2001
Михаил Щербаков
Не только мою конкретную цель я понял бы и настиг,
но даже и общий замысел от меня бы не увильнул,
когда бы я — хоть на миг, хоть сразу же как возник —
хоть сколько-нибудь замешкался и мозгами бы шевельнул.
Но — кровь, ни с кем не советуясь, размахнулась на долгий круг,
стопа, не успев опомниться, изготовилась для шагов.
И мне бы сто лет не крюк! Но всё это как-то вдруг,
а главное — в высшей степени независимо от мозгов.
Потом была биография, вся в затмениях, как на Луне.
То насыпь, то котлован, иногда война, но больше возня.
Участвовал я в возне — на чёрт знает чьей стороне...
И всё это шло и делалось независимо от меня.
Мой век своё отревел, как бык, и сгинул, как мотылёк.
И, тоже не от мозгов, я вместе с ним обмяк и померк.
И вот уже год как слёг. Но выдержал полный срок.
И почестям соответствовал, и газетчиков не отверг.
Со вспышкой, сказали, снимем тебя, вставай, ветеран, с одра.
Пойдёшь на ура на полосу, где кроссворд и хоккей на льду.
Снимайте, сказал, с утра. С утра сойду на ура.
А после обеда — это уже я вряд ли куда сойду...
Кто хочет, потом лепи персонажу маузер на стегно,
цепляй типажу медаль о двух сторонах на седую грудь.
Но лет ему — сто одно. И ест он одно пшено.
И всё это отношения не имеет ко мне ничуть.
И если ему, оставленному по выслуге без врагов,
на каждом углу мерещится Пентагон, или Бундесвер,
то это не от мозгов, нисколько не от мозгов,
а только, в известной степени, от давления атмосфер.
Они, атмосферы, давят себе, не глядя, в чью пользу счёт.
А сборная из последних своих пыхтит лошадиных сил.
Клюка мимо шайбы бьёт, медпомощь бежит на лёд,
а лёд уже год как тронулся, в смысле — двинулся и уплыл.
Сперва завалился в сточные катакомбы кусками он,
затем через фильтры вылился — любо-дорого, аш-два-о —
и дальше на волю, вон, туда же, куда уклон,
и даже, в какой-то степени, независимо от того.
