Городницкий Александр

Пушкин и декабристы

                  Александр Городницкий




В Завод Петровский пятого числа
Глухая весть о Пушкине пришла.
Дыханье горна судорожно билось,
Ночная вьюга пела и клубилась,
Три каторжника сели у огня,
Чугунными браслетами звеня.
Дымились, просыхая, полушубки,
Сырые не раскуривались трубки.
За низким зарешеченным окном
Стонали ели от метели лютой,
И очень долго, более минуты,
Никто не заговаривал о нём.
"Ещё одно на нас свалилось горе,-
Сказал Волконский, общим думам вторя,-
Несчастный, мы могли ему помочь.
Хотя он не был даже арестован,
Его казнили в качестве шестого,
Как пятерых на кронверке в ту ночь.
Когда б стоял на площади он с нами,
Он стал бы наше истинное знамя
И, много лет отечеству служив,
Пусть в кандалах, но всё же был бы жив.
Когда бы принят был он в наше братство,
Открыто посягнувшее на рабство,
То, обретя свободу для души
И черпая в страданьях вдохновенье,
Он мог бы создавать свои творенья,
Как Кюхельбекер - в ссылке и глуши".
"Нет,- произнес угрюмо Горбачевский,-
Уж если строго говорить по чести,
Не по пути всегда нам было с ним:
Его поступки и дурные связи!
Всё погубить в одной случайной фразе
Он мог бы легкомыслием своим.
Что нам поэты, что их дар Господень,
Когда заходит дело о свободе
И пушечный не умолкает гул,
Когда не уступает сила силе,
И миг решает судьбы всей России!"
("И Польши",- он подумал и вздохнул.)
Так говорил, своею дерзкой речью
Заслуженному воину переча,
Хотя и был он не в больших чинах,
Неистовый питомец Тульчина.
Кругом в бесчинстве бушевали пурги:
В Чите, Нерчинске, Екатеринбурге,
Сшивая саван общих похорон.
В Святых Горах над свежею могилой
Звал колокол к заутрене унылой,
И странен был пустынный этот звон.
И молвил Пущин: "Все мы в воле Божьей.
Певец в темнице песен петь не может.
Он вольным жил и умер как поэт.
От собственной судьбы дороги нет".
Мела позёмка по округе дикой.
Не слышал стражник собственного крика.
Ни голоса, ни дыма, ни саней,
Ни звёздочки, ни ангельского лика.
Мела метель по всей Руси великой,
И горький слух, как странник, брёл за ней.
------------------------------------------
ст.: А. Городницкий




Стихотворение назывется "Пушкин и декабристы" и посвящено кстати присутствующему
здесь и сидящему на сцене Натан Яковлевичу Эйдельману, которому я обязан этим
стихотворением.
Эпинраф. Слух обо мне. Александр Пушкин.

В Завод Петровский пятого числа
Глухая весть о Пушкине пришла.
Дыханье горна судорожно билось,
Ночная вьюга пела и клубилась,

Три каторжника сели у огня,
Чугунными браслетами звеня.
Дымились, просыхая, полушубки,
Сырые не раскуривались трубки.

За низким зарешёченным окном
Стонали ели от метели лютой,
И очень долго, более минуты,
Никто не заговаривал о нём.

"Еще одно на нас свалилось горе, —
Сказал Волконский, с мукою во взоре, —
Несчастный, мы могли ему помочь.
Хотя он не был даже арестован,
Его казнили в качестве шестого,
Как пятерых на кронверке в ту ночь.

Когда б стоял на площади он с нами,
Он стал бы наше истинное знамя
И, много лет отечеству служив,
Пусть в кандалах, но всё же был бы жив.

Когда бы был он принят в наше братство,
Открыто посягнувшее на рабство,
То, обретя свободу для души
И черпая в страданьях вдохновенье,
Он мог бы создавать свои творенья,
Как Кюхельбекер — в ссылке и в глуши".

"Нет, — произнес угрюмо Горбачевский, —
Уж если строго говорить по чести,
Не по пути всегда нам было с ним:
Его поступки и дурные связи!
Всё погубить в одной случайной фразе
Он мог бы легкомыслием своим.

Что нам поэты, что их дар Господень,
Когда настало думать о свободе
И пушечный не умолкает гул,
Когда не уступает сила силе,
И миг решает судьбы всей России!"
("И Польши", — он подумал и вздохнул.)

Так говорил, своею дерзкой речью
Заслуженному воину переча,
Хотя и был он не в больших чинах,
Неистовый питомец Тульчина.

Кругом в бесчинстве бушевали пурги:
В Чите, Нерчинске, Екатеринбурге,
Сшивая саван общих похорон.
В Святых Горах над свежею могилой
Звал колокол к заутрене унылой,
И странен был пустынный этот звон.

И молвил Пущин: "Все мы в воле Божьей.
Певец в темнице песен петь не может.
Он вольным жил и умер как поэт.
От собственной судьбы дороги нет".

Мела позёмка по округе дикой.
Не слышал стражник собственного крика.
Ни голоса, ни дыма, ни саней,
Ни звёздочки, ни ангельского лика.
Мела метель по всей Руси великой,
И горький слух как, странник, брёл за ней.