Памяти Дослоевского
Юлий Ким
Всё исполнилось, Фёдор Михалыч,
Всё свершилось – и оптом, и врозь.
Только то, о чём страстно мечталось,
Вот единственно, что не сбылось.
А исполнилось – даже с лихвою,
Да с такою лихою лихвой,
Что не надо ни Босха, ни Гойю,
А укрыться бы в гроб с головой!
Да, конечно, сегодня полегше.
Но по сути – как было, и есть:
С той поры мы живём обомлевши,
Не успели и дух перевесть.
Нашу память и совесть, как вата,
Облегает спасительный страх,
Чтоб не видеть, с какого раската
Совершён был решительный шаг.
И несёт нас!.. И что нам побрезжит?
Где звезда в облаках грозовых?
Ямщики уже вожжи не держат,
Им бы лишь удержаться за них!
Не поймёшь, чем жива колымага:
Всё вразнос и с винтов сорвалось,
И лоскутьями гордого флага
Не прикрыть перебитую ось.
Нет конца карамазовской бездне,
Опостылел безумный полёт...
Боже правый – народ твой в болезни!
Неужели летальный исход?
Боже! Иов – как жил, так и умер:
В вере крепок и в разуме твёрд.
Ну, а если бы он обезумел,
Кто ж бы выиграл – Ты или чёрт?
....................................................
Где-то в наших потьмах,
в наших каторжных Потьмах,
Атеист и баптист
отбывают свой срок.
Под одним автоматом,
в равноправных лохмотьях
За написанный вместе диссидентский листок.
В нём писали они – не за страх, а за совесть –
Про всеобщую жажду и тягостный зной,
И просили воды – справедливости то есть, –
И хлебнули сполна справедливости той.
Лейтенант Смердяков их гноит и мурыжит,
Капитан Верховенский их поедом ест.
Ни друзья, ни родные – никто им не пишет,
И не знает о них никакой Красный Крест,
Лишь один Господь Бог – знает, видит, жалеет.
Он зовёт на совет окруженье своё:
"У баптиста есть Я.
Атеисту – хужее.
Не дадим ему ада,
Дадим - небытьё".
Вот какая история, Фёдор Михалыч.
