Уж так повелось — премьеры одной и той же пьесы в Москве выходят сериями, причем в одинаковом переводе. Это касается и классики, и новинок. Баррико до сих пор не ставился ни разу — и вот, пожалуйста: на днях моноспектакль "1900" сыграл Олег Меньшиков, и только-только его успели обругать, а не прошло и двух недель — премьера у Камбуровой. "1900" Марченко — тоже моноспектакль, но помимо Тимофея Трибунцева, выступающего в своей главной роли и героем, и рассказчиком, в постановке участвует как актер директор театра Камбуровой Борис Меликджанов. Точнее, их персонажи обозначены как Актер и Директор театра, но на деле все-таки Меликджанов выступает как все тот же рассказчик, только в более зрелом возрасте, а Трибунцев — как персонаж его воспоминаний, рассказчик в молодости, и ему же переданы слова главного героя, которого так и зовут — 1900. На самом деле в оригинале его (как и пьесу) зовут Novecento — вроде бы то же самое ("новый век"), но все-таки формулировка более широкая и открытая для интерпретаций, чем конкретная дата, преобразованная в имя собственное. Имя это по сюжету дал родившемуся на судне, курсирующем между Европой и Америкой, и брошенному семьей (по всей видимости, бедными иммигрантами) ребенку. В дальнейшем он вырос на корабле, ни разу за свою жизнь не сойдя на берег, и лишь однажды предприняв такую попытку, в зрелом возрасте, и то безуспешно, воспитанный негром-матросом, а после его гибели, в возрасте 8 лет, таинственным образом самостоятельно обучился играть на пианино, да так, что все вокруг только диву давались, и слушатели, и виртуозы-профессионалы. Играл герой со странным длинным именем (которое, помимо даты его чудесного обнаружения, включало в себя также имя приемного отца-матроса и надписи на коробке, в которой нашли тельце — "Т. Д. Лимон"), как высокопарно выражается рассказчик, "несуществующую музыку". Высокопарностей в тексте Баррико вообще хватает с избытком. Метафорических высот монолог достигает ближе к финалу, когда оказывается, что "мир — это рояль, на котором играет Бог". Что сие означает по сути, не столь уж важно, зато звучит красиво. Красиво эта идея реализована и в художественном оформлении спектакля (сценография и костюмы — Нины Климовской): черно-белое решение, на подиуме-палубе — стул с изогнутой в стиле, характерном для начала 20 века, спинкой, напоминающей парус корабля, а над "палубой" — луна; лестница, по которой чуть было не сошел на берег герой, но остановился на третьей ступеньке — черно-белая и плоская, как схема фортепианной клавиатуры. Тимофей Трибунцев очень хорошо работает. Но чем больше старается актер и чем точнее соответствует сценография тексту — тем очевиднее недостатки материала. У Баррикко достаточно поклонников, и их можно понять, но звучащий вслух, его текст обнаруживает сходство с не самыми высокими образцами "философических" притч с "моралью" в духе, в лучшем случае, Сент-Экзюпери, а по-хорошему — какого-нибудь Ричарда Баха. Герой не пожелал сойти на берег, да так и умер на корабле, когда тот выработал свой ресурс и был взорван, потому что увидел, стоя на трапе: внешний мир не имеет предела, а значит, ограничивает его собственное существование, в то время как на узком замкнутом пространстве океанского лайнера можно чувствовать себя не связанным никакими пределами. Почему это так — тоже неважно, просто еще одна красивая парадоксальная метафора без подлинного содержания, фантик без конфетки. Баррико эксплуатирует одни и те же символы — море-океан, невидимые города, теперь вот еще и "несуществующая музыка", но это же, в конце концов, приедается. За хитросплетением словес плохо скрыта скудость воображения, не говоря уже о плоском содержании и банальном сюжете. Кто бы ни ставил и ни играл этот текст — а выше головы не прыгнешь.