(Штрихи к портрету Юрия Кукина)

...Мы, мальчишки конца 60-х, выросли в эпоху, когда двери в подъезд не закрывались наглухо, как сегодня, а были открыты всегда, на окнах первых этажей не сверкали ажурные стальные решетки, и, конечно, мы очень ценили понятие "свой двор","наш двор". Причем не столько конкретную географическую территорию, а прежде всего тех людей, что эти дворы населяли.

Среди прочего именно там мы начинали узнавать и любить свои первые песни, которые, как и первая душевная привязанность, не обязательно тут же заканчивающаяся интимом, первая пачка сигарет, первый стакан портвейна, остаются в памяти навсегда. Как правило, это были песни под гитару: либо бардовские, либо блатная лирика, правда, тоже мало напоминающая то, что сегодня подразумевается под этим понятием и больше известным как "русский шансон".

Именно во дворе, а чуть позже и с магнитофона, я впервые услышал песни Юрия Кукина. И сразу полюбил их за искренность автора, за прпавду интонации, за отсутствие фальши, то есть за то, к чему юное сердце относится очень придирчиво и, по молодости лет, излишне категорично. Впрочем, это все определения сегодняшнего дня, а тогда мы ощущали это проще, по простому житейскому принципу, который применим в любой сфере: нравится — не нравится.

На мой взгляд, Юрий Алексеевич Кукин, автор известнейших шлягеров "магнитиздата",таких как "За туманом","Париж","Город","Гостиница",явление в жанре авторской песни уникальное.

В середине 60-х популярность его песен не уступала, а может и превосходила популярность песен Высоцкого. По крайней мере, популярный тогда певец Владимир Макаров с одинаковым успехом пел и "Песню о друге" из фильма "Вертикаль",и песню "За туманом" Ю.Кукина. Не знаю, как обстояли дела у Высоцкого в этот период по части соблюдения авторских прав, но Кукин вспоминает те годы, как время сплошного материального счастья: за любое исполнение своих песен, пусть даже в заштатном кабаке никому не известного Задрюпинска, ему отчислялись деньги. Копейки, конечно, но зато регулярно. Это попутное замечание, не имеющее прямого отношения к теме разговора.

Так вот. Песни Кукина и Высоцкого часто соседствовали на одной пленке, а поскольку качество записи всегда оставляло желать лучшего, их часто путали, авторство одного приписывали другому. Даже в знаменитой "проработочной"статье "О чем поет Высоцкий?",опубликованной в 1968 году в газете "Советская Россия", будущему Гамлету инкриминировалась песня Ю.Кукина "Старый сказочник":

Я — старый сказочник, я знаю много сказок,

Про злых волков, про зайцев косоглазых,

Но не несу ни зла я и ни ласки,

Я сам себе рассказываю сказки...

Кстати, эта статья была вызвана к жизни еще и Новосибирским фестивалем песни в марте 1968 года, участником которого, помимо Александра Галича, был и Юрий Кукин, но не был Владимир Высоцкий. На это обстоятельство сегодня мало кто обращает внимание, а ведь взаимоотношения Высоцкого и других бардов — тема весьма привлекательная и еще практически не исследованная. Это снова попутное замечание, на этот раз, на мой взгляд, имеющее отношение к разговору.

Кукин и Высоцкий были хорошо знакомы, не раз выступали в совместных концертах, и в Москве и на сцене знаменитого клуба песни "Восток" в Ленинграде. Кукин взял в свой тогдашний репертуар некотрые вещи Высоцкого, а тот свою балладу "Спасите наши души" написал под впечатлением от песни Кукина "СОС". Но не это, как мне кажется, сближало двух бардов, столь непохожих и в жизни и в творчестве.

Сближает их одна очень важная черта: они оба реализовывали в своих песнях извечную мечту человека о свободе в мыслях, поступках и отношениях, в условиях несвободного общества. Другое дело, что молодой бунтарь Высоцкий хрипел и рвал струны, в прямом и переносном смысле, от имени всех людей. Вспомним его строки:

Лили на землю воду,

Нету колосьев-чуда.

Мне вчера дали свободу,

Что я с ней делать буду?

или:

Что же это, братцы, не видать мне, что ли,

Ни денечков светлых и ни ночей безлунных:

Загубили душу мне, отобрали волю,

А теперь порвали серебряные струны.

Человек другого воспитания, другого душевного темперамента, да и иного творческого направления, Юрий Кукин говорил о своем понимании свободы конкретного человека, в данном случае самого себя, скупыми, но очень точными средствами:

Пусть полным-полно набиты мне в дорогу чемоданы:

Память, грусть, невозвращенные долги...

А я еду, а я еду за туманом,

За мечтами и за запахом тайги.

Или вспомним здесь строчки из песни "Город":

Если им горько, не плачут они, а смеются,

Если им весело, вина хорошие пьют.

Женские волосы, женские волосы вьются

И неустроенность им заменяет уют.

Что же касается поэтического мастерства, то, конечно, поэзия Юрия Кукина — это не Бродский и не Ахматова, но и не полная галиматья, как можно подумать. Здесь есть своя образность, свой лирический герой, свое мироощущение. Скорее всего, это ближе к таким образцам примитивного искусства, как картины Пиросмани или, что ближе к нам по времени, рисунки московского барда Петра Старчика.

Кстати, за сорок с лишним лет работы в жанре и на сцене Юрием Кукиным написано относительно немного песен, причем все лучшие именно тогда, в 60-х. А в начале 70-х он был первым, кто решил сменить работу геолога (летом) и тренера по фигурному катанию (зимой) на профессиональную концертную эстраду. Вслед за ним туда же, в разное время ушли Александр Дольский, Евгений Клячкин, Александр Розенбаум.

Многие склонны были объяснять этот неожиданный поступок тем, что бард-де исписался, выдохся, потянулся за длинным дармовым рублем. Может и была в этих предположениях толика смысла, но уж точно не за рублем погнался Ю.Кукин. Как платили артистам на эстраде в советское время, известно всем. Тот же Высоцкий, который собирал стадионы зрителей, официально получал сущие гроши.

Мне кажется, что переступив определенный возрастной рубеж, Юрий Кукин решил заниматься именно тем, что получается в жизни лучше всего и приносит, кроме материального, еще и моральное удовлетворение. Он сделал свой выбор в пользу песни и не прогадал У него есть песня, которая называется "Тридцать лет". По Кукину это условный возраст — от 25 до 40 — наиболее оптимальный в жизни человека: до того человек много хочет, но мало может, а после того — наоборот.

Тридцать лет — это время улыбок,

А не плач и не смех со слезами,

Тридцать лет — это время ошибок,

За которые нет наказаний.

А потом начинаешь спускаться,

Каждый шаг осторожненько взвеся,

Пятьдесят — это так же, как двадцать,

Ну а семьдесят — так же, как десять.

...На моей памяти Юрий Кукин приезжал в Ижевск раза четыре, впервые году в 1973-1974. Об этом мне рассказывал мой старший товарищ Валерий Шкляев. Было это летом. Кукин выступал на открытой эстраде в парке имени Горького. Слушателей оказалось немного и сам артист, видимо, был не в восторге от приема и публики. Тем большей была его радость, когда несколько любителей его песен подошли после концерта и предложили посидеть по-простому, в мужской компании. Кукин охотно согласился. Взяв все, что полагается в таких случаях, компания в 5-6 человек отправилась на свободную жилплощадь к одному из них. Конечно, Кукин пел и хотя записывали его на допотопной технике типа "Днепр",запись эта сохранилась. Позже я слушал ее и с удивлением обнаружил там, среди прочего, песню Высоцкого "Мишка Шифман башковит, у его предвиденье..." Она тогда не была еще столь известна и таким способом Ю. А. пропагандировал новую песню своего старого товарища.

Впервые Юрия Кукина, что называется, живьем я увидел на сцене Ледового дворца "Ижсталь". Было это в 1979 году, может быть, в начале 80-го. В качестве артиста Ленконцерта он выступал в какой-то сборной программе среди эстрадников. Спел две или три песни, развлек публику рассказами из своей богатой на события и встречи биографии, и ушел за кулисы. Проще говоря, честно отработал свой концертный номер. Среди грохочущих ВИА, светомузыки и прочих дополнительных эффектов, его негромкий голос и доврительная интонация были услышаны, хотя он пел всего лишь в сопровождении простой гитары.

В следующий раз Юрий Кукин приехал в Ижевск по приглашению клуба самодеятельной песни "Ижик" в декабре 1981 года, в самом конце так называемых застойных времен. Идеологические порядки были строги, программа любого выступающего обязательно должна быть залитована, то есть пройти цензуру.

Более того, существовала и твердая ставка оплаты — 50 рублей за концерт, не взирая на опыт и мастерство автора. И это при том, что клуб приносил Дворцу "Металлург",на базе которого и существовал, немалую прибыль, учитывая тот факт, что концерты устраивались дважды в месяц и залы были полны. В общем, было два замечательных кукинских концерта, и заплатили мы ему тогда достойно, и отнюдь не по официальной ставке. Так сказать, доплатили за профессионализм.

Мне тогда очень нравилась одна кукинская песня из разряда не очень широко известных. Называлась она "Гости":

Наговорили мне — мол, нелюбим,

Нагородили мне — живет с другим,

Плакать заставили — только зачем?

Все мне оставили, а сами ни с чем.

Владимир Высоцкий называл подобные песни "настроенческими", дескать, в них ничего особого не происходит по сюжету, но присутствует некое, созвучное многим, настроение. Помню, что я тогда послал записку

с просьбой исполнить эту песню,и пол-концерта переживал: споет не споет? Спел, как ни странно.

В этот же приезд Юрий Алексеевич выступил еще и в Удмуртском государственном университете, куда его пригласили студенты. Было это то ли в актовом зале, то ли в одной из аудиторий. Не буду утверждать наверняка, потому что не присутствовал на этом концерте.

Как и у покойного Евгения Клячкина, у Юрия Кукина была в Ижевске своя зрительская аудитория, существовала, так сказать, взаимная симпатия. Поэтому, когда в 1989 году мне пришлось взять на себя организацию бардовских концертов в городе, имя Кукина было одним из первых в списке тех, кого хотелось пригласить. Практически все наши клубы песни к тому времени распались и приходилось начинать с нуля. Занимались мы этим вдвоем с женой, которая тоже прошла школу КСП, так что проблем внутрисемейного характера, к счастью, не возникало. Именно тогда мы пригласили в Ижевск Веронику Долину, которая выступала здесь раньше, и таких, скажем, нестандартных для нашего города авторов, как Владимир Бережков, Максим Кривошеев или, чуть позже, Пётр Старчик.

Но это все были представители московской бардовской школы, а хотелось позвать в гости и ленинградцев. Наконец, в феврале 1990 года с прощальными концертами в Ижевск приехал Евгений Клячкин, который как раз собирался эмигрировать в Израиль. А следующим должен был стать Юрий Кукин, не в смысле эмиграции, конечно, а в смысле приезда. Поначалу что-то там не сложилось, по чисто организационным моментам. Кажется, Кукин был занят где-то на гастролях, в общем, уже объявленные выступления пришлось переносить на более поздний срок. Дело это весьма нервное и мы слегка переволновались, но все получилось. Юрий Алексеевич приехал в начале апреля, если не ошибаюсь, числа 7-8,и дал два концерта на сцене ДК "Октябрь". И хотя этот зал не считается престижным среди горожан, наша публика не подвела. Собрались те, кто хотел послушать старые, давно любимые песни и пообщаться с интересным собеседником. В общем, все остались довольны.

В один из этих ней мы устроили небольшие посиделки с Кукиным. Всего несколько близких друзей, больше просто не вмещала наша тогдашняя жилплощадь. Такие встречи, как правило, входят в неписаный кодекс гостеприимства, но у меня при этом был и свой, несколько корыстный, интерес коллекционера. Я мечтал разговорить Кукина на эксклюзивное интервью о Галиче и Высоцком, и, зная его как прекрасного рассказчика, рассчитывал на любопытный материал.

Но моим далек идущим планам в этот вечер не суждено было сбыться. Сидели мы без гитары, как водится, за накрытым столом. Юрий Алексеевич недавно вернулся из Парижа, где провел целый месяц, выступая перед русскими парижцами, и, естественно, все разговоры вертелись вокруг этой темы. Нашего гостя переполняли вполне понятные эмоции и как-то не поворачивался язык перебить уважаемого человека, повернуть разговор в свою сторону. Так что магнитофон, приготовленный для записи, остался невостребованным. Помню только, что меня интересовало авторство песни "По утрам в поликлиники все спешат шизофреники...", которую приписывали в свое время и Кукину и Высоцкому. И он сказал, что это песня не его, а написали ее молодые ученые из Новосибирска. Он тогда назвал авторов, но я сейчас просто не вспомню их фамилии.

В конце, как принято, сфотографировались на память, Юрий Алексеевич оставил несколько дружеских автографов, а на прощание сказал фразу, которую я помню до сих пор: "Леша, не бросай это дело, держи город! Я много поездил по стране, если есть в городе такой человек, значит, все нормально. А если нет, то начинаются проблемы".

Это была, конечно, приятная, но несколько завышенная оценка моего, да и не только моего, труда. Каюсь, город я не удержал, пришли другие заботы и дела. Но это еще не все.

В тот самый приезд с Юрием Алексеевичем произошла одна смешная история, которую рискну здесь рассказать, потому что она касается не только непосредственных участников событий, но и характеризует время в котором мы жили. Те, кому приходилось бывать на кукинских концертах, наверняка помнят, что почти все его песни предваряют короткие рассказы, часто полуанекдотичные, а иногда и вовсе невероятные, где автор выступает в роли главного действующего лица. Кому-то эти рассказы могут показаться просто байками ради красного словца, но, как правило, в них лежат реальные события.

Попробую одну из таких историй рассказать и я. Но сначала надо вспомнить, что же такое 1990-й год. Это было время, когда перестройка уже фактически закончилась, а рыночные отношения еще не наступили. Страна жила в режиме сплошной талонизации на все, в том числе и на водку.

Вечером после первого концерта Юрий Алексеевич, как подобает старому геологу и гастролирующему артисту, решил расслабиться, но поскольку время позднее, то все уже было закрыто. Туда-сюда, ничего не получается, даже в ресторане. В этих поисках его, кстати, сопровождал мой друг Сережа Жилин, который не даст соврать.

Короче говоря, чуть ли не в двенадцать ночи звонит Юрий Алексеевич и спрашивает, нет ли чего-нибудь этакого на сон грядущий. А я в тот период был в твердой завязке и дома, как на грех, ни капли спиртного. Слава богу, у жены нашлась заначка местного разлива, проще говоря, самогон, который она использовала в каких-то своих косметических целях.

В общем, я поехал в гостиницу, повез то, что просили. Все было бы нормально, но гостиница оказалась не простая, а обкома КПСС, теперь совминовская. Обычно все наши барды жили в "Центральной", но по какой-то причине, сейчас уже не помню, его поселили в этой. Порядки там царили еще те и, поскольку я приехал чуть позже полуночи, бдительная дежурная отказалась меня пропустить дальше порога. А человек ведь ждет...

К счастью, тут спустился сам Юрий Алексеевич и мы, как два разведчика паролями, под строгим взглядом дежурной, обменялись сувенирами. Выйдя вон, я тут же позвонил Кукину в номер, чтобы предупредить о виде и качестве напитка. "Леша, что это? Это нормально?" — первое, что я услышал в телефонной трубке. Узнав "что это", Ю. А. очень обрадовался, а я со спокойной совестью вернулся домой.

Больше нам не довелось встретиться, хотя через несколько лет я хотел еще раз пригласить Ю. Кукина в Ижевск, но мы, как говорится, не сошлись в вопросах гонорара.

Сегодня Юрий Алексеевич Кукин — один из старейших наших бардов, патриарх жанра. Ему скоро 75, но слушая его с диска или наблюдая с телеэкрана, стараешься не замечать неизбежных корректив времени, а значит продляешь и собственную молодость...

июль 2001 — август 2006 г.г.