"Кто такой Тимур?" — спрашивала в известной повести девочка Женя, а умненькая ее сестра деловито сообщала: "Это один царь такой. Злой, хромой, из средней истории". И удивлялась: "На что это тебе Тимур дался?". В отличие от девочки Жени, саратовским любителям авторской песни не надо объяснять, кто такой Тимур Шаов и чем он отличается от тезки-завоевателя. Сатирические, лирические, эпические, хулиганские, ернические... — похоже, в его репертуаре есть произведения буквально всех жанров, а удачный выбор мелодической основы песен и высокое искусство версификации уже давно обеспечили Шаову одно из первых мест в ряду современных российских бардов (хотя сам он недолюбливает слово "бард"). Его программа "По классике тоскуя" собрала полный консерваторский зал; люди стояли даже в боковых проходах, а после концерта еще долго не отпускали исполнителя, дожидаясь своей очереди получить автограф...

— Тимур Султанович, вы во время концерта разрешаете зрителям держать включенными мобильные телефоны, отвечаете на записки, исполняете заявки... В общем, ведете себя демократично и не "по-звездному". Ощущаете ли Вы себя звездой и как вообще относитесь к популярности?

— Отношусь я хорошо, но ваши слова о моей популярности — это, наверное, немножко преувеличение. Комплимент. У нас же все делает телевидение, а я туда не стремлюсь. Я там инородное тело, говорю без кокетства. Меня периодически приглашают в какие-то передачи, я приходу туда, как дурак, чего-то пою и понимаю, что это — абсолютно не в их формате, как бы выбивается из общего контекста. И на радио, кстати, я не свой человек, хотя есть станции, которые я люблю, которые любят меня. Это "Эхо Москвы", это "Радио Шансон"... Нет, о "звездности" в данном случае речи не идет. Если я и популярен, то в узких кругах, скажем так.

— Тем не менее ваше выступление в Саратове прошло с аншлагом...

— Для меня самого это приятная неожиданность: мы ведь не были в вашем городе ни разу. И не потому, что не хотели, а потому что раньше нас как-то не приглашали... Может быть, нам помогла территориальная близость Саратова к Самаре. Возможно, люди ездят на Грушинский фестиваль и там меня могли слышать. Ну и, конечно, хорошо поработали ваши "пираты". Как только я приехал, сразу увидел в ларьках свою физиономию на "пиратских" дисках. Что, с одной стороны, меня разозлило, а с другой — нет худа без добра.

— Герой вашей песни, которая дала название всей программе, ругает попсу и печалится о судьбе музыкальной классики в России. Вы сами не боитесь разнообразить классикой музыкальную канву своих произведений. Как вы вообще относитесь к мелодике бардовских песен?

— Их мелодическая основа достаточно традиционна. Те, кто выбивается за рамки музыкальных традиций, — это высший пилотаж. Из современных я бы назвал Иващенко с Васильевым, Сергея Яковлевича Никитина... Их немного. Впрочем, думаю, бардовская песня сама не переживает, что есть какие-то стереотипы. Жанр такой. И я считаю, что тут ничего страшного — всегда текст превалировал. Сам я немножко заложник своих вкусов, потому что я бардовскую песню не слушал ни в детстве, ни в юности. Я, скорее, на рок-музыке воспитывался. Поэтому те традиции я плохо знаю. Лично для меня музыкальная составляющая — это всегда мучение. Песни у меня длинные. Писать какую-то мелодию, чтобы она была и красивая, и нестандартная? На семнадцать куплетов такую не напишешь.

— Как-то вы сказали, что песни надо писать, когда чувствуешь внутри себя этакий кураж. Он в вас по-прежнему остался?

— Остался, но, наверное, в меньшей степени, чем прежде. Я начинаю уставать. Мне очень хочется сделать перерыв хотя бы на год. Я мечтаю о свободном времени. Шевчук вот в деревню уехал — я его очень понимаю. Пожалуй, я тоже так и сделаю. Немножечко остановлюсь, чтобы восстановиться. Кружение, как белка в колесе, утомляет. Я бы хотел вернуться к тому, как я раньше писал: никуда не торопясь, совершенно даже не думая, что НАДО писать песню. Я ведь очень медленно работаю.

— Не ловите ли вы себя на мысли о том, что иногда пишете именно то, чего от вас ждут поклонники?

— Иногда — да, но я это стараюсь в себе преодолевать. Бывает, сидишь, что-то обдумываешь и решаешь: здесь надо вот так. А потом спохватываешься: это ж заранее прикидываешь, как будут тебя слушать! И едва только понимаешь, стараешься назло делать не так, как было бы надо. Поскольку это ловушка колоссальная, когда ты начинаешь писать с оглядкой на зал. На этом многие прокалывались. Если ты будешь рассчитывать, КАК надо сделать для людей, — все, конец. Надо делать для себя, как нравится тебе. А о том, поймут или нет, я стараюсь вообще не думаю.

— А как вы относитесь к тому, что вас — и, кстати, вашего тезку, поэта Тимура Кибирова — записывают в постмодернисты? Согласитесь, резон в этом есть: ваша поэзия во многом цитатна, а это есть первый признак постмодерна...

— Перед совершенно замечательным Кибировым я просто преклоняюсь. Он — поэт, я — нет. Я даже не знаю, как себя обозвать, поэтому что не очень понимаю всех этих классификаций и тем более мне трудно давать оценку своему труду. Я пишу песенки. Я сажусь писать песенку всегда, иногда из нее получается песня — это хорошо. Но я никогда не сажусь за стол с замыслом: вот, сейчас я напишу что-то серьезное. Хотя для меня, конечно, есть разница между песенкой и песней. "Хоронила мафия" или "Любовь к домашним животным" — это песенки. "О пользе снобизма" или "Ночной свистун" — это песни. Но, что интересно, эту "Мафию" на концертах почему-то заказывают очень часто. Причем вне зависимости от региона и даже от страны... А о постмодернизме, если честно, я узнал поздно, когда уже было написано много песен, с цитатами, как вы говорите.

— В ваших песнях немало сиюминутных политических реалий, которые в России довольно быстро меняются. Вы не боитесь, что какие-то прежние тексты сегодня могут устареть?

— Меня это не пугает. Когда я пишу, то не думаю, надолго эта песня или нет. Если она, что называется, ушла — ну и бог с ней, напишу новую. Интересно другое. Некоторые тексты были написаны еще при дедушке Ельцине, посвящались тем еще реалиям, и я был уверен, что теперь-то они потеряли актуальность... Но нет. Сегодня их актуальность, наоборот, растет. Я вот перетряхнул старые песни, и думаю, например: а почему бы вот эту не спеть? Она практически попадает... Или взять, скажем, песню о футболе — тоже, я думал, она сиюминутная. Ошибся. Наша сборная показывает такую игру, что моя песня обречена на вечную жизнь.

— И еще о политике. "Пойду голосовать за коммунистов" — слышим мы от лирического героя песни "Ночной свистун". А сам бард Шаов ходит за кого-нибудь голосовать?

— Я голосовал последний раз на выборах в Государственную думу, в позапрошлом году. Естественно, я голосовал за "Яблоко". К сожалению, политическая жизнь с тех пор настолько скукожилась, съежилась — в смысле возможностей нашего влияния на нее, — что невольно начинаешь завидовать Украине. Хотя я не знаю, хорош этот новый товарищ или у них будет то же самое, что у нас...

— Михаил Жванецкий однажды заметил, что, как бы ни сложилась ситуация в России, лично он в проигрыше не будет. Жизнь улучшится — значит, всем будет хорошо. Станет хуже — появится больше тем для Жванецкого. Вы не считаете, что отчасти находитесь в сходном положении?

— Наверное, да. Для меня очень полезно — творчески, конечно, — когда внутри появляются какая-то злость, сарказм, негодование. Тогда лучше пишется. А развитие наше, увы, идет к тому, что этого внутреннего негодования будет все больше и больше... Нет, вы не думайте: я готов петь только о любви, если у нас все будет хорошо.