! Не вернусь!"
А пока я пребывал в командировках, мои идеи являлись питательной средой для диссертаций начальства.
Послужили мои идеи и моему товарищу. Но после того, как он получил
обнадёживающие результаты в области прочности бетонных покрытий дорог,
ему предложили срочно уволиться с работы исключительно по собственному желанию.
Через некоторое время его шеф защитил докторскую.
Наряду с инженерными делами однажды я чуть было не стал "эстрадной звездой".
Впечатлившись моими песнопениями, замечательный композитор Аркадий Островский
совместно с поэтом Леонидом Дербенёвым в 1967г. написали для меня песню:
"На закате стынут рельсы..." Под руководством Аркадия Островского мы начали над ней работать.
Предполагалось, что первое исполнение этой песни на радио будет за мной.
К сожалению, осенью того же года его не стало и песню исполнял кто-то другой. Звезды не случилось.
Однако мы отклонились от темы. Вот всегда так! Начнёшь что-нибудь писать, и двигаться бы под развёрнутыми
знамёнами и оркестром по намеченному пути к светлой цели, то бишь эпилогу, так нет, напетляешь, заблудишься,
заберёшься в дебри и аукаешь там, пока волки не съедят.
|
|