В карету прошлого сажусь. Друзья в восторге...
Булат Окуджава
1
В карету прошлого сажусь. Друзья в восторге.
Окрестный люд весь двор заполонил.
Тюльпаны в гривах вороной четверки,
и розу кучер к шляпе прицепил.
С улыбкою я слышу из-за шторки
ликующий шумок скороговорки...
Не понимаю: чем я угодил?
Как будто хлынул свет во все каморки,
которыми кишат еще задворки,
как прошлого неповторимый жест...
Не понимаю сути сих торжеств.
2
Я что хочу? В минувший век пробраться.
Быть может, там - секреты бытия,
что так бездарно в канувшем таятся
и без которых нынче жалок я.
Вот и рискую. А куда деваться?
И обойдусь, такое может статься,
без ваших правд и вашего вранья.
Как просто все! Чего же тут бояться?
И визы ведь не нужно добиваться,
и всяких циркуляров и словес,
пожалованных будто бы с небес.
3
Мы трогаемся. Тут же ироничный,
глумливый хор арбатский слышен вслед.
Как понимать? На мне костюм приличный,
не под судом, долгов как будто нет.
Я здесь рожден, я баловень столичный,
к мытарствам и к хуле давно привычный...
Не понимаю, чем я застю свет?
Кому мешает мой поступок личный?
Чей шепоток несется фанатичный,
что мне, мол, не уехать далеко?..
Не понимаю: едется легко.
4
Откинувшись, я еду по бульварам,
Пречистенке, Никитской и Сенной.
Вот дворник с запотевшим самоваром,
а вот субботний митинг у пивной,
где некто норовит надраться даром.
Его городовой порочит с жаром,
а барышня обходит стороной.
Попахивает анекдотцем старым
с папашей-недотепой и гусаром...
И в этот водевильный ералаш
въезжает мой стерильный экипаж.
5
Стоит июль безветренный и знойный,
на козлах кучер головой поник,
Мясницкою плетется скот убойный
(народ не только баснями велик).
Виновного в тюрьму ведет конвойный,
и оба лучшей участи достойны,
но каждый к этой участи привык.
Прошла война, грядут другие войны,
их воспевает бардов хор нестройный,
героев прославляя имена
все те же, что и в наши времена.
6
Минувшее мне мнится водевильным,
крикливым, как пасхальное яйцо,
под ярмарочным гримом, под обильным,
лубочное блестит его лицо.
Потряхивая бутафорским, пыльным
отрепьем то военным, то цивильным,
комедиант взбегает на крыльцо
и голосом глухим и замогильным
с каким-то придыханием бессильным
вещает вздор, сивухою томим...
Минувшее мне видится таким.
7
И все-таки я навзничь пораженным
не падаю. Не проявляю прыть.
На всем пути, в былое протяженном,
Америки, я вижу, не открыть.
И не каким-то городским пижоном,
а путником, в раздумья погруженным,
я продолжаю потихоньку плыть,
все тем же завсегдатаем прожженным,
картинками из быта окруженным...
Кого-то, знать, их правда потрясла,
но не меня. Я не из их числа.
8
И вижу: ба, знакомые все лица
и речи, и грехи из года в год!
В одежке, может, малая крупица
нас различает - прочее не в счет.
Так стоило ли в даль сию тащиться,
чтоб выведать, в чем разница таится?
Уж эта ловля блох из года в год!..
Куда течешь, ленивая столица?
Успел уже и кучер притомиться:
он в этом разбирается весьма,
хоть не учил ни счета, ни письма.
9
Отбив бока и с привкусом отравы
во рту, я поздно начал понимать:
для поисков мифической державы
вояжи ни к чему предпринимать:
итоги их, как водится, лукавы,
а за пределы выходить заставы -
ну разве что суставы поразмять.
Дворовые пророчества, вы правы:
я жертвой пал совсем пустой забавы,
с которой с детства кем-то связан был...
Движение я переоценил!
10
"Дай Бог", - я говорил и клялся Богом,
"Бог с ним", - врагу прощая, говорил
так, буднично и невысоким слогом,
так, между дел, без неба и без крыл.
Я был воспитан в атеизме строгом.
Перед церковным не вздыхал порогом,
но то, что я в вояже том открыл,
скитаясь по минувшего дорогам,
заставило подумать вдруг о многом.
Не лишним был раздумий тех итог:
пусть Бога нет, но что же значит Бог?
11
Гармония материи и духа?
Слияние мечты и бытия?
Пока во мне все это зреет глухо,
я глух и нем, и неразумен я.
Лишь шум толпы влетает в оба уха.
И как тут быть? Несовершенство слуха?
А прозорливость гордая моя?
Как шепоток, когда в гортани сухо,
как в просторечьи говорят: "непруха"...
А Бог, на все взирающий в тиши, -
гармония пространства и души.
12
Скорей назад, покуда вечер поздний
движенья моего не перекрыл!
И там и здесь - одни и те же козни,
добро и зло, и пагубность чернил,
кровавой сечи шум и запах розни,
хотя неумолимей и серьезней,
но тот же, тот же, что и прежде был...
И всякий день, то знойный, то морозный,
нам предстает судьбою нашей грозной.
История нам кажется дурной.
А сами мы?.. А кто тому виной?.
.
13
И в наши дни, да и в минувшем веке,
как это парадоксом ни зови,
все те же страсти бьются в человеке:
в его мозгу, и в жестах, и в крови.
Всех нас ведет путеводитель некий,
он сам приподымает наши веки,
и нас сжигает то огонь любви,
а то страданье о родимом бреге,
то слепота от сытости и неги...
А то вдруг распояшется толпа,
откинув чубчик праздничный со лба.
14
...Чем тягостней кареты продвиженье,
тем кажется напраснее езда.
Печально распалять воображенье,
но расслаблять не стоит повода.
Крушение надежд - не пораженье,
и наших лиц святое выраженье,
авось, не исказится от стыда.
Стакан вина снимает напряженье...
Как сладостно к пенатам возвращенье!
Да не покинем дома своего,
чтоб с нами не случилось ничего.
