(Текст предоставил: Рената Олевская) |
Олевская Рената |
Рената Олевская На окошке занавески из марли и керосиновая медная лампа. Ножки свесив, на софе сидит карлик и карандаш себе строгает ножом. Хомяки шуршат газетой в коробке, на столе лежит рисунок без рамки, И, нахохлившись, зажмуренный Попка в старой клетке на кольце небольшом. Карандаш уже до боли заточен - жало грифеля коснулось бумаги. Штрих неточен и рисунок порочен... Карлик выпустил из трубки дымок. Обнаженную рисует старуху - на плечах седые тонкие пряди, И серёжку на оттянутом ухе безучастно отражает трюмо. Попугай переморгнул и проснулся, залежавшиеся перья поправил, И по клетке взад-вперёд прошвырнулся: тесновато... - попривык за сто лет. Карлик зёрен попугаю насыпал, попугай ему "мерси" прокартавил. - Тыщу раз учил мерзавца "спасибо"! - буркнул карлик попугаю в ответ. Руки за спину, прошёлся по кухне. Хомяки лежали, грели друг друга. - Лето странное какое-то - мух нет... - карлик трубкой затянулся опять. Он закашлялся от едкого дыма, дёрнул ленточку - открылась фрамуга. От рождения он был нелюдимым, нелюбимым... и умел рисовать. Занавеска в тишине шелестела - чуть рисунок карандашный не сдуло. Посмотрел он на иссохшее тело – взгляд старухи пересёк его взгляд. Потянулся, чтобы всё это скомкать, но мгновение о чём-то подумал... И штрихами, как вечерней позёмкой, он накинул ей на плечи халат. Ноги в плюшевые тапочки спрятал, пледом тёплым осторожно укутал И погладил по руке виновато... - и старуха улыбнулась ему! Глупый Попка вверх ногами болтался, и до боли захотелось уюта. Заметался карандаш, заметался в сизо-палевом табачном дыму. 1999. Сан-Диего