(Беседа с Владимиром БОНДАРЕНКО)

Владимир БОНДАРЕНКО. Когда-то Владимир Высоцкий написал: "Без России я ничто. Без народа, для которого я пишу, меня нет..."

На самом деле, как к нему ни относись, но Владимир Высоцкий и его творчество — это чисто русское явление. Впрочем, природа его популярности непонятна ни западным слушателям, ни нашей культурной элите. Я знаю, что ты, Вячеслав, крестьянский курский парень, затем студент и, наконец, знаменитый скульптор России, всегда высоко ценил Высоцкого. Чем он тебе близок? Казалось, вы — совершенно разные по профессии, по культурной среде, по взглядам — и вдруг такая постоянная тяга к его песням. Чем они тебе дороги?

Вячеслав КЛЫКОВ. Прежде всего — это русский талант. Причём талант многогранный. Это стало особенно ясно за двадцать лет после его гибели. Ему Господь Бог дал этот дар. Дар этот воплощается и во внешнем облике. Возьмите Владимира Высоцкого, возьмите Василия Шукшина, возьмите Игоря Талькова. Им был дан огромный дар, который они, может быть, и не осознавали. Это — высокая мистика. Я почему, Володя, беру именно такую аналогию, называю этих троих мастеров, наших великих личностей, — у всех у них объёмный многогранный дар, отражающий понимание всего народа. Я не могу назвать их артистами или поэтами, или музыкантами, или режиссёрами. Их нельзя разграничить. Это уникальные явления русской личности, которые возникают, когда это необходимо самой России. Россия себя сконцентрировала в них. Владимир Высоцкий берёт за душу миллионы людей. Посмотри на его внешность — не очень красивый, невысокий, но в нём было заложено что-то удивительно крепкое, коренное, народное. О таких было принято говорить: человек "свой". "Свой парень". Его признали по песням, по героям его стихов, по киноработам. Это — свой человек. Он был своим для зэков и шахтёров, для лётчиков и космонавтов. Даже для академиков и учёных. Его приняли сразу. Исключение составляли те ортодоксы, которые не признавали ничего вольного и яркого. Которые жили по команде и по указке, то направо, то налево. Им он был чужой. Они боялись таких, как Высоцкий. Такие и в аду по указке сверху будут жить. А Владимир Высоцкий не мирился с указкой, он не желал жить по инерции. Он не хотел смиряться. И поэтому в каждой его песне был живой нерв. Конечно, много было и слабых песен. Но ведь он же не отбирал своё избранное, крутили без разбору все восемьсот песен. Но вспомните лучшие — это всегда нерв живой жизни. Поёт ли он о войне, о моряках, и даже его юмористические, сатирические песни — везде нерв.

Я приехал в Москву из глухой курской деревни и впервые его услышал в Москве (где в деревне взять магнитофон в те годы), и я сразу доверился ему. Его голосу. Потом увидел его в фильмах, в спектаклях; на Таганку-то я не так уж часто ходил, считал этот театр каким-то студенческим капустником, но на его спектакли приходил просто посмотреть на него. Послушать его песни. И с тех пор я уверен: явление Владимира Высоцкого в нашей жизни — это мистическое явление. Посмотрите, его замалчивали и при жизни, и после жизни, а народ его знал. И прав всё-таки народ. Он принял его всей душой, всем сердцем. Это по-настоящему национальный русский герой. Тут не нужно говорить о мерзком окружении его, мне говорят: он не с теми людьми дружил, не с теми людьми общался — пусть это так, но какое это имеет значение? Сколько подонков окружало и Пушкина, и Лермонтова, и Есенина! Самое главное, что он сам был национальным героем. А мухи всегда налетят. Не будем даже всматриваться в них. Бесы всегда окружают яркую личность, ласкают и травят одновременно. Они все просто крутились вокруг него, вокруг его денег, вокруг его славы. У наших русских людей часто так бывает. Беда в том, что мы сами вовремя не протянули ему руку, а то и оттолкнули.

В.Б. Увы, это часто наша беда. Видим талант, видим даже гибель таланта, и молчим, и боимся, а то и не желаем помочь. Его так называемые друзья из либеральной тусовки при жизни ни строчки о нём не написали, ни одного стихотворения не помогли издать при своих глобальных возможностях. Но и наши с тобой единомышленники отмалчивались, завидовали, может быть, его народной славе? Вот и оказался замкнут в кругу цепких дельцов, организующих ему концерты и посадивших его на иглу. Не поверили мнению народа?

В.К. Он самый настоящий народный поэт и певец. И до сих пор песни его слушают. Они не потеряли своей остроты и силы. Что интересно: он являл собой некий потенциал народа, он демонстрировал мужество, риск, который всегда был присущ русскому человеку. Только в нём это выразилось в острой и неудобной для властей форме. Посмотри, какие он играет образы в кино или в театре? Это всегда народные образы. К нему всегда у зрителей полное доверие. И играл при этом просто и правдиво. Подлинность дана была ему от природы. Она проявлялась во всём. Наверное, и в личной жизни.

В.Б. Согласен с тобой. Посмотри, как он сыграл своего Жеглова, по-народному. Я специально перечитал "Эру милосердия" братьев Вайнеров, там же Жеглов — отрицательный герой, почти палач, почти сталинист. И ему противостоят другие — интеллигентные, благородные, гуманные. Своим Жегловым Высоцкий явно всех переиграл. Думаю, с благословения Говорухина, которому тоже близка подобная трактовка, но явно наперекор книге Вайнеров, что бы они потом об этом ни писали. Есть факты. Есть книга Вайнеров с сомнительным героем, и есть народный герой Жеглов, судящий по справедливости.

Пусть назовут это тайным сталинизмом Высоцкого, недаром он уходил от вопросов о Жеглове, мол, смотрите фильм, там всё сказано, но этим образом Владимир Высоцкий бросил вызов всей либеральной интеллигенции. Уверен, он сам это чувствовал. Он чувствовал чужесть своего окружения, он выражал это и в трактовке Гамлета, и в своих песнях, и в своих поступках.

Недаром он хотел бросить театр, уехать куда-нибудь в Сибирь, к Вадиму Туманову, хотел спастись, убежать от своих демонов. Не удалось... Он писал для одних — шахтёров, моряков, ментов, военных, а вращался совсем в другом кругу, где его песням не хотели знать цену. Так, щелкопёр, хорош для пьянки с гитарой, не более.

Я бы выделил три слоя демонов вокруг него. Самый последний слой: откровенные подонки, уже смертельно больного заставляющие исполнять по два-три концерта в день, накачивающие его наркотиками, скрывшие причину гибели. Им вообще-то место на нарах. Другой слой демонов — высокомерные друзья-поэты, использующие его славу, но ничего не сделавшие для его публикаций, ни строчки не написавшие при его жизни. Тут и Вознесенский, и Рождественский, и Андрей Дементьев. Они завидовали его славе и не давали ему никаких шансов войти при жизни в русскую литературу.

И лишь самый последний круг демонов — это бюрократы и чиновники. Да, они пакостили, но их-то пакости можно было обойти, не будь вокруг него такой блокады завидующего окружения. Какие демоны его погубили?

В.К. Я здесь с тобой, Володя, не совсем согласен. Да, ты прав, все эти круги были. Но по большому счёту ему никто не мешал. Масштаб его личности таков, что ему эти препятствия лишь помогали, они его стимулировали. Давали новые темы, новые импульсы для борьбы. Давали новое желание работать наперекор. Он знал себе цену. И знал любовь народа. И поэтому на зависть окружения ему тоже было плевать. Надеюсь, два-три настоящих друга у него было.

Я видел, как его любил народ. Я сам с ним встречался всего лишь два раза. Однажды на концерте в Вахтанговском театре, и однажды (это было после праздника 7 ноября, по-моему, в 1970 году) у меня в мастерской на Мещанской. Высоцкий дружил тогда с Борисом Хмельницким, артистом Театра на Таганке, и мы в одной очереди на Мещанской стояли в магазине за вином. Это было 8 ноября, познакомились, разговорились, и я их позвал к себе в мастерскую. Там выпили немного, я показал свои работы... И второй раз меня пригласила Маша Вертинская на концерт в театре Вахтангова. Владимир Высоцкий специально приехал в театр дать концерт, он очень ценил вахтанговцев. Я тогда хорошо запомнил его выступление и вообще его облик. Как скульптор. И потом, уже после смерти его, когда я решил сделать для себя его скульптуру, я как бы воспроизвёл тот облик в Вахтанговском театре. Те движения, ту пластику. И даже одежду для скульптуры я сохранил от той вахтанговской встречи. Свитерок простой, джинсы. Вообще он выглядел тогда таким ладно скроенным, чистым и простым в одежде. Без всякой вычурности и богемности. Удобно и скромно. Крепкий такой. Я это впечатление о нём и передал в своей скульптуре.

В.Б. Я помню эту скульптуру. Где-то в те же годы я заходил к тебе с поэтом Валентином Устиновым, нашим общим другом, и ты показывал своего Высоцкого, ещё внутренне продолжая с кем-то спорить, что несмотря на все наговоры на него и вокруг него ты считаешь Высоцкого ярким русским поэтом. Это был тогда, по-моему, первый скульптурный портрет его. Но, насколько я помню, позже, когда начались конкурсы проектов памятника, ты и твоя работа ушли куда-то в тень. Победили другие, выбрали других. Что дальше произошло с твоей скульптурой?

В.К. После смерти Владимира Высоцкого я, никого не спрашивая, сам, по внутреннему убеждению, по позыву, сделал его скульптуру. Я не мог её не сделать. Никакого заказа не было. Так у меня почти всегда. Я сначала сам что-нибудь придумаю, сделаю, а потом уже пробиваю у властей. Удастся установить памятник — хорошо, не удастся — у меня во дворе стоит.

Скульптуру Владимиру Высоцкому я начал делать в конце 1980 года, в год смерти. Я очень переживал его смерть. Бывают люди, с которыми ты не встречаешься часто, а то и совсем не знаком, а они тебе настолько дороги. И не потому, что это какой-то публичный фетиш. Не раздутый кумир. Впрочем, никто Высоцкого никогда и не раздувал. Я просто знал, что такая личность есть. Точно так же я переживал смерть Василия Макаровича Шукшина. Я не был с ним знаком. Но с друзьями его со многими знаком был. И было изначальное громадное доверие к этому человеку. Такая безотчётная любовь. Он появился для меня первый раз на экране. Вижу — подлинный человек. Правда во всём. Во взгляде, в образе. И потом, у таких ярких личностей всегда облик такой, будто они из самой сердцевины народа. Из самой гущи. Шукшин — из деревенской гущи. Высоцкий — из городской. Такая же любовь была к Николаю Рубцову. С ним я тоже никогда не встречался, не сложилось, но стихи его ценил чрезвычайно высоко. Один раз мельком в компании виделись, познакомились и разошлись. И при встрече он мне сразу понравился. Было в нём нечто незаурядное. Сила какая-то при всей его хрупкости. Живые, выразительные глаза. Бывает, наверное, у каждого, когда очаровываешься человеком. Я своим друзьям говорил: "Вот это великий поэт, мне он даже больше нравится, чем Сергей Есенин". А мне в ответ: "Да ладно, это какое-то подражание Есенину, не больше". Какое там подражание? У него всё своё было. Такой глубины чувствования природы я ни у кого из русских поэтов не вижу... Как появляется такая любовь к яркой личности? Непонятно. Так же и к Игорю Талькову. Появился он первый раз на телеэкране, и облик сам покорил. Витязь, настоящий русский витязь. И потом его песни, они же соответствовали его облику. Русские герои. Они нужны России. И все так рано гибнут, сгорают. За Россию гибнут. Внешние причины — это ерунда. Путь копаются специалисты. Они все служили народу, России. Когда пошли самые сильные национальные, гражданские песни Игоря Талькова, тогда я, как скульптор, понял, не зря ему такой облик природой дан.

Они все — Василий Шукшин, Владимир Высоцкий, Игорь Тальков — на одной планке.

В.Б. Вот ты сделал в конце 1980 года скульптуру Владимира Высоцкого. Ты её показывал родственникам? Предлагал поставить как памятник в Москве?

В.К. Нет, я никому не предлагал. На общих основаниях я участвовал в конкурсе "Памятник Высоцкому на Ваганьковском кладбище". Фигура была уже сделана, как ты помнишь, стояла у меня во дворе, но я знал, что в конкурсе проектов тридцать-тридцать пять. Я знал, что Юрий Любимов и Элем Климов, которые были в жюри, сфотографировались у моей скульптуры. Я помню, Элем мне говорил: "Больше всего понравился твой проект". Но время прошло, родители сами нашли другого скульптора, Сашу Рукавишникова, а конкурс так и остался нереализованным. У меня ещё оформлен был рельеф, потом сделал несколько фигур его для себя, портрет отдельно сделал в граните, он сейчас в Белгородской картинной галерее, ну а саму скульптуру у меня попросили для Екатеринбурга. Приехали ко мне, уже зная о ней, поставили где-то перед библиотекой. Я передал им как дар.

В.Б. У Владимира Высоцкого написано много прекрасных военных песен, гражданских песен. Как он сам утверждал: "О военной теме, во-первых, нельзя забывать. Война всегда будет нас волновать — эта такая великая беда, это никогда не забывается... Во-вторых, у меня военная семья. В-третьих, мы дети военных лет, мы "довоёвываем" в своих песнях. У всех у нас совесть болит из-за того, что мы не приняли в этом участия".

Не случайно его любимой с детства песней была "Вставай, страна огромная", и он никогда и ни перед кем не стеснялся в этом признаваться.

В то же время его иные упрекали чуть ли не в антипатриотизме, считали его проповедником пошлости. Почему не хотели видеть лучшее в человеке, слышать лучшие его песни? Я уверен, у каждого патриота России нашлась бы любимая песня из репертуара Высоцкого. Что мешало его признать? Ведь любил же его Василий Шукшин. Очень ценили Фёдор Абрамов и Борис Можаев.

В.К. У него, кстати, есть очень хорошая песня, посвящённая Василию Макаровичу. Я знаю, какой-то период у них была одна дружная компания. И Андрей Тарковский был в этой компании, и Василий Шукшин. Конечно, Владимир Высоцкий относился к нему как к очень дорогому и значимому для него человеку. У Василия Макаровича было что-то такое глубинное, народное, корневое, чего, может, не хватало у Высоцкого, и потому он так тянулся к нему. У Высоцкого всё же была городская среда...

В.Б. Я как-то назвал его "почвенником барака", "почвенником коммуналки", уже чего-то зыбкого, неустойчивого.

В.К. А почему его не признавали многие наши русские писатели и поэты? Пусть сами скажут. Я думаю, увы, мешала признанию и общению просто зависть. Многие наши писатели патриотические очень уж высоко себя оценивают. Да и власти всё-таки покровительствовали литературе; если уж особенно талантливый мастер не бунтовал, то так или иначе, но был на особом положении. Со времён Сталина. А та неподдельная, не навязанная сверху популярность, которая была у Высоцкого, она многих раздражала. Увы, зависть у нас издавна губит писателей и художников. Это на себе любой талантливый и независимый мастер испытал, да и сейчас испытывает. И те же наши поэты, молодые и честолюбивые, как они могли признать Владимира Высоцкого? Как же так, они такие талантливые, а в народе нет такой популярности.

Так же и Шукшину завидовали многие кинематографисты, которые считали, что никакой он не мастер, не режиссёр, так, мол, неплохой актёр и не более. А писатели некоторые говорили: "Да какой он писатель, что-то в кино умеет делать, а в литературу зря полез. Так себе, всё наспех". А ведь спустя время можно сказать, кто был нервом всей русской литературы — Василий Шукшин! Это был самый болевой нерв всей русской жизни шестидесятых-семидесятых годов, там уже видны были все беды и проблемы русского человека.

В.Б. Да, что Шукшин, что Рубцов, что Высоцкий были обнажёнными нервами русского искусства того времени. А что случилось бы с ними, доживи они до наших времён? С Василием Шукшиным и Николаем Рубцовым всё предельно ясно, они были бы в "Нашем современнике", в "Завтра", на баррикадах Дома Советов. А где бы оказался Владимир Высоцкий в октябре 1993 года? Иные из его окружения, как ты знаешь, подписали это палаческое письмо "Раздавите гадину", призывали к расстрелам "красно-коричневых". Не увлекли бы они с собой и Высоцкого? Его друзья в 1993 году резко разделились. Станислав Говорухин, Леонид Мончинский оказались с патриотами, его учитель Юрий Любимов с радикальными прозападниками. А он сам? Среди защитников Дома Советов, как Владимир Максимов и Андрей Синявский, отстранился бы совсем от политики, как Сергей Аверинцев, или же стал воспевать Ельцина и палачей 1993 года, как Эльдар Рязанов?

В.К. Знаешь, Володя, просто трудно гадать, как бы он поступил, с кем бы был... Я думаю, скорее всего, заперся где-нибудь и запил бы. Но с палачами точно не был бы. И уж тем более Ельцина бы никогда не славил. Не тот характер, судя по всей его жизни, которую он прожил. Я так думаю.

Не всегда можно разобраться поэту, писателю, художнику в оголтелой политике. Да и народ не всегда мгновенно реагирует.

Разумеется, мог бы он простить расстрел простых людей из танков и гранатомётов? Никогда в жизни. Мог бы он простить этой сюсюкающей публике, аплодирующей каждому танковому залпу по Дому Советов? Мог бы он простить провокаторов, подталкивающих власть к расстрелу, этих именитых поэтов, всех этих избранных деятелей культуры, евтушенок и рязановых, пугающих Ельцина бунтом народным? Никогда в жизни.

Наверняка бы он таких людей воспринимал бы как врагов. Он был за справедливость. Наверняка поведение всей этой элиты вызывало бы в нём страшное раздражение и ненависть.

В.Б. Какие песни Владимира Высоцкого ты наиболее ценишь? Что сам любишь слушать?

В.К. Характерно то, что у поэтов такого ранга, мастеров, художников совсем плохих вещей не бывает. Есть уже класс. Но есть и вершины. Даже в проходных его песнях, в так называемых блатных есть своя интонация, своя правда. И всё же, когда слушаю "Кто сказал, что земля умерла", сердце замирает. Изумительная песня. "Нет, она почернела от горя". Прямо про наши дни. А возьми его "Охоту на волков". Как всё точно. Так оно в жизни и было. Это охота и на него была. Особенно нравятся военные песни: "Братские могилы", "Высота", "Госпиталь", "Звёзды", "Сыновья уходят в бой", про лётчиков. Когда еду куда-нибудь далеко на машине, обязательно беру кассеты с военными песнями.

Он был сам — мужественный человек, и потому ему веришь, хоть он сам и не воевал. У него был свой фронт. И он его держал до своей гибели.

В.Б. Его последние песни уже о нём самом. Может быть, они не самые популярные, но самые трагичные. Он перестал играть в своих песнях, перестал быть актёром и уже не писал ролевые песни о спортсменах или моряках, а писал о самом себе, о своей драме. Как и Василий Шукшин, он хотел уйти из кино, из театра и только писать, пока есть силы, пока горит огонь.

Я обратил внимание на какие-то мистические параллели в последних годах Сергея Есенина и Владимира Высоцкого. Чуждое обоим бесовское окружение, вытягивающее из них и силы, и деньги, затягивающее петлю вокруг шеи, попытки прорыва, поездки, метания, запои, надежда обрести спасение в загадочной иностранке (у Есенина это Айседора Дункан, у Высоцкого — Марина Влади), они были последней надеждой на спасение от гибели, но рухнули и эти надежды, отчуждение и окончательная смерть. По сути в одиночестве, без отставленных верных и старых друзей. Бесы всё-таки додавили. Как ты относишься к такой параллели?

В.К. Конечно, есть у них сходство. Эти параллели можно проводить и с Шукшиным, и с Тальковым. Есть общее. Но самое главное, я думаю, не окружение, каким бы плохим оно ни было, повинно в гибели Высоцкого или в гибели Шукшина, Есенина, Талькова. В них самих было заложено это самосожжение во имя людей. Они не жили, а горели. Только чудо могло их спасти или перемена образа жизни, смена облика. А они на это не пошли бы.

В.Б. Хотя все они страстно хотели жить. Все полны были планов. И стремление того же Владимира Высоцкого незадолго до гибели уехать то в тайгу, в избушку к Вадиму Туманову, то в Америку — это было стремление к жизни. Ему не нужна была Америка как таковая, как он сам пишет: "Не волнуйтесь — я не уехал, и не надейтесь — я не уеду!" Но он слышал, что в Америке можно вылечиться от наркотической зависимости, в Москве врачи лишь продлевали агонию. Или же какая-то чисто народная наивная вера, что на природе, в тайге, среди хрустальных речек и лесных великанов он сам, как раненый зверь, сумеет перебороть в себе свою губительную страсть. И в то же время продолжал себя сжигать, уже в агонии давал по два-три концерта в день.

В.К. Это всё, Володя, частности. Конечно, хорошо было бы, если он бы выжил. Но в них, русских гениях от Пушкина до Рубцова изначально был заложен протест против несправедливости. Они сильно досаждали силам зла, а способ уничтожения каждый раз оказывался разный. Ведь могло бы не получиться у Дантеса и Мартынова, могла ослабеть убийца Рубцова, промахнуться убийца Талькова. Это лишь шестёрки в системе зла, направленного на русских гениев. А как стремились не физически, так нравственно уничтожить Шолохова!

Все силы ада против светлой русской культуры. Как давили русские таланты, всю русскую национальную жизнь! Я помню, как у меня арестовали бабушку, которая уже глубокой осенью колоски со мной собирала. Мне пять лет было, а бабушка уж совсем старенькая была. Для меня это было такое потрясение. Уже осень, вот-вот начнут запахивать всё, и никого не подпускали, это было в 1946 году. Голод по всей России был. За эти колоски чуть не посадили бабушку. По старости лет всё-таки пожалели, отпустили. Я вспоминаю это время. Нет, нельзя так на человека давить, принижать так его. В деревне тогда и началось тотальное бегство любым способом. И так до сих пор.

А без деревни нет и России. Мы не знали, что такое деньги. Палочки ставили на трудодни и выдавали сколько-то натуральным продуктом, и паспортов не давали. Отучили русского человека от земли. Правда, дети никогда не помнят плохое, всегда хорошее. Мне кажется, что всё было так красиво, поэтично, а на самом-то деле люди с трудом выживали. Я сейчас думаю: как же мы бедно жили — вся деревня, вся крестьянская Россия. Нет, нам надо идти дальше, восстанавливать национальную жизнь. Коммунистического Рая уже не будет. Слишком тяжело доставались нам наши победы и достижения. Вот и устал весь народ.

В.Б. Сейчас мы подводим итоги ХХ веку. Был ли Владимир Высоцкий одним из лидеров национальной культуры нашего века?

В.К. Я думаю, Владимира Высоцкого нельзя назвать просто поэтом. Это иное явление, как я говорю — многогранное, где нельзя выделить ту или иную сторону. Вот есть у нас изумительный поэт Юрий Кузнецов. Я его очень люблю. Это чистый поэт. Я люблю также Василия Ивановича Белова, русского прозаика, Евгения Ивановича Носова — это замечательные писатели. Но бывают периоды, обычно, накануне кризиса, когда вдруг проявляются, вырываются вперёд личности. И вот Высоцкий, Шукшин, Тальков — это личности прежде всего. Тут нельзя разделить даже. Он останется в истории ХХ века не поэтом, не артистом, а просто Высоцким. Это уникальное явление последней трети нашего века. Для чего они явились в России, это уже другой вопрос. Мистический вопрос.

В.Б. Может быть, Владимир Высоцкий так же, как Николай Рубцов, так же как Александр Вампилов в своём поколении детей военных лет выразили наиболее ярко конец советской цивилизации, конец крупнейшей исторической эпохи. Не случайно, когда Высоцкий был первый раз в Иркутске, он попросил сразу же отвезти его на Байкал, показать то место, где утонул Вампилов. Как вспоминает Леонид Мончинский: "Долго сидел от всего отрешённый, тихий, вглядываясь в зеленоватые волны священного моря... сказал: "Байкал — святыня России. Вампилов святой водой перед смертью омылся. Повезло... И Валентин Распутин, дай Бог ему здоровья, на этих берегах живёт. Святое место..."

Он прикоснулся к трагедии Вампилова, он написал прекрасную песню о Шукшине:

Смерть самых лучших намечает —

И дёргает по одному.

Такой наш брат ушёл во тьму!

Может быть, эти личности, эти яркие явления и были неким знаком нам всем? Знаком, увы, непонятным и непрочитанным?

В.К. Конечно, ты прав. Это знаки нашего трагического времени. Могут быть более талантливые поэты, актёры, музыканты, но знаком времени, мистическим явлением суждено становиться единицам. Есенину в своём времени. Высоцкому, Шукшину в своём. Всё правдиво, всё точно. Увидел недавно вновь "Калину красную". Уж сколько фильмов за эти годы пересмотрел, может, более мастеровитых, с изощрённой эстетикой, но такого влияния на душу не оказывали. Вот это и есть Русская Правда. И опять видишь знакомое тебе дорогое лицо и оторваться не можешь. Как это объяснить? Или вспоминаю Высоцкого в фильме "Служили два товарища". Это, может быть, одна из лучших его ролей. Помню последнюю сцену прощания с лошадью, плывущей вслед уходящему из России пароходу. И вот он сам стреляет в себя и опрокидывается за борт. Сыграть так может только гениальный актёр. Дело не в физиологической точности. Может быть, так и не умирают люди. Но это была такая правда характера самого Высоцкого. Ведь во всех ролях он играет самого себя. И в "Гамлете" тоже. Это не Шекспир. Это опять трагедия нашего времени, трагедия самого Высоцкого. Мне наплевать было на режиссуру Любимова. Он во всех лучших работах выражал самого себя. Нёс свою правду. И легче было понять правду его песен, смотря на его лица, его игру. Он выразил своё время и погиб.