(Текст предоставил: Вячеслав Шевляков)

Шевляков Вячеслав

Муза.

                  Вячеслав Шевляков.
 
По женской части я – известный дока. 
Профессор – ни прибавить, ни отнять. 
И если мне случится одиноко,
Всегда найду я, кем себя занять. 
Приятен я для зрения и слуха,
На вкус, на нюх, на ощупь – хоть куда!
Но! На всякую старуху есть проруха –
Вот и со мной случилась ерунда. 

Я помню, как сейчас – был жуткий вторник. 
Жена в отъезде, в доме тишина. 
Сижу один, в диван пускаю корни. 
По ящику, как водится, война. 
Темно в окошке – ни земли, ни неба. 
И я грущу, не покладая рук,
О том, что мир устроен так нелепо,
А мне его исправить недосуг. 

Беру перо, бумагу (сердце бьётся!),
Но нужных не могу нащупать слов. 
Вдруг слышу – кто-то в дверь ко мне скребётся. 
Кого там на ночь глядя принесло?
Порядочные люди в эту пору
Сознание теряют до утра. 
Скорее я бы мог подумать: воры,
Когда бы в доме было что украсть. 

Поскольку я давно доел свой ужин,
И гости мне убытком не грозят,
Приятно знать, что ты кому-то нужен,
И, значит, не впустить никак нельзя. 
Кому открыл я дверь – и сам не понял. 
Оцениваю профиль и анфас...
Я знаю женщин всех в микрорайоне,
Но эту вижу точно – в первый раз. 

На вид за тридцать с хвостиком.  С портфелем. 
Пальтишко, прямо скажем – просто срам. 
Да кто она такая, в самом деле,
Чтобы пугать людей по вечерам?
В жильё моё ломиться беззаконно,
Вдвоём с портфелем – это баловство!
"Ну, вот и я!"  – сказала незнакомка. 
А я спросил: "Вам, собственно, кого?"

Она вошла, избавилась от груза
И в чём была уселась на кровать. 
"Вообще-то, –  говорит, – я ваша Муза,
И мне сегодня негде ночевать". 
Тут я на миг лишился дара речи. 
О, бедный Йорик, мученик пера!
Полжизни я мечтал об этой встрече,
А вот теперь как будто и не рад...

Как жаль, что на ночь принял я касторку. 
Некстати засорился мой канал. 
И я сказал, бледнея от восторга:
"Простите, ради Бога – не признал!
Да я... да Вы... да мы... да что там на ночь!
По мне хоть насовсем – препятствий нет. 
Я все свои дела заброшу напрочь,
И мы такой заделаем дуэт!"

"Ну что вы! – говорит.  – Дуэт – химера. 
Оставьте ваши глупости, мой друг!
Да я таких, как вы, пардон, Гомеров,
Окучиваю за день сорок штук. 
И вы пока, простите, не светило,
Чтоб Музу в одиночку содержать. 
Но раз уж вас я всё же посетила,
То начинайте что-нибудь рожать".  

Она сняла очки, зевнула сладко...
А я от нетерпенья весь дрожу. 
В бумаге в доме нету недостатка;
Глядишь, к утру "Онегина" рожу!
Вот-вот наступит чудное мгновенье,
Что классику запомнить удалось. 
Я чувствую – подходит вдохновенье!
Ещё чуть-чуть... Вот тут и началось. 

Она слегка всхрапнула – для разминки. 
Но это было мощное "слегка"!
Зазвякали в буфете ложки-вилки,
Посыпалась побелка с потолка. 
Она включила третью передачу,
И стены, как в ознобе, затряслись,
И тараканы, об Отчизне плача,
На ПМЖ к соседу подались. 

Шатался дом, вот-вот готовый рухнуть. 
И я тогда, подальше от греха,
Позорно эмигрировал на кухню –
Трудиться над рождением стиха...
К утру моя герань вконец зачахла
(Окурки я совал в её горшок),
Но вот шедевром так и не запахло,
И я, как Гоголь, рукописи сжёг!

Пиши, поэт! Гуртом и в одиночку,
В цеху, в постели, в танке на войне!
Один чудак ни дня не мог без строчки –
Вот так и я.  Но только в тишине!
А этой музе я сказал бы вот как,
Из дому выставляя натощак:
"Сначала просанируй носоглотку,
А уж потом клиентов навещай!"

Когда она ушла – я не заметил. 
Резвились тараканы на стене. 
Гляжу – как будто в доме всё на месте. 
Неужто это всё приснилось мне?
Неужто это был мираж – и только?
В окно вползала мутная заря...
Тут, наконец, сработала касторка,
И, значит, эта ночь прошла не зря!