|
Рубцов Николай | Послушать (исп. Николай Рубцов) |
Исполняет Николай Рубцов
Николай Рубцов
Глебу Горбовскому
Трущобный двор.
Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский.
И ходит холод, ветреный и резкий,
и стены погружаются во мглу.
Гранитным громом
грянуло с небес!
Весь небосвод в сверкании и в блеске!
И видел я, как вздрогнул Достоевский,
Как тяжело ссутулился, исчез.
Не может быть,
что это был не он!
Как без него представить эти тени,
и странный свет, и грязные ступени,
и гром, и стены с четырёх сторон?!
Я продолжаю верить в этот бред,
когда в своё притонное жилище
по коридору, в страшной темнотище,
отдав поклон,
ведёт меня поэт...
Он как матрос, которого томит
глухая жизнь в задворках и в угаре.
– Какие времена на свете, Гарри?..
– О! Времена неласковые, Смит...
В моей судьбе творились чудеса!
Но я клянусь
любою клятвой мира,
Что и твоя освистанная лира
ещё свои поднимет паруса!
Ещё поэты будущих времён –
(Да будет воля их неустрашима!) –
разгонят мрак бездарного режима
для всех живых и подлинных имён!
...Ура, опять ребята ворвались!
Они ещё не сеют и не пашут,
они кричат, они руками машут, –
они как будто только родились!
Они – сыны запутанных дорог...
И вот стихи, написанные матом,
ласкают слух отчаянным ребятам!
Хотя, конечно, всё это – порок...
Поэт, как волк, напьётся натощак,
и неподвижно, словно на портрете,
всё тяжелей сидит на табурете...
И все сидят, не двигаясь никак...
Он говорит, что мы одних кровей.
И на меня указывает пальцем.
А мне неловко выглядеть страдальцем,
и я смеюсь, чтоб выглядеть живей!
Но всё равно опутан я всерьёз
Какой-то общей нервною системой:
случайный крик, раздавшись над богемой,
доводит всех до крика и до слёз!
И всё торчит.
В дверях торчит сосед!
Торчат за ним разбуженные тётки!
Торчат слова! Торчит бутылка водки!
Торчит в окне таинственный рассвет.
Опять стекло оконное в дожде.
Опять удушьем тянет и ознобом...
...Когда толпа потянется
за гробом,
ведь кто-то скажет: "Он сгорел...
в труде".
|
|