(Текст предоставил: Александр Городницкий) |
Городницкий Александр |
Александр Городницкий Был день — как хлеб, румяным и хрустящим. Искрил снежок. Деревья на валу Вздымали вверх безлиственные ветки. В автобусе, среди других зевак, Знакомящихся с городом впервые, Я ехал навестить родную бабку. Ее я помнил плохо, — в сорок первом Мы не смогли приехать в Могилев И сняли дачу возле Ленинграда. Экскурсовод простуженно вещал Про школы, комбинаты и больницы, Про новый шумный город, непохожий На городок, где прожил я у бабки Четыре тихих довоенных года, Которые во снах доныне пахнут Антоновкой и утренним дождем. Экскурсовода слушал я вполуха, Поскольку был в то время озабочен Возможной близостью с инструктором туризма, Весёлой девушкой с прекрасными ногами И волосами, светлыми, как стружки. Планировался вечером банкет, Где сесть мы с нею собирались рядом. Я плохо помнил бабку, так как бабка И двигалась, и говорила тихо, Но помню, как охватывало дом Варение варенья из малины, Торжественностью схожее с обрядом, Где медный таз сиял подобно солнцу, Лучи распространяя, а над ним, Как облака на ветреном закате, Вскипала жарко розовая пена. На берегу Днепра под обелиском Лежали безымянные герои, Лиловый дым над трубами заводов В безветрии вздымался вертикально, И солнцем свежевымытые окна Сияли в институтских корпусах. Потом автобус вдруг остановился, И кто-то молвил: "Лупполовский лагерь". Я, шапку сняв, смотрел в недоуменьи На стройками заставленный пустырь, На груды досок, кирпича и щебня, Себе внушить стараясь понапрасну, Что где-то здесь, под этой мёрзлой глиной, Под ржавчиной водопроводных труб, Под мусором строительных отходов, Лежит теперь моя родная бабка, А должен был лежать бы я и сам. Так я смотрел, стараясь отыскать Хотя бы столб какой-то или камень, Но ничего, конечно, не нашёл Меж котлованов, рытвин и заборов, Где в сорок первом бабку вместе с тёткой И сотнями таких же, как они, Полуживыми закопали в землю, Не потрудившись толком расстрелять. Неподалёку башенные краны Перемещались важно. Экскаватор У котлована свежего пыхтел. Всё было срочной занято работой, Пейзаж был тот же, что десятки раз Я видел у себя под Ленинградом. И я подумал: "А была ли бабка? Быть может, вовсе не было её? И не было её бесшумных рук, И меди, излучающей сиянье, И аромата яблок, что лежали Меж звёздами на старом чердаке?" Её существованье и уход Теперь навряд ли кто-нибудь заметит, Поскольку бабка, я упоминал, И двигалась и говорила — тихо. А между тем экскурсия кончалась, Все шумно вспоминали об обеде, Автобус сотрясался, ныли стёкла, Моя соседка весело болтала, И не успел подумать я про бренность Тех, кто ушел, и о самом себе.