Высоцкий Владимир | Послушать (исп. неизв. исп.) |
Юрию Гагарину
Владимир Высоцкий Я первый смерил жизнь обратным счётом. Я буду беспристрастен и правдив: Сначала кожа выстрелила потом И задымилась, поры разрядив. Я затаился и затих, и замер, Мне показалось — я вернулся вдруг В бездушье безвоздушных барокамер И в замкнутые петли центрифуг. Сейчас я стану недвижим и грузен И погружён в молчанье, а пока Горн и меха земных газетных кузен Раздуют это дело на века. Хлестнула память мне кнутом по нервам, В ней каждый образ был неповторим: Вот мой дублёр, который мог быть первым, Который смог впервые стать вторым. Пока что на него не тратят шрифта: Запас заглавных букв — на одного. Мы с ним вдвоём прошли весь путь до лифта, Но дальше я поднялся без него. Вот — тот, который прочертил орбиту, При мне его в лицо не знал никто. Всё мыслимое было им открыто И брошено горстями в решето. И словно из-за дымовой завесы, Друзей явились лица и семьи: Они все скоро на страницах прессы Расскажут биографии свои. Их — всех, с кем вёл я доброе соседство, — Свидетелями выведут на суд. Обычное моё босое детство Обуют и в скрижали занесут. Чудное слово "Пуск!" — подобье вопля — Возникло и нависло надо мной. Недобро, глухо заворчали сопла И сплюнули расплавленной слюной. И вихрем чувств пожар души задуло, И я не смел или забыл дышать. Планета напоследок притянула, Прижала, не желая отпускать. Она вцепилась удесятерённо, Глаза, казалось, вышли из орбит, И правый глаз впервые удивлённо Взглянул на левый, веком не прикрыт. Мне рот заткнул — не помню, — крик ли, кляп ли, Я рос из кресла, как с корнями пень. Вот сожрала всё топливо до капли И отвалилась первая ступень. Там, подо мной, сирены голосили, Не знаю — хороня или храня. А здесь надсадно двигатели взвыли И из объятий вырвали меня. Приборы на земле угомонились, Вновь чередом своим пошла весна. Глаза мои на место возвратились, Исчезли перегрузки — тишина. Эксперимент вошёл в другую фазу. Пульс начал реже в датчики стучать. Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу — И получил команду отдыхать. И неуютно сделалось в эфире, Но Левитан ворвался в тесный зал — Он отчеканил громко: "Первый в мире!" Он про меня хорошее сказал. Я шлем скафандра положил на локоть, Изрёк про самочувствие своё... Пришла такая приторная лёгкость, Что даже затошнило от неё. Шнур микрофона словно в петлю свился, Стучали в рёбра лёгкие, звеня. Я на мгновенье сердцем подавился — Оно застряло в горле у меня. Я отдал рапорт весело, на совесть, Разборчиво и очень делово. Я думал: вот она и невесомость, Я вешу нуль, так мало — ничего! Но я не ведал в этот час полёта, Шутя над невесомостью чудной, Что от неё кровавой будет рвота И костный кальций вымоет с мочой. 1972 Источник: http://vysotskiy-lit.ru/vysotskiy/stihi/458.htm