(Текст предоставил: Лилия Хайлис)
(Текст предоставил: Лилия Хайлис) |
Хайлис Лилия |
Лилия Хайлис
Памяти Александра Зевелева
Смерть Саши Зевелева, моего близкого друга и соавтора по нескольким работам, сделалась для меня неожиданной и страшной трагедией. Мы говорили об уходе неоднократно. И всегда предполагалось, что раньше уйду я. Даже в завещании у меня оговорено, что мое творческое наследие остается Зевелеву, который и назначен его хранителем. Он прекрасно был о том осведомлен. Теперь я в полной растерянности. Мало того, буквально за 10 дней до смерти Саши я отдала ключи от своего дома его новым владельцам и переехала на Север, поближе к границе с Канадой, где живет теперь моя дочь. Даже на похороны не смогла вернуться. Простилась с ушедшим другом из Канады. Теперь почти не осталось друзей, с которыми можно обсудить литературное произведение, песню, просто удачную стихотворную строчку, историческое событие, покуражиться в электронной почте, - у нас же была такая интересная, действительно интересная и содержательная, и смешная, и насыщенная, и острая переписка, переброска экспромтами, которые иногда делались чуть ли не афоризмами. Мелькает шальная мысль, а что если опубликовать? – отгоняю по причине того, что как бы Саша отнесся к такому публичному откровению. Наверно, лучше не надо. Тем более, что осталось творчество. Кое-что совместное. Что-то посвященное друд другу. Что-то, навеянное стихотворением или песней другого.
Впервые я услышала о Саше от Селима Хатиби, бывшего тогда хозяином русской теле-программы в Сан-Франциско. Час эфира в неделю давал Селиму возможность знать всю творческую среду из русской эмиграции, время от времени, к знакомствам приобщалась и крайне нелюдимая я.
Однажды донельзя возбужденным голосом Селим возвестил меня по телефону о том, что я все! Потому что здесь появился "новый автор песен, Сашка Зевелев, талантливый, как черт, исполняет так, что тебе, Лилька, не снилось", и они, Селим "с этим самым Сашкой напились, как черти", а я, Лилька, могу заткнуться, поскольку не пью. Я была потрясена пьяным вероломством друга Селима и гордо ответила, что в таком маленьком городе двух талантливых бардов из Советского Союза быть не может. Через некоторое время нас оказалось целое содружество "Полуостров" во главе с известнейшим и талантливейшим Леонидом Духовным. Еще через короткое время мне пришлось переехать из Сан-Франциско в Сакраменто, и вот тут-то Духовный привез всю компанию, мы дали концерт, я впервые познакомилась с Сашей.
Мельком я уже видела его раньше, но как-то издалека, со стороны, вскользь, - а тут, в Сакраменто впервые услышала Сашино выступление.
Александр Зевелев
Выражение лица
"На Петровке мостовая,
как военная тропа.
Равнодушно-деловая
по тропе течет толпа.
Чемоданы, сумки, кейсы –
вереницей без конца...
Кудри, лысины и пейсы,
Но – ни мысли, ни лица!
Выражение лица –
это божия отметка.
Это так бывает редко –
выражение лица.
Выхожу я, рот разинув,
на Бульварное Кольцо.
Здесь поменьше магазинов.
Может, здесь найду лицо?
Здесь – центральные конторы –
верный признак всех столиц.
Персональные моторы,
все в костюмах – но без лиц...
Выражение лица –
это божия отметка.
Это так бывает редко –
выражение лица.
Со стены глядит уныло
самый главный коммунар.
И профессор с красным рылом
начинает семинар.
Если мысль – то мысль чужая,
перемены – по свистку.
Если что и выражает –
лишь зеленую тоску...
Выражение лица –
это божия отметка.
Это так бывает редко –
выражение лица.
Пьяный лидер черной сотни
держит речь – и смех и грех!
Как кобель из подворотни,
он облаивает всех.
Он в масонов верит твердо,
призывает "не зевать!".
А при всем при этом морда –
только гвозди забивать.
Выражение лица –
это божия отметка.
Это так бывает редко –
выражение лица.
Мы все время одобряем
и всегда возмущены.
То надежды мы теряем,
то – последние штаны.
Ни грустить, ни веселиться
не умеем мы, как все.
Поглядите в наши лица!
В них – мечты о колбасе...
Выражение лица –
это божия отметка.
Это так бывает редко –
выражение лица.
Ой ты, русская землица!
Или в нашей полосе
выразительные лица
эмигрировали все?
Может, их там уважают,
ублажают дурь и спесь,
и они там выражают,
что не выразили здесь?
Выражение лица –
это божия отметка.
Это так бывает редко –
выражение лица."
Нечего и говорить, что вслушиваться автор заставил меня с первой же строчки. Голос исполнителя тек плавно, хотя певец не выеживался рулладами, пел речитативом, скорее беседовал с аудиторией. Стихи оказались грамотными, содержательными, рифмы чистыми, ничто не резануло моего слуха, я вспомнила давешний разговор с Селимом, устыдилась, а потом, еще через какое-то время, сочинила ответ на "Пятнадцатый этаж".
Александр Зевелев
Пятнадцатый этаж
Пятнадцатый этаж.
Промышленный пейзаж -
Цеха и трубы.
Над трубами - луна.
Закуска у окна,
И Ваши губы.
Все это, как могли,
Вы сами испекли -
Весьма умело.
Но если похвалю,
Я вряд ли Вас куплю:
Вы ждете дела.
А я допился, допился до ручки!
Я давно не писал ни строки.
Измочалили чертовы сучки,
Пикники, шашлыки, кабаки...
Вы мне нравитесь, честное слово!
Только я все равно убегу.
Я себя разменял бестолково.
Не могу! Ничего не могу...
Счастливый свой билет
Вы ждали много лет.
И ждать устали.
А тень от ночника
Рождала мужика,
Его детали...
Красив. Умен. Высок.
И все на свете мог -
Когда хотел он.
И был он "мужиком"
Не только языком,
Но также телом.
А я допился, допился до ручки!
Я давно не писал ни строки.
Измочалили чертовы сучки,
Пикники, шашлыки, кабаки...
Вы мне нравитесь, честное слово!
Только я все равно убегу.
Я себя разменял бестолково.
Не могу! Ничего не могу...
Естественная суть
Вздымает Вашу грудь
И вырез платья.
И - грош цена словам!
И что, родная, Вам
Могу сказать я?
Ведь я Вас обману:
Уйду или усну.
Я - вполнакала...
Я, даже не любя,
Отдал бы Вам себя,
Но толку мало...
Ведь я допился, допился до ручки!
Я давно не писал ни строки.
Измочалили чертовы сучки,
Пикники, шашлыки, кабаки...
Вы мне нравитесь, честное слово!
Только я все равно убегу.
Я себя разменял бестолково.
Не могу! Ничего не могу...
Лиля Хайлис
Ответ бедной женщины герою песни
"Пятнадцатый этаж" Александра Зевелева
Осталась для меня
Лишь капелька вина –
Как это грубо!
Жуют и пьют до дна
И кривятся спьяна
Мне ваши губы.
Я вижу, что у вас,
Несчастный ловелас,
Другие планы.
А у меня в душе,
А может, не в душе
Бушует пламя.
Припев:
Позволяете подлые штучки
Вы себе, тоже мне, короли.
Так причем же тут бедные сучки,
Если есть всех пород кобели?
Я желаю вас, верьте на слово, -
Значит, я до корней доберусь.
Буду действовать снова и снова,
Но добьюсь! Своего я добьюсь.
Средь тех, кто вам знаком,
Слывёте остряком
И не святошей.
А кстати языком
Прорваться далеко
Возможно тоже.
Друг другу мы под стать.
Не стоит и роптать,
Что вызов труден.
И я иду ва-банк.
Бросаюсь я под танк
С открытой грудью.
Припев:
Устроил тут бедлам...
А спать тебе не дам,
Уж будь спокоен.
И нечего вздыхать,
Взобравшись на кровать
Одной рукою.
Так знайте же, мой друг,
Меня от ваших мук
Уже воротит.
Но будь вы Серафим –
Клянусь вам, что святым
Вы не уйдёте.
Припев:
Ничего общего с действительностью в песне нет. Он никогда не был моим героем, а при исполнении этого "крика души", всегда визжал от смеха, особенно на последней фразе. В результате, Саша парировал знаменитой Гертрудой. Не обо мне, конечно, но со сцены говорил, что в ответ.
Воскресенье
Написать бы хорошую песню
О любви, о святая святых!
Сердце дрогнет и память воскреснет,
И мелодия ляжет на стих,
И пройдёт полоса невезенья,
И вернётся способность дышать,
И наступит пора воскресенья...
Только было бы что воскрешать!
Всё до боли... до рвоты знакомо,
Как у входа в зубной кабинет,
Я стою с сигаретой у дома
И не знаю, входить или нет?
Вот окно. На окне занавеска.
А за ней не видать ни хрена.
Там приличная в прошлом невеста,
Неприличная ныне жена.
Постоял? Покурил? Ну, и хватит!
Всё равно же зайдёшь!Заходи,
Поцелуй свое счастье в халате,
Маникюр, педикюр, бигуди...
И опять мы садимся за ужин.
И безвкусно жуя бутерброд.
Буду слушать, что я ей не нужен,
Потому что дурак и урод.
И про Люськины новые туфли,
И про Иркин старинный комод,
Про мозги, что бездарно протухли,
И про то, что я циник и жмот,
И про то, что я лодырь-бездельник,
И никем, и ничем мне не стать,
И сидит она, дура, без денег,
Ну а мне - лишь бы водку хлестать.
После ужина эта зараза,
Полоснув томным взглядом по мне,
Крякнет, хрюкнет и выпустит газы,
И уснёт, отвернувшись к стене.
И останется груда посуды...
Ладно, вымою - ночь впереди...
А из спальни родная паскуда
Так храпит, что звенят бигуди.
Написать бы хорошую песню
О любви, о святая святых!
Сердце дрогнет и память воскреснет,
И мелодия ляжет на стих...
Но не дрогнет, не хрустнет, не треснет,
И не стоит об этом писать.
Никогда ничего не воскреснет,
Если нечему тут воскресать.
– А-а-а! Я не храплю! – орала я.
И, кстати, никогда не считала его жмотом, а что циник – так и сама не лучше.
В результате мы сделались друзьями, а через несколько лет и соавторами.
Но нас с Сашей связывала только дружба и только творчество.
Саша действительно был очень обаятельным теплым человеком, которого любили и принимали все вокруг. Душа компании, телефон наразрыв, полная противоположность мне.
Что-то общее все же было.
Вот еще одна переброска песнями.
Александр Зевелев
Сценарий
Кто пишет сценарий, тот должен понять:
Сценарий писать - не стихи сочинять.
Сценарий покруче любого стишка,
Хороший экзамен - тонка ли кишка.
Тут хочешь - не хочешь, а вынь да положь,
Чтоб горькая правда и сладкая ложь,
Крутая интрига, любовь и мораль,
Немножечко - грех и чуть-чуть пастораль.
Отличный сценарий придумал был мной!
Представьте себе: Сан-Франциско весной,
Мосты, небоскрёбы, туман над горой...
Вот здесь проживал мой несчастный герой.
Итак, человек. Ну, не то чтоб богат,
Однако имел он и домик, и сад,
Имел он работу, причём, не одну,
А также имел неплохую жену.
Но вот узелок завязался тугой,
Терял он работы одну за другой,
Ни опыт, ни связи герою не в прок,
И вот уж за домик не плачено в срок.
Беда никогда не приходит одна,
И вот от героя сбежала жена,
Сказав, что её здесь не будет ноги,
Оставив ему лишь рога и долги.
Бессоница ночью, депрессия днём.
Друзья и враги позабыли о нём.
И вот он один, будто снятый с креста,
Бредёт по мосту и - сигает с моста!
Сигает с моста он, судьбою гоним,
Смыкаются волны пролива над ним.
И всё решено... Ни страданий ни ран...
И следуют титры... И гаснет экран.
И вот, завершён титанический труд.
Сценарий представлен на суд в Голливуд.
А там, в Голливуде, ответили мне:
"Такого не может быть в нашей стране!
У нас даже те, кто сидят "на игле",
Кто ест раз в неделю и спит на земле,
Короче все те - ни кола, ни двора -
И то не поверят и скажут: "Мура!"
Герой - не герой: размазня и говно.
Вот был бы он, скажем, игрок в казино,
Политик на взятках, араб-террорист,
Женатик со СПИДом, маньяк и садист...
А так - за какие ж такие дела!?
Подумаешь, баба от парня ушла!
Подумаешь домик! Отдай не греши,
Свободой дыши и сценарий пиши".
Лиля Хайлис
В свой очередной день рожденья - Александру Зевелёву
И ни строчки опять же, ни мысли...
Хоть молись, хоть кричи Караул.
В голове будто струпья повисли
И растёт неотчётливый гул.
Где-то в недрах проснулся будильник.
Всё орёт, все беснуется, враг.
Не поймёшь, для чего заводили.
Он теперь не уймётся никак.
Разъярённый шумит метрополис.
На экранах стреляют в упор.
Может тоже кого-то под поезд?..
Или лучше тогда под топор?
Да, конечно, закаты, рассветы...
Сбрендил гений... Влюбился студент...
В Голливуде такие сюжеты!
Обязательный сплошь хэппи энд.
Что ж мы ищем, козлы отпущенья?
Что нашли? Ни на ломаный грош.
Есть ли где-то лицо с выраженьем,
За которым на Полюс рванёшь?
Но любви-то нам вроде хватало,
И детьми каждый счастлив и горд...
Да плевать, что не взять на гитаре
Там какой-то четвёртый аккорд!
Наши дочки совсем повзрослели,
Наше творчество радует лист,
И друзья на подбор менестрели...
Хоть таксист, инженер, программист...
С неба солнце энергией брызжет...
На столе вон мясцо... Каравай...
Нет, не стоит бросаться с Бэй Бриджа.
Ладно, вздрогнем... Давай... Наливай.
День рождения
Белая скатерть. Серебро на столе.
Закуски в керамике. Напитки в стекле.
И гости вот-вот придут, и среди них – мужчины.
А ты рыдаешь с утра, ты размазала тушь,
и с прической не очень-то прыгнешь под душ,
так хоть умойся, подкрасься – зачем тебе сегодня морщины?
Ты такая, как есть, и всегда ей была.
Ты бросалась вперед, закусив удила,
иногда лишь залетая ко мне на чашечку чая.
И исчезала опять. Тебя увлечь мог любой.
И только я все эти годы – рядом с тобой.
Я знаю, ты любила меня. Просто не замечала.
А кто-то замуж выходил и даже рожал,
и цветы с огурцами на дачах сажал,
и у многих твоих подруг теперь уже внуки.
А ты ни разу не стирала мужские носки,
но очень часто сходила с ума от тоски,
хотя тебе всегда казалось, что это от скуки.
И звони – не звони, ищи – не ищи:
ты меняла колготки и меняла мужчин.
Они клевали легко, и ты меняла их просто.
И каждый твой старый, и каждый твой новый
был не копенгаген и не казанова,
не калиостро и даже не коза-ностра.
День за днем, год за годом – сколько уж лет?
Ты едва успевала заскочить в туалет:
покурить, отдышаться, поправить ресницы и губы.
И – как в омут, к тому, кто в этот вечер с тобой:
бледнолицый поэт, краснокожий ковбой...
А не ему б быть с тобой, эх, любимая, нет, не ему бы!
Снова день рождения...
Как же не всплакнуть?
Взлеты и падения
разом помянуть.
Не сдала б косметика,
не распух бы нос...
Гости б не заметили
глупых этих слез.
Я действительно не люблю свои дни рождения, но остальное в последней песне во многом преувеличено, а кое-что вообще оказалось творческим вымыслом поэта. Не знаю, что за блажь на него тогда вдруг нашла.
Саша дружил со всеми, перебрасывался песнями с Натаном Щеглом, Игорем Рабином, Борисом Туберманом. Помню, каким ревом толпы, какими взрывами аплодисментов встречались эти шедевры. Боже мой, это же состоялась целая эпоха! Зевелев был неизменным ведущим концертов. Не спеша, ссутулясь, он выходил к микрофону, все знали его смущенную, как будто чуть виноватую улыбку... Как-то, уже позже, я приехала на слет в Лос-Анжелес одна, и каждый присутствовавший там человек не поленился подойти ко мне, чтобы спросить, где Зевелев.
Зевелев вместе с Духовным судил КВНы, вещал то на радио, то на телевиденье, постоянно занимался какой-то полезной деятельностью, всегда оказываясь в эпи-центре культурных событий русско-язычной эмиграции, сам же называл себя "общественной личностью".
Сашка был очень доброжелательным человеком и ненавидел только графоманов, но и те даже и представления не имели о том, что он их ненавидит. Я, наверно, была единственным человеком, знавшим о глухой Сашиной неприязни к людям, которые лезут в поэты наглостью и глоткой, не обладая талантом и не желая вкладывать в дело никакого труда. Я и сама достаточно настрадалась от зависти и козней всяческих разномастных Сальери, так что не только из мировой истории знаю, какими опасными могут быть графоманы. Мы с Сашей и тут нашли общий язык.
Во многом наши мнения не совпадали, мы спорили, иногда ругались, часто посылали друг друга по глухим буквам алфавита, но как-то мирились: вдвоем было интереснее.
Началось наше совместное творчество с предисловия к книге стихов молодого тогда и весьма талантливого поэта Михаила Ромма, которого мы с Сашей оба слышали на слете в Сан-Диего и поэзия которого нам обоим очень понравилась.
Мы стали вместе ездить на слеты, путешествовали по Южной Калифорнии – Неваде, дали совместный концерт в Сан-Диего, застряли в пробке под Лас-Вегасом. В результате возник совместно написанный детективный роман "Хэппи Энд".
Личная жизнь у каждого из нас была своя. Мы, конечно, делились проблемами, но не лезли друг другу в душу, да не это ли ценно в дружбе.
Шесть лет назад моя дочь переехала в Канаду, появился внук, я оказалась физически оторванной от Полуострова, долго жила между Сакраменто и Ванкувером, где дала свой последний концерт и после этого окончательно превратилась в бабушку.
Но все эти годы с Сашей еще связывала электронная почта. Если что и удавалось урывками от внуков сочинить, оно непременно отсылалось на рецензию Духовному и Зевелеву. Совместно с Зевелевым написали очерк о Графомании. Тут же оговариваюсь. Всю работу сделал Саша. Мне даже стыдно было подписываться соавтором, но он настоял. Дело в том, что я разработала общее направление и основные признаки графомана. После этого Саша увлеченно взялся за дело, а я вообще перестала за ним поспевать. Пока в конце концов, не поняла, что это его труд, а определив для себя, умыла руки. Но Зевелев, будучи человеком ультра-щепетильным, мою фамилию в авторах все же оставил. Правда, он мне посылал Графоманию кусками по мере написания, и я давала ЦеУ "от руководства". Вот и все мое участие.
Потом я стала сочинять дополнение, мы с ним его обсуждали, я смаковала детали, предвкушая, как допишу и отошлю Саше на рецензию. Боже мой! Ничего этого уже не будет! Страшно подумать.
Неврастеник
Вновь безденежье. И вновь, и
вновь башка трещит к тому ж!
Встать с дивана, выпить кофе...
Встать с дивана, влезть под душ...
Встать с дивана, взять бы веник
да окурки подмести...
Одинокий неврастеник -
прямо, Господи прости!
Я продал свои ботинки,
и не дрогнула рука.
Я наскреб на четвертинку
и бутылочку пивка.
А пельмень ли там, вареник
ли - кусок сойдет любой!
Одинокий неврастеник -
выпиваю сам с собой.
Ни желания не лени.
Голова почти пуста.
Не разогнуты колени,
не разомкнуты уста.
Не отбрасывая тени,
сторонясь пиров и драк,
одинокий неврастеник,
доживаю кое-как.
А конец не за горою.
А в конце - гореть в аду.
Постучите - не открою,
позовете - не приду.
Нету денег, нету денег...
Жаль конечно... Но - плевать!
Одинокий неврастеник,
буду тихо доживать.
Нет, не получилось ни тихо, ни доживать.
Вспоминаю, как заезжала за Сашей по дороге на похороны Игоря Демичева. Сашу похоронили уже без меня. Я сижу на границе с Канадой, пишу эти строки, даже слез почему-то нет.
Только очень страшно. Страшно не за Сашу: для него, а мы много беседовали об этом, ад был, скорее всего, на земле, а дальше пусть земля ему будет пухом. Страшно за себя: как же теперь здесь без него. Светлая ему память!
|
|