Родился в Гомеле. В 1989 году эмигрировал в США.

В 1960-м пошёл в школу №16, восьмилетку окончил в 34-й, аттестат о среднем образовании получил уже в 26-й. После окончания Илья поступил на истфил

Гомельского университета и защитил диплом в 1975 году.

К этому периоду относятся первые попытки написания песен. В 1980 году Илья Вареник пришёл в гомельский клуб АП и был одной из активнейших

его составляющих второй и третьей волны. В настоящее время проживает в Нью-Йорке и работает в сфере социально-психологической реабилитации.

Продолжает писать стихи, песни, прозу, эссе.

О себе:

"Я родился 14 июля 1953 года, в городе Гомеле и прожил там аж 37 лет. Задолго до моего рождения в этот день была взята и разрушена Бастилия, так что

иногда мои высоколобые друзья поздравляют меня с этим праздником.Понимая намёки, спешу вас уверить: не брал, не разрушал и не в ответе.

О детстве воспоминания обрывочны: почему-то помнится зимний холод и Беркина горка, на которой наша семья тогда жила в засыпке. Засыпка — это когда между

досками засыпается шлак или кокс. В холодную зиму под утро на обоях проступал иней. С этим связаны и мои постоянные ангины и пневмонии в детстве.

Рядом была кондитерская фабрика "Спартак" и в районе всегда пахло ванилью и шоколадом. Иногда добрые женщины выбрасывали горсть конфет или давали по

стаканчику мороженого: редко, но чудеса случались. Наш район назывался Забегом, и шпаны в нём хватало. Я рано научился кататься на коньках и лыжах; ходил

на каток Пединститута, расположенный на территории бывшего еврейского кладбища. А за водой приходилось спускаться с горки, и потом карабкаться наверх.

Но это была помощь семье, пусть даже всего лишь молочный бидончик.

Семья жила от зарплаты до зарплаты, так что порой моя бабушка Рива занимала деньги у керосинщика. Война не обошла нас: старший бабушкин сын погиб под Брянском,

а батя мой был ранен под Кенигсбергом, перенёс 11 операций, оставшись на всю жизнь инвалидом.

С детским садом у меня отношения не сложились: я постоянно сбегал домой, пока родители не плюнули на это дело и не перестали меня водить туда. Я оказался

предоставлен сам себе: носился по району с такими же сорванцами, таскал кислые яблоки в июне, гонял на самокате — был этаким Гекльберри Финном. Война напоминала

о себе ржавыми гильзами, искалеченными ребятами, которые пытались выплавить тол из найденных мин и бомб, пьяными инвалидами, песнями военных лет, пластинками

на тяжёлом виниле, трофейными фотоаппаратами, аккордеонами и "Опелями".

В 7 лет пошёл в школу №16, где проучился до 64 года, а потом мы переехали в хрущёвку в районе троллейбусного парка. Меня перевели в 34-ю школу, которая была

полна сельмашевской шпаны. Вечерами ребята собирались в беседке и поигрывали на гитарах. Первые аккорды я выучил на русской семиструнке,

подсматривая за игравшими.Потом отец подарил мне первую семиструнку за семь с полтиной, и я начал терзать домашних, что-то подбирая на ней. Классе в 7-м мне

показали основные аккорды на шестиструнке, и с тех пор я играю на ней, а на вопрос, "кто учил меня игре на гитаре", всегда отвечаю: "Как в беседке троллейбусного

парка научили, так и гуляю". В 8-м классе я надолго попал в больницу, и это круто изменило мою жизнь. Из-за вынужденного безделья я начал много читать без

всякой системы: классику и детективы, энциклопедии и словари. Мне нравились Есенин, Багрицкий, Шефнер, Бёрнс, Евтушенко; очень влекла научная фантастика. А в книжном на

улице Победы появились дореволюционные вестники, где открылись мне не изучаемые и не издаваемые Северянин, Гиппиус, Надсон.

Благодаря отцу, страстному любителю и собирателю книг, в доме появились подписные собрания Драйзера, Лондона, Конан Дойла, Гюго, Фейхтвангера, Алексея Толстого, кое-что из библиотеки журнала "Дружба народов".[/i]

Первая встреча с авторской песней состоялась в период магнитофонной революции. Брат друга привёз записи Галича и Кукина, а песни Высоцкого уже были на слуху; позднее я услышал песни Кима и Городницкого. Нравилось, конечно, но был я увлечён роком и мог часами слушать отвратительного качества записи, не понимая, о чём

эти парни орут. Просто ритм совпадал с пульсацией моей крови.

В 70-м поступил в ГГУ; окончил в 1975-м. Отслужил в армии, женился, развёлся. В 80-м познакомился с Женей Костюковым. Увлёкся авторской песней, познакомился с андеграундом. Женя и затащил меня в клуб, где я подружился с Конопелькиным, Воложиным

и с замечательным исполнителем В.Матькуновым. Началась иная жизнь. В 81-м услышал Ю.Лореса и В.Туриянского,

которых пригласил к нам журналист Валерий Цилов. С тех пор уважаю их творчество и не перестаю восхищаться.

Примерно за год до моей эмиграции трагически погиб Саша Воложин, и я впал в ступор. Ничего не писалось. Кто-то из наших клубных уехали в Израиль, а я улетел в штаты.

Лет через 5 в Нью-Йорк приехали Миша и Игорь Функи, которые донимали меня: чего, дескать, не пишешь. Я устыдился, и всё вернулось на круги своя.

Сейчас опять не пишется; наверное, неожиданная смерть Саши Конопелькина выбила меня из колеи. Круг мой замкнулся и я понял, что духовное сиротство —

это отнюдь не подарок".