Старьевщик
Роберт Рождественский
Я помню,
как по Омску,
годами убелен,
толкал старик повозку:
"Э-эй,
старье берем!"
И становилось шумно
и тесно от узлов.
В пыли
валялись
шубы
и куклы без голов.
Линялые рубахи,
гнилые сапоги,
заржавленные банки,
без ручек утюги...
Старик шутил умеючи,
он был
навеселе.
Позванивая мелочью,
копался в барахле.
Хватал
руками цепкими,
всесильный,
как закон,
осматривал,
оценивал
и цокал языком.
И над людьми
галдящими,
над латаным бельем
неслось его
протяжное:
"Э-эй,
старье берем!"
А мне казалось:
это
взывают времена.
И существует где-то
особая страна.
Страна,
где очень ценится
ненужное старье.
Там церкви
в небо целятся,
задумавши
свое.
Там люди спят подолгу.
Там каждый дом как склеп.
Там продается только
заплесневелый
хлеб.
Там плачут
и печалятся.
Там учат,
но пока -
учебники
кончаются,
где средние века.
Там сполохи дрожащие.
Там пыли -
не трудись.
Заместо красок -
ржавчина.
И моль -
заместо птиц.
Там самолет
не видели.
Там торжествует
тьма.
Там старые правители,
сошедшие с ума.
И, от приказа ежась,
за месяц до войны
во двор пришел старьевщик
шпионом
той страны.
