Лариосик — ласково называли ее друзья, скорее всего, по ассоциации с булгаковским героем: та же внешняя неуклюжесть и та же внутренняя тонкость.

"Лариосик" — лаконично выбито на надгробной плите над ее могилой, к которой мы, ее друзья, приходим уже четырнадцать лет, так и не смирившись с

потерей этого чудесного человека необычайной душевной щедрости и уникального музыкального дара...

Лариса родилась в Ленинграде в семье "трудовой интеллигенции" (мать — врач, отец — геолог). В 9 лет записалась на конкурс в Музыкальное училище

им. Мусоргского по классу скрипки (20 человек на место) и, как по маслу, прошла все туры — экзаменаторы обнаружили у нее абсолютный слух и бесспорный талант.

Однако профессиональной скрипачкой стать ей было не суждено. В 1958 году она вместе с родителями уезжает на 3 года в ГДР. Услышав аккордеон, популярный в то

время в Германии, Лариса с легкостью освоила и новый инструмент. Вскоре она познакомилась с Сережей Шелягиным — он был всего на год старше, но уже отлично играл

на баяне и ,как говорила Лариса, "разбудил" в ней музыканта. Ребята подружились (как выяснилось, на всю жизнь) и стали играть вместе. "Валютный" дуэт разъезжал

с концертной программой по городам и весям ГДР и имел большой успех у немцев.

Вернувшись в Ленинград уже восьмиклассницей, Лариса увлеклась авторской песней и с привычной легкостью освоила семиструнную гитару (значительно позже она

так же легко перешла и на шестиструнную). Очередное увлечение родилось во всесоюзном лагере "Орлёнок", куда в те годы приезжал цвет творческой интеллигенции,

под впечатлением от концерта фортепьянного дуэта Елены Сорокиной и Александра Бахтиева. Задумано — сделано, в 10-ом классе Лариса поступила в школу джаза по

классу фортепиано (в ДК Кирова), которой в те годы руководил Виктор Лебедев и где преподавал Давид Голощёкин...

Когда в 1969 году в клубе "Меридиан" я впервые увидел Ларису Владимирову, тогда уже студентку философского факультета ЛГУ, я еще не знал всех этих неимоверных

музыкальных историй. Девушка, с веселой улыбкой на открытом умном лице, попросила у соседа гитару, удобно устроила ее на коленях, взяла первый аккорд и запела:

"А в Солнечном тучи, а в Солнечном дождь"... Все! В гудевшей голосами комнате мгновенно наступила тишина — Лариосик "шаманила", и оторваться от этого тихого,

казалось бы, "никакого", но завораживающего голоса и невероятно сложного, удивительно точного, аккомпанемента было уже невозможно. Я тогда еще не осознал, что

это первое впечатление — навсегда.

Вскоре у нас появилось ещё одно общее место для встреч — пионерский лагерь ЛГУ "Дружба" на Голубых озерах, где она летом работала вожатой. Ребятишки ее обожали

и ходили хвостом. Да и как не обожать талантливого, придумчивого и весёлого человека. За минуту она освоила пионерский барабан, еще за две минуты — горн, и с тех

пор ежегодно поутру 17 мая (в ознаменование дня рожденья) распахивала окно в своей квартире на Наличной и трубила пионерскую побудку: "Вставай, вставай, штанишки надевай!"...

Жаль, что я тогда не жил в этом доме.

Лариосик была не только музыкантом — у неё был абсолютный слух и на Слово, она была истинным бардом. Музыка давалась ей легко и естественно, как дыхание, и когда

ей нравились чьи-то стихи, она тут же их выдыхала-пропевала, никогда не сообщая слушателям: вот, мол, "написала песню" (ну, не смешно ли говорить: "Я дышу").

Поэтому о её произведениях известно до обидного мало. Еще в 10-11 классе Лариосик превращала в песни стихи своего друга переводчика Славы Святского, пробовала свои

силы и на других поэтах — круг её общения и интересов был просто непостижим. Нет сомнений, что таким образом появилась щемящее пронзительная песня "Солнечное",

которую она пела еще в 1968 году. Мы тогда были молоды, жизнь казалась бесконечной, и невдомёк было поинтересоваться авторством слов: "И старая женщина в белой

наколке нам машет рукой из пустого кафе"...

Лариса могла мастерски исполнить что угодно — и озорные частушки, и сложнейшие джазовые импровизации. Абсолютное чувство стиля ее никогда не подводило:

незатейливые бардовские откровения получались неожиданно пронзительными, душераздирающие старинные романсы теряли слащавость, советские песни — "совковость",

а грубоватые баллады тогда еще неведомого нам Хвоста (Хвостенко) звучали, как раскачивающие комнату блюзы. Она легко переходила от гитары к роялю, от рояля к

аккордеону, от аккордеона к губной гармошке и потом вновь к гитаре.

Запомнился их гитарный дуэт с Евгением Клячкиным — этот великий бард и гитарист от Бога мало кому позволил бы украсить свой аккомпанемент:

"Даришь мне букетик одуванчиков и говоришь: "Храни его, иначе я умру"...

...Иначе я умру. Когда уходит талантливый человек, остро ощущаешь "недо" — недооценили, недоговорили, недодружили, недолюбили, чего-то нужного недодали.

И остается теперь два раза в год (в день рождения и в день смерти) собираться в небольшой квартирке, которую бережно сохранили и сохраняют ее подруги — в точности

такой, какой была при ней. В комнате, тесной от друзей, поют песни, слушают старые магнитофонные записи, выпивают и вспоминают Лариосика — а она улыбается нам с

висящего на стене портрета. Так, как улыбалась всегда. И каждый наверняка успокаивает себя тем, что раз она до сих пор живёт в сердцах стольких людей, всё не так и

страшно. Что поделать — такая вот, иная форма жизни. Доступная, кстати, далеко не каждому...

Сергей Синельников

[i]Лариосик — ласково называли Ларису Владимирову друзья, скорее всего, по ассоциации с булгаковским героем: та же внешняя неуклюжесть и та же внутренняя тонкость.

Лариса родилась 17 мая 1947 года в Ленинграде в семье "трудовой интеллигенции" (мать — врач, отец — геолог). В 1958 году она вместе с родителями уезжает на 3 года в ГДР. Услышав аккордеон, популярный в то время в Германии, Лариса с легкостью освоила и новый инструмент.

Вернувшись в Ленинград уже восьмиклассницей, Лариса увлеклась авторской песней и с привычной легкостью освоила семиструнную гитару (значительно позже она так же легко перешла и на шестиструнную). D 10-ом классе Лариса поступила в школу джаза по классу фортепиано (в ДК Кирова), которой в те годы руководил Виктор Лебедев и где преподавал Давид Голощекин...

Когда в 1969 году в клубе "Меридиан" я впервые увидел Ларису Владимирову, тогда уже студентку философского факультета ЛГУ, я еще не знал всех этих неимоверных музыкальных историй. Девушка, с веселой улыбкой на открытом умном лице, попросила у соседа гитару, удобно устроила ее на коленях, взяла первый аккорд и запела: "А в Солнечном тучи, а в Солнечном дождь"... Все! В гудевшей голосами комнате мгновенно наступила тишина — Лариосик "шаманила", и оторваться от этого тихого, казалось бы, "никакого", но завораживающего голоса и невероятно сложного, удивительно точного, аккомпанемента было уже невозможно. Я тогда еще не осознал, что это первое впечатление — навсегда.

Лариосик была не только музыкантом — у нее был абсолютный слух и на Слово, она была истинным бардом. Нет сомнений, что таким образом появилась щемящее пронзительная песня "Солнечное", которую она пела еще в 1968 году. Мы тогда были молоды, жизнь казалась бесконечной, и невдомек было поинтересоваться авторством слов: "И старая женщина в белой наколке нам машет рукой из пустого кафе"...

Лариса могла мастерски исполнить что угодно — и озорные частушки, и сложнейшие джазовые импровизации. Абсолютное чувство стиля ее никогда не подводило: незатейливые бардовские откровения получались неожиданно пронзительными, душераздирающие старинные романсы теряли слащавость, советские песни — "совковость", а грубоватые баллады тогда еще неведомого нам Хвоста (Хвостенко) звучали, как раскачивающие комнату заокеанские блюзы. Она легко переходила от гитары к роялю, от рояля к аккордеону, от аккордеона к губной гармошке и потом вновь к гитаре. Запомнился их гитарный дуэт с Евгением Клячкиным — этот великий бард и гитарист от Бога мало кому позволил бы украсить свой аккомпанемент: "Даришь мне букетик одуванчиков и говоришь: "Храни его, иначе я умру"...[/i]