С тех пор, как отзвучал на чимганской поляне последний аккорд последнего доперестроечного фестиваля авторской песни в тогда еще советском Узбекистане, прошло более двух десятилетий. Немало изумленная, откуда в принципе взялась эта прорва лет, земли, воды, неба, встреч-расставаний, я продолжаю радоваться и дивиться тому, что выпало в эмиграции как подарок – американскому феномену авторской песни на русском языке. Жанр пришел из-за океана процвесть, да не умер, в анналы истории на новом берегу не ушел – и продолжает являть себя во всей полноте, не становясь от отсутствия совковой диктатуры бедным суррогатом.

"A померим-ка жизнь, как велось,

протяженностью струн!"

Павел Шкарин

К своему газетному материалу годичной давности о слете "Хорошо жить на Востоке!" я присовокупила подзаголовок "Послесловие к прошедшему слету клубов самодеятельной песни Восточного побережья", за что немедля получила выговор от принципиального старшего товарища. Неточность и впрямь имела место: аббревиатура КСП от прежних времен нам действительно осталась, а вот клубов в их традиционном смысле – помещение, списочный состав, членские взносы, расписание сходок... – на Восточном побережье Америки как бы и нет, не считая малозначительных исключений.

Но порадуемся тому, что сама авторская песня, благодарение талантливым, есть. И петь ее, и внимать ей – хочется.

И прекрасные местные авторы, имена которых покуда не гремят, но творчество греет, утоляют жажду зрителей по большей части на традиционных полянах да на уютных домашних концертах. Пусть наши Орфеи не красуются в привозных "Песнях нашего века", наповал разя древним "Люди идут по свету..." – должна же быть у американских русскоязычных собственная гордость!

Вот долго носившееся в воздухе и соткалось в реальность: в Нью-Йорк, стараниями инициативной группы в лице поющих и пишущих Сергея Арно, Германа Корнилова и Виктора Столярова, съехались авторы из 5 штатов.

Кого из собратьев по цеху пригласить выступить, решалось сугубо демократическим путем: у каждого из членов инициативной группы было право вето – и оно не обсуждалось.

Концерт под многозначительным названием "Бардовый цвет" по трезвым экономическим соображениям решено было провести не на широкошумном Бродвее, а в бруклинском Брамсон-колледже – славном традиционном прибежище собраний подобного рода, который, помяните мое слово, еще стяжает себе славу Политехнического музея в эмиграции!

Концерт вел замечательно ироничный, при этом великолепно сдержанный Сергей Арно. На сцене, слава храбрым, появился первый исполнитель – автор из Филадельфии Гиви Чрелашвили. Темперамента обрушилось – через край, и мы сразу поняли из жизнерадостной песни, кто из малокровных хлипаков не поедет в Гваделупу...

Валентина Гиндлер, жительница далекого-предалекого городка Стокгольм (увы, на севере – но, слава Б-гу, всего лишь штата Нью-Джерси), объявила сразу: привнесу в концерт женское начало. И привнесла – не боясь упреков в банальности, которая зачастую означает всего-то, что все на свете повторимо, ибо какие же темы не вечны? Воистину, "что прошло, то будет свято" – пусть это и несколько торжественно, равно как и века, которые "гордо смотрят взглядом княжьим". Но, вполне вероятно, именно так они и смотрят... У Валентины глубокий голос красивого тембра, на гитаре играет славно. Владимир Крастошевский вмиг поднял народ на высоту "Монолога на парашютной вышке" одним лишь отчаянным притязанием: "Стать бы, наконец, мне честным продавцом!" А "Харьковская лирическая" явила сокровенные узнаваемые подробности, любезные и не-харьковчанам тоже. И гитара у него тоже симпатичная, непримитивная.

Виктор Столяров – автор музыки на стихи, которые написаны не им. Но их трудно, невозможно, не хочется называть "чужими" по отношению к мелодии, будто растворенной в кровотоке строк. Окуджава, Чичибабин, Юнна Мориц, Кенжеев, Дон Аминадо – палитра... Но само созвездие имен – еще не гарантированное признание для самодеятельного композитора, а вот когда Витя (который, композитором себя, избави Б-г, никогда не называет) поет "Каланчу" на стихи Окуджавы, этот пронзительный "горизонт горящий" так и пылает на плавно покачивающиеся четыре четверти. Начинает он с женой Танечкой "Когда мы были на войне" на стихи Давида Самойлова – и хоть в сотый раз слышу их двухголосие – обревываюсь.

В противовес Виктору, жизнерадостный житель Вашингтона Герман Корнилов и о невеселом ("Резать по живому – это больно!", "Не учи меня жить!") – ведает граду и миру во всю силу легких, отчаянно жестикулируя и глумливо хохоча над идиотическим серьезом этой самой жизни. Он абсолютно не боится своего рокового прошлого (роковое – с ударением на первом слоге: в свое время организовывал первый рок-клуб в городе Свердловске, а потом дальнейшая чукотская одиссея плавно перевела его на рельсы КСП). Он яростно выводит: "До свиданья, птичка Оригами, нет в тебе души и сердца нет!" – и нам неважно, кто она такая, эта птичка, отчего ее так экзотически зовут – но ясно, что, в отличие от нее, у автора с душой все в порядке.

Для того, чтобы охарактеризовать автора из Коннектикута Сергея Арно, ведущему концерта Сергею Арно просто слов не хватило... Вспомнив его же строчку: "Что же сказать о своей же судьбе?" – можно с полной искренностью сказать: творческая судьба автора – состоялась. Диски "Манхэттенская кручинушка" и "Храни меня, мой Талибан!" вы, сделав себе одолжение, достаньте. Его проникновенная, написанная средь всеобщей нирваны на слете "Речка Непотонучка" при всем своем лиризме – уже почти гимн восточному движению КСП, а "Храни меня, мой Талибан!" по слухам не только поется, но и вовсю танцуется на российских просторах.

Инженер из Мэриленда, любимый понимающим народом Аркадий Дубинчик пел посвящение Павлу Шкарину "Я не купался в волнах Адриатики" – а тот, словно стесняясь своего воцарения в зале, стоял с улыбкой в дверном проеме, покуда горькое "Ложка стоит – да куда расхлебать..." погружала в однозначный минор. Между тем, воззрившись в первый раз год назад на крупную, воистину харизматическую фигуру Дубинчика, а тем более услышав на слете его абсолютно хулиганские "Подмосковные вечера", ставшие уже классикой, я ну никак не могла предположить, что человек по жизни не особенно весел. Потом он признается: из почти 500 его песен смешных наберется от силы сотня. При этом ерничающий их автор, категорически выпадая из образа круглощекого "юморного чувака", всерьез размышляет о жизни и смерти, предполагая назвать свои мемуары "Гамлет в теле Портоса".

А вот теперь, певец, пора

Платить за звонкую монету,

Когда хрустальная гора

Рывком уходит к Магомету...

И голос твой, что звал и вел,

В броню сердец не достучится...

На задымленной пенсильванской поляне звучала под гитару его потрясающая лирика, полная саднящей интеллигентской рефлексии пополам с очень жестким сарказмом – и это было уже не на живот, смехом надорванный, а на разрыв изболевшегося сердца. Аркадия Дубинчика, было дело, по-товарищески метелили за несовершенные гитару и голос. Скорее всего, подпитка и энергетика бардовской среды и впрямь сделали свое дело – не слышу несовершенств. Слышу, будто наяву, его негромкую, но до краев переполненную солью и горечью "Сагу о Рыбе" – и думаю о возможности невозможного в поэзии:

Наскучившие одежды

беспечно сложу на камень,

Привычно прочту в газете про перепись, мор, войну,

Сотру усталую маску

окрепшими плавниками,

С улыбкой выдохну воздух – и снова нырну в волну.

Павел Шкарин, горячую строчку из песни которого я поставила эпиграфом к этим заметкам, – редкостная натура: он – поэт, чуждый тщеславия. Выступать перед публикой с песнями на собственные стихи его можно лишь уговорить – не рвется, странно стесняясь нагружать слушающих далеко не тривиальными эмоциями и причудливой метафорикой. При этом его лирику, порой восхитительно темную, порой прозрачную, почти никогда – веселую, хочется слушать и слушать, не отвлекаясь на реалистические частности. "Греческие дневники" возьми или "Гавайские" – душа везде душа, и она болит, особливо, когда средь тропических красот неизбежно возникает дьявол, дышащий "серой и паром", от которого брать хоть щепку – ни-ни, ибо:

Обойдет тебя награда,

Поперхнешься булкой с маком,

И заплачут твои чада,

И умрет твоя собака.

Давняя история эта началась, как в основном водится у пишущих, с детства: творил домашний ребенок для домашнего журнала – между прочим, не пустякового – там охотно публиковали свои произведения известные писатели, приличные художники не гнушались издание иллюстрировать. Вдохновитель журнала, бабушка мальчика, сама творчеству не чуждая, поэтические опыты внука горячо поощряла. Дворовое обучение трем гитарным аккордам приблизило к Иппокрене. Физический факультет МГУ, где без "песенок" наука просто не делалась, путь этот продолжил. Участвовал Павел Шкарин и в московском поэтическом семинаре Дмитрия Сухарева: не понравилось – как активно не нравится до сих пор – критиканство, необъективная ругань. Что по душе? Уже говорилось: круг друзей – желательно потесней, творчество – как таковое, без ориентира на разверстый зал.

Веселые стихи – почти никогда, поскольку все элементарно: жизнь, что ни шаг – проверка готовности к... – ладно, давайте не будем о печальном. И все-таки лукавить нечего: прощание с грустью, даже за именинным столом, автоматически означает новое свидание с нею ("Никогда, ни за что, ни в сердцах, ни за зуб, ни по чину..."). Значит, песенная хохма о Саддамусе и о новом адресе для отправления неугодных – извините, на Хуссейнуса... – это лишь юмористический фрагмент. Далее – более горечи, и вопросы, на которые в пионерском детстве автоматом вылетал отчеканенный ответ, все до единого обращаются в риторические.

Кто с нами, кто без нас,

кто прав, кто виноват,

кто в лес, кто по дрова –

Эти вопросы уже не имеют смысла,

и ответы не находят героев.

Ими заведует селезенка,

которая только тем и права,

Что находится слева,

и у местных

отождествляется с хандрою.

В зале на "Бардовом цвете" были не только любители, но и авторы, в программу не попавшие. Они с особым вниманием смотрели на сцену, с выражением особого понимания значимости происходящего пожимали руки выступавшим... Их не то чтобы обошли: просто очень длинный концерт – это практически всегда усталость зрителей, а значит, их сниженное восприятие, поневоле делающее краски праздника тусклыми. Кто-то из авторов, кстати, и сам вежливо отказался от выступления, решив посмотреть, что из затеи получится. По меткому замечанию того же неистощимого юмориста Германа Корнилова, первый блин получился – блином.

Значит, печем дальше!

Бэла ГЕРШГОРИН (Нью-Йорк)

Источник: Журнал "Чайка", №8(48) 18.04. 2003 г. Печатается в сокращении