(Текст предоставил: Юрий Нестеренко)

Нестеренко Юрий

To be or not to be? Вот в чем нелепость...

                  Юрий Нестеренко

To be or not to be? Вот в чем нелепость:
Ломать башку над этакой задачкой
На протяженье четырех столетий,
Когда студент - не то что Политеха,
Но даже Курсов Кройки и Шитья,
С матлогикой знакомый, сразу скажет,
Что утверждение и отрицанье,
Соединенные союзом "или"
(Который не союз, а оператор
Дизъюнкции, чтоб было вам понятней)
Дают всегда в итоге единицу!
Что значит - истина. Вот и ответ.
Какие б сны в том сне увидел Гамлет,
Когда бы он на лекции не спал?
Но он был принц, и в этаком контексте
Владел пером и шпагой (нет, пером
Он вовсе не владел - я это к слову,
Зато он жутко ненавидел крыс:
Бывало, как увидит - сразу шпагу
Из ножен и кричит "А! Крыса! Крыса!
Держу пари - зарэжу, как свинью!"
В удачный день до дюжины, бывало,
Насаживал, как на шампур... Возможно,
Он мнил себя известным Крысоловом
И город Гаммельн тайно посещал.
Хотя навряд ли. Дудочка - не шпага,
Да и к тому же крыса - не змея,
Чтоб покоряться дудочке факира,
Притом и принц на флейте не играл,
Хоть обучить пытался Гильденстерна.
Однажды принц... однако не пора ли
Закрыть нам скобку? Кажется, пора.)
Так вот, однажды Гамлет за портьерой
Услышал шорох; обнаживши шпагу,
Нанес немедля колющий удар
(Поскольку полагал, что это крыса.)
Но это был Димитрий Цесаревич,
Что прятался от Грозного царя
(На трон папаше подложил он кнопку
И с трепетом расправы ожидал -
И получил ее. Закроем скобку.)
Тут входит царь Иван Васильич Грозный.
На кнопку севший, гневен он зело,
Тяжелый посох рассекает воздух,
Тяжелый взгляд отыскивает цель.
Шеф Службы Безопасности Малюта
Пред ним в одних подштанниках дрожит.
Ему приказ: к двенадцати ноль-ноль
Виновного царевича представить;
Но, так как Дмитрий был уже зарезан,
Представлен был царевич Иоанн...
Последствия истории известны.
История вообще такая штука -
В нее войти куда трудней, чем влипнуть.
О, тяжела ты, шапка Мономаха!
Почти что так же, верно, тяжело
Пожатье каменной его десницы,
Ведь Мономах был не какой-то лох,
А древнерусский князь, притом Владимир
(Что звался Красным Солнышком порой).
Имел он удивительное хобби:
Тот собирает марки, этот - пробки,
Иной и вовсе головы индейцев,
А вышеупомянутый Владимир
Был русских собирателем земель.
Под вечер соберет их всех, бывало,
Пересчитает, оглядит любовно,
Запрет покрепче на замок амбарный
И удалится в терем почивать.
А утром глядь - ну что за йоксель-моксель!
Все земли разбежались кто куда!
Как нам об этом пишет летописец,
"Сия напасть бысть неединократно,
Покудова не задолбаша всех."
Уже замки закончились на складе,
Дружинники сбежали в самоволку,
А старый ключник пропил ключ на старт.
Владимир-князь, узрев такое дело,
Откушал чарку водки, съел огурчик,
Надел портки, переменил портянки
И выступил походом на Москву.
Москва, Москва! Как много в этом звуке!
(Хотя вообще сие не звук, а слово,
В котором звуков, между прочим, шесть;
Из них два гласных и четыре прочих.)
Сюда толпа Лжедмитриев текла,
Сюда (как пишет Чехов) три сестры
Приехали работать по лимиту,
Но все вотще! Москва слезам не верит,
Ведь здесь напрасно ждал Наполеон
Ключи от Петропавловска-Камчатска,
Поскольку Петропавловская крепость
Тогда была закрыта на учет
Сидевших декабристов (между прочим,
Их в крепость засадил какой-то Герцен,
Которому они мешали спать.)
Так вот, о Петропавловске. Сей город
Основан в честь царей Петра и Павла,
Но Павел в славном городе Петра
Злодейски был удушен табакеркой,
Остался Петр. Он не любил Москвы,
Особо не терпел бояр московских:
Бывало, сызмальства, чуть где заметит,
Так хвать за бороду и ну таскать!
Но и бояре были не дебилы -
Они, прозаседав неделю в Думе,
Решили: "Лучше бороды обрить,
Чем впредь терпеть такое поношенье."
Лишась любимого занятья, Петр
Обиделся, собрал свой чемодан -
Уеду, говорит, от вас в Европу!
Но, не доехав до границы финской,
Утоп в болоте царский экипаж.
Представьте: ночь, болото, воют волки,
Вокруг - ни постоялого двора,
Ни даже скотного. Словить попутку -
Так тут никто не ездит даже днем.
Что было делать? "Меньшиков, заложим!"
"За воротник?" "Да нет, дубина, город!"
Вот так и был заложен Петербург.
(И поговорка "ну его в болото"
Как раз оттуда, кстати, и пошла.)
По всей Руси прошел великий шмон,
Шесть лагерей пригнали по этапу,
И Меньшиков, как государев кум,
К ним обратился с пламенною речью,
А Петр залез на медного коня
И принялся грозить оттуда шведу.
Швед, покрутивши пальцем у виска,
Зевнул и зашагал своей дорогой
(Зане его ждал дома шведский стол,
Какой всегда бывает в шведских семьях).
Пришли стрельцы, стрельнули сигарету
И утром отбыли в Москву на казнь.
Петр выдернул топор из свежей плахи
И принялся рубить окно в Европу;
Закончив, вытер лаптем пот со лба,
Затем навесил на окно решетки,
Задернул шторы и сказал: "Зер гут!"
Услышав близкородственную речь,
На Русь ордою хлынули тевтоны:
Они, как настоящие мужчины,
Хотели снова поиграть в хоккей
(Их обыграл 6:2 когда-то Невский,
Хоть результат и был потом оспорен
Из-за плохого качества площадки:
Ну в самом деле, даже в НХЛ
Хоккей не совмещают с водным поло.)
В предвестии тевтонского реванша
Была большая паника в народе:
Суворов впопыхах забрался в Альпы,
Ермолов отступил аж на Кавказ,
И даже пресловутый Пугачев
Поспешно взял фамилию "Киркоров".
И только лишь одни народовольцы
Уверенно изготовляли бомбы
И, в ожидании прихода немцев,
Пока тренировались на царях.
Когда ж цари закончились, Гучковы
Собрались, чтоб чего-то учредить,
Но тут пришел Ильич и все опошлил.
Ильич был лысый привокзальный бомж,
Которого менты всегда гоняли
То в Шушенское, то подальше - в Цюрих.
(Он тоже был Владимир, тоже Красный,
Hо не был князь и солнышком не звался,
А вместо тяжкой шапки Мономаха
Носил Ильич засаленную кепку,
Украденную у грузина Кобы.)
Раз на вокзале в городе Берлине
Ильич нашел початую бутылку
И, выпив из горла, сиесты ради
Залез в опломбированный вагон.
Проснувшись, увидал большую площадь,
Запруженную всяческим народом;
Чтоб лучше разглядеть, чего дают,
Ильич залез на броневик, и тут же
Толпа взорвалась криком: "Ленин! Ленин!
А где же Харрисон и Ринго Стар,
И пол-Маккартни, то есть Макаревич?"
Разбуженный подобным адским шумом,
Проснулся пьяный капитан "Авроры"
И заорал: "Скомандуйте дать залп!"
(Есть версия, согласно каковой
С "Авроры" перед тем сбежали крысы;
Часть их позднее видели в Париже.)
Тут начался такой бардак, что снова
Столицу передвинули в Москву
(Задумайтесь: нелегкая задача
На сотни верст подвинуть целый город!),
Сплошь выкипел весь разум возмущенный
До основанья, а затем - сменяли
Статьи в газетах на статьи УК,
И все отправились мотать срока.
Чем это кончилось? И впрямь, пора бы
Повествованье повести к финалу
И написать достойный эпилог.
Извольте: Гамлета сожрали крысы,
Димитрий Цесаревич не воскрес,
Князь Мономах пустил по кругу шапку,
Немало тем ее утяжелив,
Петра в болоте задушила жаба,
Но он как Царь-Сапожник дорог нам,
Тевтоны проиграли матч-реванш,
Ильич пособием наглядным служит,
И до сих пор еще биологички
Показывают школьникам его,
Санкт-Петербург покуда не потоп,
Москвою снова правит лысый в кепке,
А я слагаю эти вот стишки.
На этом - точка? Как же, разбежались!
Лирический герой желает слова!
А ну, включите третий микрофон!
Так вот, порою, рано поутру,
Когда роса еще блестит мазутом,
Так хочется снять со стены онучи,
И выйти в чисто поле, и воскликнуть:
"О поле, поле! Кто это тебя
Засеял, запахал, засыпал галькой,
Затрамбовал и все залил бетоном,
Да обозвал еще в придачу летным?
Младенцам ясно: поле не летает,
На поле надо что-нибудь сажать!
И что сажает добрый наш крестьянин?
Пшеницу, рожь, пусть даже коноплю,
А эти, блин, сажают самолеты!
Хотя еще не видано доселе,
Чтоб самолет пророс, заколосился
И зернами наполнил закрома!"
Кишка тонка, и танки наши быстры!
Кто разберет, насколько близкий родич
Трехглавый змей двуглавому орлу?
Кто разгадает нам загадку Сфинкса?
Вы? Пять очков! Вращайте барабан!
Ну а покуда вы в прямом эфире,
Мы наломаем дров, заварим кашу,
Напишем "Пепси-Колу" через ять,
Построим шестисотый "Запорожец",
Посадим за Уралом баобабы,
Усядемся под ними с балалайкой
И будем хором исполнять частушки -
На сем стояли и стоим, покамест
Гремит над Русью кока-кольный звон!

1997