Далеко не самая короткая творческая биография Олега Медведева, более известного в том неопределенном качестве, что обычно называется "авторским исполнительством", практически до самого недавнего времени позволяла одновременно прочувствовать всю силу настоящего таланта и, как это ни странно, бессилие его потенциальных слушателей.

Хрестоматийный сюжет "поэт и толпа" обрел в случае Медведева некое новое измерение: "поэт и отсутствие толпы". Сила поэта при этом проявляется в гордом существовании "одинокого волка", упорно продолжающего гнуть свою линию и не желающего присоединяться к общеизвестным творческим кланам и тусовочным коалициям, обласканным вниманием и участием публики. Бессилие последней заключается в уникальной инерционной зависимости от собственных культурных привычек и предпочтений, не позволяющей тем же рокерам воспринимать что-либо, кроме рока, а постшестидесятнической интеллигенции ценить что-либо, кроме традиционного КСП.

Учитывая, что существование обоих направлений давно уже в чем-то схоже с музейно-метафорическим существованием мумий египетских фараонов, а жизнь их убежденных адептов регулируется правилами "мира, которого нет" (по крайней мере, уже лет десять), музыканты и барды, сознательно избегающие преемственности с этими традициями, просто обречены на грядущий триумф. Это неизбежно, ибо история никогда не развивается из господствующих тенденций, но всегда из побочных эффектов этих тенденций. Песням Медведева пока не находится места в господствующей "тарифной сетке" культуры, в том числе и потому, что они гораздо радикальнее современного русского рока и несомненно поэтичнее современной авторской песни, а это значит, что им заочно принадлежит иное, недоступное до поры нашему пониманию будущее.

Что же касается наследия прошлого, то необходимо отметить, что практически во всех своих песнях-текстах Медведев следует классическому по сути эстетическому идеалу или требованию к произведению: каждое слово и нота не могут быть случайными, должны оставлять ощущение своей объективной предопределенности. Песни призваны реализовать собственную непроявленную завершенность, случайное решение в них невозможно, выпадение или подмена любой из частей способна разрушите целостность этих песен. Именно поэтому большинство из них оставляет уже подзабытое слушателями ощущение их метафизического происхождения. Современному искусству, фетишизировавшему свободную игру знаков, освобожденных от своего точного значения, и упорно продолжающему испытывать влияние "авангарда с бородой" все это не очень близко.

Впрочем, всегда интереснее именно то, что бросает вызов современности, а не прошлому. Сам Медведев шутит, что песни "ловятся на антенну", а работа их автора заключается в осуществлении точной настройки. При всем этом в самих песнях можно встретить множество насмешек над привычными в таких случаях наивным эзотеризмом и богоугодной святостью.

Выпадет шанс — и некто святой

Придет спасать твою душу.

Ты встанешь, схватишь его за грудки

И будешь трясти как грушу,

Ты скажешь: "Мне не надо спасительных слов.

Их своих у меня — как грязи.

Мне не надо ни стен, ни гвоздей, ни холстов,

Слышишь — дай мне канал связи!"

Общую "онтологическую интуицию", скрывающуюся практически за всеми песнями Медведева и связывающую их в некое мировоззренческое целое, тоже не назовешь чересчур необычной. Это фундаментальное ощущение множественности миров и форм бытия, скрытых и видимых, прошлых и будущих, тем не менее, одинаково заявляющих права друг на друга и непрерывно осуществляющих насилие по отношению друг к другу. Последнее способно напугать и оттолкнуть современного слушателя, воспитанного в традициях модного либерального пацифизма.

Первичным бытийным основанием ("точкой ясности") в медведевской поэзии становится не доверительное, мирное сосуществование различий, а их непрерывное столкновение, борьба, ведущаяся ради собственного утверждения и уничтожения противников. Как тут не вспомнить известное изречение Гераклита: "Война есть отец (родина?) всего сущего"

Книгам отбой, сказкам отбой,

Война стоит у дверей...

Война, заставляющая все реальное существовать на грани собственных возможностей, не растворяясь в нейтральной, унифицирующей толерантности, оказывается чуть ли не главным источником ошеломляющей прелести и фантастического многообразия мира.

Отсутствие предопределенности результатов этого вечного состязания не позволяет фальшивить или оправдывать себя императивами сверхличных ценностей и убеждений. Мы должны учиться жить так, как будто истины не существует и без страха и упрека воспринимать невозможность "абсолютной победы".

И о наградах-орденах ты помышлять не моги:

Всего награды — только знать наперед,

Что по весне споткнется кто-то о твои сапоги

И идиотский твой штандарт подберет.

Подобное восприятие действительности неотделимо у Медведева с довольно неожиданной апологией детства. Детство оказывается не неким заблуждением, постепенно изживаемым с годами, не возрастной фазой, а целым "отдельным" миром, только внутри которого возможно незашоренное восприятие реальности. Детство невозможно корректировать в ту или иную сторону, именно в детстве война и состязание освобождены от всяких морально-этических оценок ради их изначальной эстетической привлекательности. И потому оно оказывается главным антиподом мира (точнее взрослого, старого, дряхлого мира), культивирующего свою якобы безупречную мудрость и фальшивое совершенство. В нем кроется постоянная возможность возращения к истокам, а также главная угроза всяческой незыблемости.

Ты не думай, что спасся, если курс изменил.

Ты не думай так. Ты никуда не уйдешь.

Ведь кораблики, синие от детских чернил

Входят в гавани, где звездный сыплется дождь.

Туда, где наша сказка никогда не кончится,

Туда, где сказка никогда не кончится!

Все это более чем несвойственно современной российской культуре, для которой какой-нибудь "концептуализм" является вершиной творческого поиска, а "чернуха" синонимом объективности и гражданской позиции.

Невозможно отделаться от ощущения, что некий древний (тайный) смысл искусства воплощен в песнях Медведева. Искусства, способного выступать не в качестве эстетического Продукта, а в качестве действующей Силы. Силы, способной к порождению того, чего НЕТ, к состязанию и соучастию в общей динамике творения, наполняющей неискусственный мир. В жизни трудно обнаружить даже малейшие намеки на проявление ярчайших медведевских образов, скорее наоборот — зияют пустоты их отсутствия. В жизни нет бунтующих поп-кроликов, как вообще нет бунта — только успех, достигаемый через послушание и уподобление.

Нет романтических вервольфов — скорее "одномерные" свободные индивиды, наделенные правами и обязанные к ответственности. Нет рая по левому борту — не потому, что рай исчез, а потому что борта отменили. Но все это есть в стихах Медведева и как всякий миф, не совпадающий с реальностью, они обладают гораздо большей возможностью воздействия на реальность, нежели любая из так называемых "реальных" сил. Ибо это особый миф, не тот, что подменяет реальность, а тот, что изменяет ее.

Творчество Медведева — особое магическое зеркало, неизвестное эзотерикам. Зеркало, ничего не отражающее, но заставляющее тебя самого отражать все то, что ты в нем видишь.

Рекомендуя читателю эту книгу, мне не хочется желать ему "наслаждения" или "восхищения" необычным поэтическим даром. Хочется пожелать позволить стихам Олега Медведева изменить его (читателя). Хоть немножко. А все остальное появится само собой.