Во широком поле ли

Дожди землю полили...

Нам ли нашу волю ли

Да на покой менять?

Нам ли прятаться в нору?

Нам дорога по нутру

Завтра рано поутру

Давай коней седлать.

Народная казачья песня из сборника

"Фольклор 80–90-х годов XX века",

издательство "Cucumber", Москва – Нью-Йорк, 2017.

Крещатик "переплыть" – не поле перейти. Он – младший рукотворный собрат Днепра. А до середины могучего водного исполина, как известно, редкая птица долететь может. Устное народное творчество, замешанное на двух великих языках – русском и украинском, ещё и не на такие аллегории способно. К чему это я?! Поясняю. Было дело: собрался не столь давно Крещатик "перемахнуть". Поверху – ну никак нельзя, – бурные потоки машин плюс бдительные клоны наших, российских "гаишников". Нырнул в подземный переход. И нос к носу столкнулся со своим стародавним другом Тимкой. Для миллионов поклонников его таланта Шаов всё-таки – Тимур. Для части этой ликующей братии уже и – Султанович. М-да... И я, признаться, подчас своего героя величаю по имени-отчеству, но, конечно, с любовной иронией, а на уменьшительные прозвища, честное слово, имею моральное право. Потом объясню – почему. А сейчас пассаж о Крещатике хочется завершить. Там, под землёй (под водой?!), афиша висела: "Всего один концерт в Киеве!!! Тимур Шаов – автор, исполнитель..." И прочая, прочая...

Мы не совпали тогда по времени – я уезжал, но позвонил Султанычу на "мобильник", не преминув заметить, что его язык (и язык его!) довёл до Киева. И здесь с радостью подмечу: всё тот же язык доводил обладателя оного и до Варшавы, Берлина, Хельсинки, Тель-Авива, Нью-Йорка... Но вкуснее звучит – до Киева! Документальная журналистика – куда от неё деться? Как не скрыться и от нашенского фольклора.

Чертовски всё-таки приятно, что ты стоял у "колыбели" "нобелевского" лауреата! Не пыжится натужно, не кричать, срывая связки, не бить себя в грудь, а просто знать и быть уверенным при этом: он – твой друг. Увы, ура – один из очень немногих близких по духу людей. Хотя и моложе – всего-то или аж! – на двенадцать лет...

Пожелтевшая от времени "Комсомолка", а в ней – вызывающая улыбку "очепятка": "лауреатом Грушинского фестиваля стал Тимур Шаев из Карачаево-Черкессии". Помнится, тогда, наткнувшись на сей ляп, сначала разозлился, а потом расхохотался: во дают, ребята, – так спешат, что, глазом не моргнув, перевирают фамилию. Я-то сразу "врубился": на главную сцену-гитару мог взойти – и победить! – только Тимур Шаов, не по годам мудрый, но по годам весёлый, трезвый, хмельной, сумасбродный, ироничный, врачующий. Пусть спешат другие – в Белокаменной или в русском Париже – им многого не дано знать о человеке, родившемся в Черкесске и окончившем Ставропольский медицинский...

Да простят мне читатели искренность чувств, но в нашем кругу она ценилась (и ценится!) превыше всего. А для того чтобы облегчить труд грядущих литературоведов, сделаю перерыв в своём прозаическом вихре и процитирую Шаова-90:

Родимся снова через пять веков,

Свободные от всяческих оков,

Бросаясь ежедневно в жизнь, как в битву...

И лишь в огонь посмотришь иногда –

Привидятся иные города,

И тянет выучить хотя б одну молитву.

...А за три года до этой публикации мы познакомились. Совсем молодой тогда выпускник Ставропольского медицинского института Тимур Шаов и заведующий отделом краевой партийной газеты "Ставропольская правда" Сергей Сутулов. В компании с Тимуром были педагог Валерий Митрофаненко и питомец политеха Валерий Горбачёв. Не зазорно признаться, что первая публикация о талантливых людях, каждый из которых и в жизни, и в песнях пошёл своим путем, принадлежит автору этих строк. Но вот в чём парадокс, подмеченный мною ещё в ту пору: песни Митрофаненко и Горбачёва, лишённые музыки и напечатанные на бумаге, мгновенно теряли огромную часть своего обаяния, а с балладами Шаова такой метаморфозы не происходило: они и в машинописи, и с газетной страницы смотрелись, читались и звучали как полноценные стихи. (Новые технологии только подтвердили эти филологические впечатления: в Интернете немало сайтов, на которых то и дело появляются тесты Тимура!)

Поверьте, я никого из того давнего трио не хочу ни возвысить, ни унизить. У каждого из слушателей свой вкус, своё восприятие музыки и поэзии. С двумя из героев той публикации наши дорожки как-то незаметно разошлись (хотя, конечно же, помним друг о друге, иногда общаемся), а вот с Султанычем мы стали друзьями...

Не удержусь от удовольствия привести ещё несколько строк, принадлежащих Тимуру. Обратите внимание: совсем ранний Шаов – Шаов-85:

Бумажный змей метался в вышине –

Над крышею летел, под облаками.

И девочка в распахнутом окне

Смотрела вслед счастливыми глазами.

И белый змей, и воздух голубой,

И девочка окно свое раскрыла...

Неужто это было все со мной?

Ах, Боже мой, неужто это было?!

...А теперь прошу читателя возвернуться к эпиграфу. Там приведён отрывок из замечательной песни Тимура Шаова "Во широком поле ли..." Как ему, чистокровному черкесу, удалось столь лихо перевоплотить¬ся в степного казака, до сих пор остаётся для меня загадкой. Рассудком, конечно, понимаю, что поэт вырос в интеллигентной семье, где кумирами были Пастернак и Булгаков, Окуджава и Зощенко, Высоцкий и Пильняк. Где вовсю горланили "битлы", а по вечерам всех умиротворял Вивальди. И русская речь, русская культура столь же почитались, как и традиции дедов и отцов. Но этот дар артистического перевоплощения – в казака ли, еврея, американца – уму непостижим. Однако самое поразительное в другом: выходные данные к песне-эпиграфу, разумеется, шутка. Ну там, издательство, название сборника, год... А по сути всё верно: абсолютное большинство радио – и телеканалов преподносит Тимкино творение как народное. Причём самые разные исполнители так и объявляют: "Слова и музыка – народные". Поначалу Султаныч серчал:

– Ущучить бы их за плагиат, да контрибуцию в виде путёвки на Канары потребовать!

Но потом поуспокоился, особенно после моей ответной шутки, что-де с классиками такие кульбиты частенько случались: если хотя бы одна твоя песня стала народной, значит, прожил не зря... А в новом веке Шаов новую хохму отмочил: теперь в содержании аудиокассет и лазерных дисков "Во широком поле ли" сопровождается посвящением... казаку Розенбауму!..

Помню, когда мне было скверно, пакостно на душе, когда меня оптом и в розницу предавали коллеги-журналисты, казавшиеся закадычными друзьями, когда редактор "Ставрополки", багровея от бешенства и брызгая слюной, кричал, что я не только партбилет на стол положу, но и в три счёта вылечу вон за статью, задевшую за живое высоких чиновников в крайкоме, Тимур не стал хлопать по плечу и утешать: мол, всё перемелется – мука будет. Он поступил по-иному. Помолчал-повыпивал со мной. Исчез на несколько дней. И объявился с балладой "Пожар", повторив название моей нашумевшей статьи. Спел песню, ёрничая. И я успокоился. А потом и страсти-мордасти поутихли. Хорошо, что мы умеем помнить: зло – не прощая, а добро – боготворя.

...Спасибо, Тимка, за всё, что было и будет. За то, что умеешь душу врачевать – не только прикольными медицинскими диагнозами (типа "шизофрения, как и было сказано"), но – что гораздо важнее! – песнями. Спасибо и за поистине королевский жест. Ты ведь никогда не пишешь песен на чужие стихи, а для моих сделал исключение:

Архыз, мой друг, раскис и скис –

Дожди напомнили о Ное.

Пейзаж за окнами – эскиз

Картины "Гойя в паранойе".

Всё остальное – знаешь сам! –

Мы оставляем без оглядки,

Когда – осанна небесам! –

Слова в волшебном беспорядке...

Но это – так, цитата по ходу. Надо успеть "вколотить" в пространство, отведённое... собственным воображением, очень важную информацию о тебе. Позволишь? Опять же – после поэтической паузы. Шаов-19...

...За душою – ни гроша:

Раздаёт аккорды даром.

Из сосны его гитара,

Из акации – душа.

И всё кажется: вот-вот,

Только песня завершится,

Что-то чудное случится

На скамейке у ворот.

Ты играй, Пьеро, играй!

Это общая причуда –

Ожидать от жизни чуда,

Как последний ждут трамвай.

Ты играй, играй своё!

Доброта присуща людям –

Вспомним больше, чем забудем,

И когда-нибудь споём...

Меня всегда поражали в нём не только врачебные познания, но и удивительная пластичность поэтических фраз, органичность гитарных аккордов – от "Калинки" до "Yellow Submarine".

А задайте-ка вопрос: при чём тут русский фольклор и "Битлз", с какой стати в одной фразе о Тимуре Шаове сочетаются стихи и намёк на клятву Гиппократа? А с той самой стати, что врач таит в себе поэта. Равно как и поэт – врача.

Уместно, ей-богу, уместно вспомнить и Антона Палыча, и Василия Палыча же. Соответственно – Чехова и Аксёнова. Любимых писателей моего героя. И тут же вслед за строчкой Вознесенского: "Ваш палец, Василий Палыч!", обращённой к Аксёнову, слышится другая: "Суть – танец, Султаныч!!!", адресованная кем-то из друзей Шаову.

Предвижу упреки: великих всуе поминаешь, а был ли мальчик? И был. И есть. Не мальчик, впрочем. Муж уже. И – в прямом, и в переносном смысле. Отец трёх очаровательных детей. Муж замечательной женщины – Мананы.

Вовсе не собираюсь купаться в лучах Шаовской славы. И пророчествами не балуюсь. Но не люблю ошибаться! В понимании Слова как такового. Уже не годами, а десятилетиями испытано поэтическое перо Тимура. Испытано множеством фестивалей бардовской песни – в Ставрополе, Сочи, Теберде, Краснодаре, Екатеринбурге... Баллады его перепеты-перетёрты Москвой и Питером, Красноярском и Челябинском; они разошлись огромными тиражами – с помощью кассет и компакт-дисков – по необъятной матушке-России. Его неповторимое искусство востребовано и в пивной, и в Центральном Доме кино, мелодии и тексты Шаова постоянно звучат в машинах государственных мужей, включая не только тех, кто известен на всё Ставрополье, но и на всю планету...

Есть тайны и – тайны. Так уж случилось, что мне пришлось стать крестником семьи Шаовых. Побывать на свадьбе Тимура и Мананы. А потом, когда Абхазия запылала, сопереживать трагедии народа и трагедии, которая – тьфу-тьфу! – обошла-таки семью Мананы стороной. Она, беременная вторым ребенком, прорвалась из пекла к мужу. Пешком. По гальке. По кромке моря. Из посёлка Цитрусовый – до Гагр. И приютил черкес Шаов родителей жены, виновных лишь в том, что их национальность пришлась не по вкусу политикам, решившим наводить свои порядки в благословенной Абхазии.

Поэт – всегда пророк. Вот почему будет уместным следующее воспоминание. Пицунда. Берег моря. Галькой к лежаку прижата газета "45-я параллель", а в ней – большущая подборка стихотворений Тимура. Первая его, кстати, публикация. Ветер треплет заголовок: "Визит в средневековье". А год на дворе – заметьте – девяностый:

Плывет по небу жёлтый рог быка

И с треском рвет ночные облака,

И звери притаились у порога.

Здесь тени убегают от людей,

И люди опасаются теней,

Святую инквизицию и Бога.

Я им скажу на языке простом

О гуманизме, Бахе и Толстом,

О просвещенье – без костра и плахи...

– Оставь. Всему определен свой срок.

И этот век не более жесток,

Чем остальные. Разница – в размахе.

Перечитываю – и мороз по коже. В этих строках – предощущение Сухуми, Карабаха, Грозного... Горькое предощущение. Предощущение поэта. Предощущение врача. Человека с обнажёнными нервами.

Многие друзья его студенческой поры, не понимая перемен, происходящих в душе Тимура, сетовали: "Где твоя "смехотура", Султаныч?" – "Сбацай "Я вчера сломал ногу или даже ногу..." – "Слабай, брат, "Пивную", а лучше – "Исповедь интеллигента". Как ни парадоксально сравнение, но оно, тем не менее, будет справедливым: Шаов перерос свой студенческий фольклор так же, как Высоцкий свою "Нинку". При всей непохожести стилей, разноудалённости талантов...

Вспоминается и один очень поздний, точнее – весьма ранний (светало!) телефонный звонок. По тембру голоса сразу определил:

– Ба, да это же Коля Гритчин!!!

А собеседник, обрадованный, видимо, не столько этим обстоятельством, сколько переполненный впечатлениями, продолжил:

– Я только что из Карачаево-Черкессии. Из командировки. Так вот: Тимур Шаов – величина. Поэт милостью Божьей. Какие песни, старик, какие мелодии! Всю ночь – не заметили, как пролетела – слушали его баллады. Да-а... В газетах о нём читал, конечно. И твои статьи, и московские... Но вот теперь – наконец-то! – вживую его голос звучал. Незабываемо!

Николай Гритчин, мой товарищ по журналистскому цеху, работающий нынче в "Известиях", не из тех людей, которых легко чем-то удивить. И не гоняется он за мнимыми сенсациями. Но уж раз его проняло – то это значит "по гамбургскому счёту".

И таких встреч-разговоров о Тимуре Шаове в моей жизни, поверьте, великое множество. Вот – ещё один эпизод. Пятигорская студия телевидения. В коридоре встречаю прекрасного исполнителя песен, в том числе и Шаовских, кисловодского "аборигена" Бориса Григорьева. Он крепко жмёт руку и тут же осведомляется:

– Тимку давно видел? Как он там, курилка?!

И Серёга Пронякин, известный своими блистательными мелодиями, не себя при любом нашем творческом или деловом контакте выпячивает, а непременно о Шаове вопрошает.

Люди, попавшие в светлый круг Тимуровского таланта, становятся добрее и ближе друг к другу. И радуются. Общему знакомцу, "большому поэту земли карачаево-черкесской". Так полушутя-полусерьёзно называем все мы Султаныча.

Самоирония спасает. Иначе творца, замахнувшегося на очередную "Человеческую комедию", ожидает неумолимое фиаско. Берусь утверждать, что автор искромётных и печальных, бравурных и фантасмагоричных поэм, вряд ли ослепнет от сияния медных труб и ни за что не оглохнет от грохота литавр. Ибо Шаов лукаво пропел однажды, что летит на дельтаплане, как на "Боинге" король...

Да, Грушинский фестиваль маслом каши не испортил. Но на судьбу Шаова повлиял. Все чаще его баллады звучали по радио и телевидению. И тем напористее зазывали Тимура в Белокаменную... Он решился на переезд. И с головой ушёл в записи альбомов, компакт-дисков. Тем паче, что с профессионалами легко находил общий язык – в отрочестве хорошую музыкальную школу прошел. Ему повезло и с продюсером – честным и энергичным партнером. По словам Шаова, у него не болит голова ни о графиках концертов, ни о выступлениях в эфире, клубах, кафе.

"Русское радио" и "Российское телевидение" приглашают Султаныча наперебой. Новых песен – вагон и маленькая тележка. Новых престижных званий и призов – тоже. Тимур на сей момент – единственный среди авторов и исполнителей песен обладатель премии сатиры и юмора "Золотой Остап". Становясь мудрее, он остаётся по-прежнему добрым, по старинке застенчивым и, как всегда, внезапным: "В тяжелом ритме болеро канают граждане в метро..." И, озвучив этот трагикомичный сон, Шаов пускается в рассказы об украинском таможеннике, мечтательном пастухе, китайском императоре...