Если сердце разрезать и вынуть осколок Гаскони...

                  Алексей Ивантер


Если сердце разрезать и вынуть осколок Гаскони, 
то останется в нём тишина, Конаковский паром... 
Пятилетняя девочка тихо поёт на балконе "бесамэ",
и пылает закат над московским двором. 

От железных ворот и до дворницкой с левого края 
отражается солнце в оплавленном красном снегу. 
Ничего проще жизни на свете я белом не знаю, 
ничего кроме жизни я так не понять не могу. 

Над февральским двором зависает багровая туча, 
и душа покидает последний обжитый придел. 
Так ли внучка моя напоёт это подлое "мучо", 
как для деда когда-то я "время изменится" пел? 

Если сердце разрезать и вынуть Урал и Пехорку, 
Верхоянский хребет и Архангельск в сентябрьском дыму, 
горький привкус любви, цепкий искус подмокшей махорки, 
что останется в нём – я, наверное, сам не пойму. 

Но впитало оно кроме лязга родного металла всё, 
что было со мной и с роднёй на советском веку, 
всё что било в виски и в литавры, и срок отмотало, 
там, где птиц не слыхать, а подставишь башку и ку-ку, 

всё смешалось давно, в том одном ядовитом флаконе, 
где союз нерушимый дарован нам – Ява-Дукат... 
Пятилетняя девочка тихо поёт на балконе, 
и в Охотское море садится московский закат.