Грушинский фестиваль – явление уникальное по многим параметрам. Самый очевидный из них – численность участников. Только по официальным данным в 2002 году там было 140 тысяч человек. По неофициальным – гораздо больше. Количество людей перерастает в качество среды, диктует свои законы, столь непохожие на те, по которым живут другие фестивали и слеты любителей авторской песни. Естественно, впервые оказавшись в совершенно новой обстановке, пытаешься сформулировать для себя устав чужого монастыря...

"А ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ ПУСКАЙ СИДИТ ВЕСЬ МИР" (Ю. КИМ)

Неписаные каноны поведения на Грушинском отличаются от привычного для меня фестивального стиля общения примерно так же, как нравы многоквартирного дома от быта студенческой общаги, где двери настежь, а каждый второй – друг, товарищ, или, в крайнем случае, однокурсник. Мне хватило одного дня, чтобы осознать то, о чем меня предупреждали более опытные товарищи: "Имей в виду — в какой компании ты приедешь, в такой и проведешь большую часть времени".

Здесь не принято ходить по "незнакомым" кострам – и мне доводилось видеть группки людей, стоящих на дороге и слушающих песни "на расстоянии". Они не переступают через символическое ограждение лагеря без приглашения. И если ты приходишь на стоянку, хозяева которой не знают тебя в лицо – будь готов четко и ясно ответить – что тебе здесь нужно и кого конкретно ты хочешь увидеть. И самое грустное, что по-другому здесь нельзя. У многих завсегдатаев этого фестиваля сохранились яркие воспоминания о порезанных палатках, украденных рюкзаках и так далее. Кто-то после подобных случаев просто перестает совершать ежегодные паломничества в "Столицу Бардов". Другие принимают меры – обносят лагерь оградой, вешают доморощенную сигнализацию и каждому пришедшему из ночи светят фонариком в лицо: "Свой? Рады видеть!".

Так было, например, в лагере всероссийской творческой ассоциации "32-е Августа", где я имела обыкновение проводить долгие грушинские ночи. Пища для души там предоставлялась в неограниченных количествах – только успевай переваривать. Жизнь у большого костра не прекращалась ни днем, ни ночью – пели авторы ассоциации, их друзья, зашедшие на огонек, случайно открытые кем-то таланты....

На Грушинском много таких островков тепла и творчества, раскиданных там и тут среди бушующей людской массы, в основном состоящей из буйных подростков, стремящихся по полной программе оттянуться на природе. А набор принципов "все люди – братья", "музыка нас связала" и так далее лучше приберечь для более тесного круга. Пока более актуально позаботится о сохранности своего добра и о личной безопасности. Недаром в последнее время наиболее цитируемым из всех грушинских материалов является не список лауреатов, к примеру, а криминальная хроника – грабеж, незаконный оборот оружия и наркотиков, нанесение телесных повреждений и прочие последствия того, что "все мы здесь сегодня собрались"

Впрочем, хватит о криминале – речь все-таки идет о фестивале авторской песни... Стоп!

"СКАЖИТЕ, ДЕВУШКА, ГДЕ Я?" (М. ЩЕРБАКОВ)

Грушинский фестиваль официально не является фестивалем авторской песни. "По паспорту" это фестиваль туристской песни имени Валерия Грушина. Правда, организаторы сами еще не освоились с этим мало соответствующим истине названием и, скажем, в пресс-релизе можно было найти список "лауреатов XXIX Всероссийского туристского фестиваля им. В. Грушина", а дипломанты для подтверждения своего высокого статуса получили нечто и вовсе несуразное – дипломы "конкурса военной (!) песни", датированные, к тому же, 2001 годом. А на тихо сменившейся эмблеме фестиваля – ежик с гитарой, дудкой, трубой, губной гармошкой... Турист? Военный? Бард?

Оценивать Грушинский по меркам фестивалей авторской песни – глупо и бессмысленно. Это, по задумке организаторов, "молодежный форум". Авторская песня – лишь одна из многих его составляющих, и пресловутый Децл, наверное, вписался бы в общую атмосферу не менее органично, чем Юрий Шевчук. Уж если речь идет о молодежи вообще, то организаторы Грушинского, как порядочные люди, просто обязаны считаться с ее музыкальными пристрастиями. (Кстати, по данным социологических исследований (www.monitoring.ru), среди молодежи авторская песня не в фаворе – ее слушают лишь 7 процентов...) И место здесь должно быть всем – и рокерам, и кришнаитам, и "братве из Тольятти", и молодежным христианским лагерям, и спонсорам (куда же без спонсоров!). А вот как сделать так, чтобы все составляющие этой гигантской мозаики заняли свои места на карте Грушинского и мирно сосуществовали, не мешая друг другу, чтобы никто не ушел обиженным – вот это уже из области высшего организаторского пилотажа...

А для любителей "думающей песни для думающих людей" (именно так определил некогда Булат Окуджава жанр авторской песни) на Грушинском фестивале есть специально отведенные места – Второй Канал, многочисленные сцены... В конце концов, никто не запрещает петь у костров.

"ОЙ-ЙО, НИКТО НЕ УСЛЫШИТ" (ЧАЙФ)

Здесь не принято ходить по кострам (см. выше). Да и петь у костров, признаться, сложновато — гитару и голос запросто перешибут соседи – нестройным хоровым исполнением хитов "Гражданской обороны" или врубленным на полную катушку магнитофоном. Поэтому те, кто приехал слушать песни (а таковых немало) бродят от сцены к сцене, выискивая интересное для себя. Грушинский славится огромным количеством сценических площадок, большая часть которых возникла по инициативе "снизу" и в лучших традициях жанра именуется "самодеятельными". Каждая выдает публике свою программу, приглашает для выступления тех, кого считает нужным.

В этом году на фестивале произошла маленькая культурная революция – приказом по лагерю подзвучка самодеятельных сцен была запрещена. Право "звучать" имели только четыре "официальных" грушинских сцены. А петь на аудиторию больше 40 человек без звукоусиления на Грушинском могут позволить себе только обладатели голосовых связок a-la Сергей Матвеенко или Лучано Паваротти. В результате "официальное меню" духовной пищи на Грушинском фестивале предоставляло право выбора всего из четырех блюд, а последствия запрета на озвучку оказались вполне предсказуемыми.

Часть площадок подчинилось требованиям "хозяев поля". Другие пошли на риск – и на Грушинском фестивале, который принято считать Меккой всех поклонников жанра появились такие понятия, как "несанкционированные концерты авторской песни" и "подпольная деятельность".

"КОМУ НА СЕВЕР, А МНЕ – НАЛЕВО" (В. ЛАНЦБЕРГ)

К счастью, времена теперь не те, что раньше, и грушинские "подпольщики" не рискуют ни жизнью, ни свободой, ни карьерой. Не завидую оргкомитету – в таких условиях любая попытка что-либо запретить обречена на провал.

Весьма популярная на Грушинском фестивале сцена "Волжск-на-пеньках", еще со среды начала вкапывать свои фирменные пеньки, а в положенный срок подключила аппаратуру и начала вещание. Соседи посматривали с осторожным интересом: "что будет?". А ничего. Судя по всему, в лучших традициях демократического общества, "Пенькам" просто-напросто отрубили электричество, после чего площадка продолжала работу от собственного генератора. Зрители и выступающие ловили кайф и никому не было дела до того, можно это делать, или нельзя.

А самое, пожалуй, парадоксальное мероприятие, свидетелем которого я оказалась, проходило в главную грушинскую ночь, во время концерта на знаменитой Гитаре. На это время было запрещено проведение любых мероприятий – чтобы не мешать Горе выражать свои сильные чувства. Что ж, это можно понять, хотя подобные директивы сильно попахивают Единственно Верной Линией Партии и Правительства. Но.... На Гору входит около 40 тысяч человек. Народу на поляне было минимум в четыре раза больше. Это арифметика. А, кроме того, далеко не все хотят чувствовать себя "толпой" и махать фонариками под громкие ритмичные звуки – а именно это вынуждена предлагать ориентированная на многотысячную толпу Гитара. "Сердцу хочется ласковой песни..."

В глубине поляны, на самой дальней площадке Второго Канала в это время проходил концерт, который его участники и слушатели потом назвали "Запрещенные песенки" — по аналогии с фильмом о новосибирском фестивале 68 года.

Не было даже намека на сценическую площадку – просто пара микрофонов и слабеньких колонок в кустах. Лица выступающих, выхваченные из темноты, сотня-другая непривычно тихих слушателей, легкий привкус недозволенности и ощущение, что история повернулась вспять – туда, к запретам на "личное", которое раньше противопоставлялась "общественному", а теперь – "массовому".

"КОГДА МЫ ВЕРНЕМСЯ — ВСЕ БУДЕТ ИНАЧЕ..." (З. Ященко)

Знающие люди говорили: "один раз в жизни на Грушинский надо съездить обязательно – хотя бы для того, чтобы понять, что это такое и надо ли тебе именно это". Другие утверждали, что Грушинка – как наркотик, один раз подсел – и навсегда.

Наркотиком для меня лично оказался Второй канал – там я сразу почувствовала себя в своей тарелке и светлое время суток проводила в основном там – на мастерских, у сцены, с юными журналистами "Детской республики"... Ночи были отданы "32-му Августа". Путь от одной стоянки до другой я старалась преодолеть побыстрее и, по возможности, в сопровождении кого-нибудь из мужчин – уж очень пугала меня нетрезвый. матерящийся, бурлящий людской поток, в который я окуналась, выйдя со "своей" территории. И очень хотелось зажмурить глаза...

Поэтому можно сказать, что Грушинского фестиваля во всей его красе я не видела. И, скорее всего, уже не увижу. ХХIХ фестиваль оказался первым для меня – и последним для Второго канала и "Детской республики" Владимира Ланцберга. Орггруппа решила прекратить работу на Грушинском фестивале — не последнюю роль тут сыграли педагоги детских клубов, которые просто опасаются привозить своих малолетних питомцев на этот "праздник песни". Так что теперь Второй канал (уже не Грушинского фестиваля) продолжит свою работу в Подмосковье, а Грушинка... А Грушинка бурно отпразднует свой юбилей – говорят, будет сам Президент, будет большой праздник...

Но мне это, извините, фатально неинтересно.