или как мамонта гнали своим ходом

первую часть заметки о замечательном русском поэте Юрии Визборе, 70-летие которого отметила Россия. Моя бы воля, я бы о таких людях, как Визбор, написал бы на нашем сайте целое эссе или даже повесть. И вставил бы туда звуковые файлы с его чудными песнями. Но: увы! Формат не позволяет. Поэтому сегодня — вторая и последняя часть рассказа о поэте. Впрочем, почему только поэте? Можно было бы добавить — писателе, композиторе, журналисте, актере, художнике, путешественнике и т. д. Он был одарен чрезмерно, если такая формулировка имеет право на существование. Он жил истово. Поэтому, наверное, ушел всего лишь в 50:

Друзья после знаменитого Мартина Бормана в "17 мгновениях" стали величать его "партайгеноссе Визбор". Он не обижался. Да, впрочем, это прозвище было недалеко от истины. Потому что он на самом деле возглавлял какую-то огромную партию людей, которые жили наотмашь. Они пели песни своего партайгеноссе у костров, на пиках, на море, во льдах, и их друг с другом и с Визбором соединяла незримая ниточка. Они были избранными. Кстати, те, кто хорошо знают историю авторской песни, считают, что именно Визбор, а не Окуджава или Высоцкий, стал первым поющим поэтом нашего времени. Вот как пишут знатоки о том времени: "Было время недолгое, полтора-два года в конце пятидесятых, когда именно он, ярко выделившийся, как бы выплывший из волн широко разлившейся тогда студенческой песни, единолично овладел вниманием и сердцами слушателей. Магнитофонные ленты, передаваемые из дома в дом, и живые голоса, подхватывающие песню от костра к костру, были словно отражением облика самого Визбора, веселого, желтоволосого, круглолицего парня в ковбойке, который не то пел, не то шептал, не то рассказывал с берущей за душу простотой: Лыжи у печки стоят, Гаснет закат за горой... Он был изумительно, прирожденно артистичен, этот певец у костров, и в его артистизме уже была нащупана своя долгая тема, своя информация, найденная сразу и точно. Тогда шутили: у Визбора даже гитара смеется! Через десятилетия пронес Визбор эту свою улыбку. Рядом с пронзительной элегической печалью Окуджавы, рядом с яростным, гневным напором Высоцкого не повторялась искрящаяся улыбка Визбора, и песни его узнаваемы именно по отсвету смеха". Его иногда спрашивали: почему знаком поколения стала гитара? И как так случилось, что возникло поколение "мальчиков с гитарой"? Он отвечал, как настоящий поэт: "Гитара демократична. Она легка, доступна, универсальна. Гитара как инструмент стоически терпит и дворовое бряканье, и пощипывание и позволяет исполнять возвышенную музыку самых сложных классических произведений. (А вот однажды я видел железную гитару. Она была железная не в переносном, а в прямом смысле этого слова — и дека и гриф! — все было сделано из дюраля. Ну, доложу вам, это было зрелище! Звук у нее был, естественно, кастрюльный, но по прочности она вполне могла сравниться с ледорубом.) Присутствуя бесчисленное количество раз на всевозможнейших песенных фестивалях, прослушивая в жюри сотни песен (иногда и по несколько сотен), я получал возможность как бы одновременно взглянуть на общую картину самодеятельной песни. И картина эта была в какой-то степени похожа на саму гитару: от самых низов бесхитростных самокопательских сочинений она поднималась иной раз (к сожалению, не часто) до снеговой границы волнующего вдохновения". Он до конца жизни испытывал "глубочайшее удовольствие", когда слышал или видел, как поет человек. И добавлял: "Песня — и не только своя собственная, но и та, которую ты исполняешь, — наделена некой тайной познания другой души. Когда не происходит такого познания — скучно, друзья. Больше всего я люблю слышать и видеть, как поет Булат Окуджава, хотя слово "исполнитель" вряд ли подходит к этому необыкновенному мастеру". А сам Визбор первую песню написал после своего первого похода. И спустя годы, называл ее "суперромантическим произведением". Называлась песня "Мадагаскар", но не имела никакого отношения ни к острову, ни к республике Мадагаскар. "Это была бесхитростная дань увлечению Киплингом. Насколько мне известно, эта песня получила некоторое распространение, мало того, неизвестный мне соавтор дописал еще один куплет: "Помнишь южный порт, и накрашенные губы, и купленный за доллар поцелуй..." Думаю, что он был моряком..." После этого были сотни походов и десятки песен. А после его ухода с его песнями альпинисты ходили в горы. Одна группа альпинистского клуба "Спартак" (его членом был Визбор) совершила первовосхождение на безымянную вершину на Памиро-Алае и назвала пиком Визбора. Потом на Тянь-Шане появился перевал Визбора, на Кавказе — еще один пик его имени. На Икшинском водохранилище есть буксир "Юрий Визбор": Но главное, конечно, не памятные названия, а то, что Визбор оставил в сердцах своих "партийцев". И опять процитируем тех, кто знал и его, и его песни лучше других: "Герой Визбора всегда в связке, в цепочке. Он — певец мужской доблести. Его герой — человек с рюкзаком и ледорубом. Человек на крутом склоне. На накренившейся палубе. За рулем мчащейся машины. За штурвалом взмывающего самолета. Его символы — тропа, уходящая в туман, тропа, по круче взбирающаяся к солнцу:. Визбор с его нехитрыми мелодиями, с его душевностью — романтик этого поколения. Он — поэт поколения, не утратившего юношеской мечтательности. Он — поэт эпохи, которая завещает свою мечту сильным людям будущего". Но не хочется сегодня прощаться с поэтом на такой патетическо-элегической ноте. Поэтому в финале — две забавные истории, которые произошли с "партайгеноссе" во время его странствий по миру. Как-то он дрейфовал он с полярниками на станции "Северный полюс-6". И прилетел туда фотокорреспондент из московской газеты. "Что это тебя сюда занесло, вроде не любитель ты экзотики этой?" — спрашивает его Юра. "Да вот женился я в очередной раз, — кряхтит тот, — жена моложе на 26 лет, достала совсем: хочет на пол шкуру белого медведя: А где в Москве возьмешь! Вот выбил командировку сюда, винчестер захватил десятизарядный, говорят, тут заходят, так, может, подстрелю:" Корреспондент все отснял, вроде и командировка кончилась, а не улетает — медведя ждет. Но так всем надоел своим нытьем по поводу некомфортабельных условий на станции, что однажды Визбор с друзьями прямо напротив входа в его домик вылепили медведя из снега и натянули на него дубленку этого корреспондента белым мехом наружу. После чего вбежали в домик, где он спал, с криками: "Медведь, медведь!" Тот спросонья схватил стоящий наготове винчестер и влупил в собственную дубленку все десять зарядов! После чего улетел с первой же оказией в Москву, пригрозив, что при случае "всем покажет": Визбор категорически утверждал, что чистая правда. В другой раз он рассказывал, как они летели как-то с Юрой Кукиным на вертолете над тундрой. Второй пилот время от времени открывает люк в полу и бросает вниз брикеты с сеном. Ну, там люди живут, вот для их скотины это сено и сбрасывают. Кукин не сообразил и спрашивает: "Что это он делает?" А Визбор ему так серьезно: "Знаешь, старик, они тут мамонта в вечной мерзлоте откопали, оказался в хорошем состоянии, оживили и гонят своим ходом в Москву. По маршруту и подкармливают". Кукин вообще наивен, как клоун, но, зная Визбора, на всякий случай не верит. "Пожалуйста, — Визбор ему, — пилота спроси". А сам успел пилота подготовить, и тот на вопрос Кукина, что это он все время сено вниз кидает, говорит: "Знаете, мамонта откопали, в Москву гоним!.." А как в аэропорту приземлились, Визбор успел и встречающего их человека накачать. Кукин первым же делом, конечно, к нему с вопросом насчет сена, уже, считай, удался розыгрыш, да тот, встречавший, сожалеет Визбор, не на высоте оказался. Разволновался, что ли: Кукин только начал: "Извините, не объясните ли почему:", — а тот сходу ему и врубил: "Мамонта, значит, откопали, в Москву гоним!"

Использован текст интервью Маргариты Каргиной с Ю. Визбором