Я скажу вам честно, братцы...
Михаил Щербаков
Я скажу вам честно, братцы:
я покойника не знал.
На поминках набираться
тоже шибко не мечтал.
В общем, парень я простецкий,
мне о многом невдомёк,
но пришёл друган, Белецкий,
он меня-то и завлёк.
Рассказал он мне сначала,
что его-де корешка
жизнь кидала и ломала
и была, мол, нелегка:
он то с моста падал в реку,
то под поезд попадал,
в общем, быть ему калекой -
да всё Белецкий выручал.
Он поспевал везде навычет,
правил лучше докторов,
тот, бывало, плачет, хнычет,
да Белецкого покличет -
он придёт, и будь здоров.
Вот на ТЭЦ Череповецкой
как-то лопнула труба -
и снова спас его Белецкий,
а не то б тому труба!
Но как-то раз Белецкий запил,
в вытрезвиловку попал,
и того недуг облапил
вдруг, какой - никто не знал,
кто и как чего прошляпил -
только тот концы отдал.
Вот Белецкий и гутарит:
дескать, надо хоронить,
мол, вдова всего наварит,
и нажарит, и напарит,
он поминки отоварит,
мне же музыку добыть.
Ладно, надо - значит, надо.
Ну, оркестра не нашлось,
и набрал я жмуркоманду:
ничего, сойдёт авось.
Музыканты - те с охотой,
я вообще знакомый им,
я в ДК у них работал
как-то сторожем ночным.
Прикатили, заломили,
знаешь,
но сошлись, чего рядить.
Стол уже почти накрыли,
стали гости подходить,
гроб забрали из мертвецкой
и поставили в углу.
Ходит гоголем Белецкий,
приглашает всех к столу.
Значит, тесть покойного с семьёю,
дальше, шурин с дочерьми,
дальше, брат со всей роднёю
и сопливыми детьми,
никто слова не уронит,
все боятся мертвяка...
Дети, он теперь не тронет,
да к тому ж на нём доска,
вы лучше пойдите погуляйте,
чтобы взрослым не мешать,
вы пойдите поиграйте,
пока можете играть,
пока можете, в считалки,
в казаки-разбойники -
всё б вам в прятки-догонялки,
а тут хоронилки, понимаешь, закопалки,
эти, напоилки, отпевалки,
мертвяки-покойники...
Вот Белецкий разливает
музыкантам и гостям,
вот застолье затевает
разговор по пустякам.
В основном в одном вопросе
разошёлся весь народ:
кто и как коньки отбросил
из знакомых в прошлый год.
Нет, все признали, что покойный,
в общем, малый был достойный,
но не ведал доброты -
а виноваты мы, скоты.
Тесть, мотая красным носом,
наклоняется с вопросом:
- Слушай, кто вот там в углу сидят,
водку хлещут и молчат?
Отвечаю: мол, так надо,
пить, не пить - решают сами,
это ж братья-жмуркоманда,
виртуозы-музыканты,
тоже, это, с красными носами.
Суть да дело - все ужрались,
мы с Белецким взволновались:
чтой-то все разбушевались,
гроб невынесенный ждёт,
шурин плачет горьким рёвом,
тесть сидит в костюме новом,
головой в тарелке с пловом,
а жмуркоманда водку пьёт.
Видим - надо закругляться -
ещё к кладбищу идти!
Слышь, помогите, жмурики, братцы,
нам одним не донести, а!
Выносите помаленьку...
Да не гардероб, а гроб,
ну что вы...
Вынося, задели стенку,
друг Белецкий сшиб коленку,
Я схватил под глазом гренку,
мертвяку досталось в лоб.
Словом, вынесли на солнце,
подошли ещё знакомцы,
складя руки на груди:
Эй, музыканты, заводи!
Надо топать, небо чисто,
у меня вспотела плешь...
Что не врубите регистров?
Ах, забыли тромбониста?
Где он, волк его заешь?!
Сбегал, вон он, за столом он,
допивает всё подряд,
и нечищенным тромбоном
тычет в миску, где салат.
Тут и понял я, признаться,
где ошибка и заминка:
надо было спящего красавца
закопать - потом поминки!
Ну да ладно, встали строем,
жмуркоманде подал знак -
и они как вдарят роем,
будто был мертвец героем,
а мертвец-то был сопляк!
Дуют, гады, что есть силы,
до погоста две версты,
уши всем позаложило,
но идут, раскрывши рты.
Чья-то бабка, худоба,
сзади крестится, соседа
спрашивает: "Слушай, чего они ревут, как, это,
как марафонская труба?"
Я хриплю "Так надо" бабке.
Сам смекаю: что за чёрт?
Музыканты врут, собаки,
и мотив чего-то не тот.
Я к Белецкому - тот: слышу, -
подбегает к ним потом:
Братцы, можете потише?
Нет, говорят, можем через гастроном.
Ладно, пусть дудят, как могут,
всё немного веселей,
а то погребальная дорога
с каждым шагом тяжелей.
Всё идём, аж взмокли платья
и рубахи - вот жара!
Ох, и скучное занятье -
на погост тащить жмура...
Дюже спьяну вянут ноги,
надо бы поотдыхать.
Сняли гроб на полдороге
и решили отпевать.
Правда, как - никто не знали,
но, однако ж, отпевали,
то есть, разливали, выпивали,
кто чего с собою взял,
а когда опять поднялись,
дальше в путь идти собрались -
восьмерых недосчитались,
но никто не горевал.
Кто-то пел про расставанье,
кто-то водку разливал,
кто-то, видно, по незнанью,
крышку гроба облевал...
Нет, я вообще-то парень скромный,
я с Белецким всё держусь,
а народ собрался тёмный,
бестолковый - просто жуть.
Там один всё к гробу рвался,
а как всё-таки пролез -
так сначала разрыдался,
с мертвецом расцеловался -
а потом как в морду тресь!
Ты всю жизнь, грит, издевался
надо мной - так на, подлец!
Ну, мертвец не обижался,
а народец растерялся,
ну, за Белецким я смотался,
он там за ёлкой похмелялся, -
он пришёл, хотя качался
поначалу - но как взялся,
то расшумелся, раскричался -
ты чего, говорит, разбушевался?!
В общем, растащили наконец.
Кто-то речь загнул, не зная,
кто здесь помер и когда.
Он сказал, что жизнь такая,
что похмелье - не беда.
Мол, грехи смывают кровью,
все там будем, всё сгниёт,
в общем, дай нам Бог здоровья,
музыканты, марш вперёд!
А те, видать, с Белецким спелись,
он им выложил рубли,
и они так нагуделись,
что дудеть уж не могли.
Тромбониста поддержали
поначалу, а потом
он пошел - винтом, винтом,
и в овраг. Тромбон достали
поутру - и то багром.
Силы нету материться,
ковыляем на осях.
Раз в пшеницу, два в пшеницу,
и редеем на глазах.
Все отстали втихомолку,
смертью храбрых полегли.
До погоста, в общем, только
мы с Белецким и дошли.
Гроб в могилу уронили,
призасыпали слегка -
вот и всё, похоронили
бедолагу-корешка
до последнего штришка.
Ещё дед мне повстречался,
тоже пьян был и качался,
весь в медалях - видно, дрался
за Советскую-то власть.
Видел я, как он качнулся,
как ругнулся и споткнулся,
и медалями уткнулся
прямо в грязь.
