Живая легенда восьмидесятых, участник всенародно любимой телепрограммы "Веселые ребята", бард, чьи песни любимы тысячами благодарных слушателей, Леонид Сергеев 27 февраля ступил на ухтинскую землю. Усилиями работников творческого объединения "Дом 5" горожане получили незабываемую возможность прикоснуться к творчеству корифея авторской песни: кто постарше – вспомнить молодые годы, кто помладше – открыть для себя новую страницу в необозримом мире отечественной музыки. Концерт проходил при информационной поддержке газеты "НЭП+С". И надо ли говорить, что мы не могли упустить шанса взять у знаменитого барда эксклюзивное интервью.

За два часа до начала концерта я прохаживался за кулисами Дворца культуры, в непосредственной близости от распевавшейся легенды, и чрезвычайно нервничал. Предстояло брать интервью до начала концерта, а всем известно, что артисты – люди суеверные, и до выступления не подпускают к себе журналистов на пушечный выстрел. Каково же было удивление, когда при моем дрожащем виде Сергеев расплылся в улыбке: "Из газеты? Да, конечно, пойдемте, поговорим!". И вот мы уже беседуем в одной из гримерок ДК.

– Леонид Александрович, не считаете плохой приметой давать интервью до концерта?

– Я сам много лет проработал журналистом и на радио, и в газете. Так что к интервью отношусь без суеверия. Какая разница: до или после? Ведь я даю свое-образное интервью даже во время концерта, отвечая на записки из зала... Так что спрашивайте смело!

– Вы очень часто упоминаете, что Вашей первой песней, написанной в 1970 году, была песня о гитаре. А сколько всего у Вас было инструментов за все это время? На чем Вы играете сейчас?

– Инструментов у меня было несколько. Первую свою гитару я купил в 1971 году в Польше. Страшные дрова были... Но для того времени было главное, что ино-странная, польская. После был болгарский Gibson, красивый такой, тигровой расцветки. Потом была Muzima, которую я как-то в Казани после какой-то бурной вечеринки забыл в такси. Наутро чуть не плакал... Сейчас у меня две основные гитары – та, на которой я буду играть сегодня, "испаночка", и инструмент работы великого зауральского мастера Кузнецова.

– Для барда инструмент имеет большое значение? Бытует мнение, что все бардовские песни построены на трех аккордах...

– Смотря как к этому относиться. Если совсем не важно, что звучит, как звучит и болят ли при этом зубы у слушателей, то... Но я, например, так не считаю. На мой взгляд, от "трехаккордовой" авторской песни бардовское творчество сегодня пришло к триединому образу: музыка – стихи – (и главное!) исполнение. Ведь можно выйти и промямлить самую гениальную песню так, что ее никто не услышит. И в газете можно заверстать интересный материал так, что его никто не прочитает.

– Есть ли в бардовском братстве, о котором все наслышаны, зависть, тщеславие?

– Разумеется, есть все, как и у остальных людей. Однако мы пока не стреляем друг в друга на концертах... (Улыбается.) Среди бардов есть и зависть, есть и тщеславие, но только все это проявляется в меньшей мере, чем, скажем, в мире попсы. Там несколько десятков певцов и певиц работают на одну и ту же аудиторию, на некий социально-возрастной срез. Они вынуждены делить между собой публику. В бардовской песне разграничение намного жестче, и наш зритель чаще может сказать: "Я иду на СВОЕГО автора!".

– То есть Вы противопоставляете бардов популярной музыке?

– Никаких противопоставлений! Просто я считаю, что в этом деле должна быть некая золотая середина. Если перекос в одну сторону, народ этим объедается и дуреет. Если в другую... Я с ужасом представляю, что было бы, если сейчас по телевидению день и ночь крутили бы бардовские песни! Меня первого бы вывернуло наизнанку. Все стили музыки – ветви нашей духовной культуры, все они имеют равное право на жизнь.

– Поставьте точку в дискуссии: родина бардовской песни – кухня или она родилась у походного костра?

– Добавьте сюда еще и горы, и равнины, и степи, и землянки, и палатки... Родина бардовской песни – это человек. А где он находится в момент своего внутреннего мироизъявления: на кухне или на Эвересте – это совершенно не важно. Главное, чтобы получилась песня, чтобы она дошла до окружающих. Все.

– Есть песня, автором которой Вы хотели бы стать?

– Хм... (Долгое раздумье.) Да нет, наверное. Хотя... хотелось бы написать гимн для республики Кот-д’Ивуар. (Смеется.)

– Чужие песни со сцены поете?

– За всю историю исполнил одну, максимум две не своих композиций. С этим связана одна история. Как-то мы давали концерт вместе с одним исполнителем. Он выступал в первом отделении, я – во втором. Ему из зала передали записку: "Почему вы не поете свои песни?". Он очень удачно ответил: "Я не хочу петь свои плохие песни, мне интересней петь чужие хорошие!". Когда я во втором отделении вышел на сцену, мне задали похожий вопрос: "Почему вы не поете чужих песен?". И я тогда неожиданно для себя сформулировал принцип, которому стараюсь следовать всю жизнь: "Лучше хорошо петь свои плохие песни, чем плохо петь чужие хорошие...".

– Многие считают, что Сергеев перерос бардовское амплуа и уже давно является эстрадным артистом...

– Понятие эстрады сегодня очень размыто и неопределенно. Классическая эстрада пятидесятых – человек в бабочке, отпускающий остроты со сцены. Сейчас эстрадой считаются даже некоторые балеты стриптиза. Как только барды перестали появляться на сцене в кедах, штормовке и в "трениках" с пузырями на коленях, их тоже стали считать эстрадой... Что касается меня, то я, скорее, перерос песню – будь то авторскую, драматическую, социальную – как форму. Поэтому сейчас я все больше и больше задумываюсь о настоящем моноспектакле с соответствующими декорациями, светом, музыкой, пластикой.

– Кроме своего песенного творчества Вы являетесь автором двух стихотворных сборников.

– Скажем, полутора сборников. Первый – очень тоненькая брошюрка. Дело в том, что 99 процентов всех "стихоподобных" текстов у меня становятся песнями. То, что в книгах, – это всего лишь капля. Ведь между тем, что слушаешь, и тем, что читаешь, существует гигантская разница. Последняя моя литературная задумка – выпустить песенник. Проза? (Улыбается.) Нет, ее пишу только для себя.

– Самый банальный вопрос барду: что первичней – мелодия или текст?

– Когда как, но в основном первым приходит текст. Процесс творчества – материя неизвестная, непознанная. Я могу катить детскую коляску или лететь в самолете, и вдруг как нахлынет! А иногда просиживаю неделями за письменным столом – и ничего.

– Ваша жена – профессор московской консерватории. Она никогда не пыталась давать Вам советов по вокалу?

– Я очень люблю повторять, что моя жена – самый молодой из профессоров консерватории. (Смеется.) А насчет советов – нет. У нас взаимопроникновение: она приобщает меня к классической музыке, я ее – к бардовской песне. Нам обоим это очень нравится.

– Вы в первый раз в нашей республике?

– Да.

– Не холодно в Ухте?

—Я недавно был в Норильске на бардовском фестивале. Там минус 52 градуса...

беседовал Иван Ивонин