"Мне не нужно подниматься ввысь,

чтоб увидеть мир как на ладони".

В. Александр Александрович, в своих песнях вы часто возвращаетесь в Свердловск, город детства и юности. Вот и в нынешних концертах были исполнены "Мой друг Володька Берсенев", "Баллада о мороженом"... Что, с годами ностальгия усиливается?

Д. Время летит, и уже прошло четырнадцать лет, как я уехал из Свердловска, но до сих пор считаю его своим родным городом. Даже сейчас нет-нет да и оговорюсь: вместо того, чтобы сказать "домой в Ленинград", иногда невольно сорвется — "домой в Свердловск". Вот и в песнях, которые вы упомянули — "на улице Шарташской было дело", тогда я учился в 45-й школе, жил в Доме актера. Послевоенные дворы, компания, не то, чтобы шпанская, но, во всяком случае, не пай-мальчиков. "Фикса", "чинарик", "сексот" — приходится перед исполнением песен давать пояснения этим встречающимся в них словам. Особенно часто вызывает смех последнее: многие, очевидно, думают, что это как-то связано с сексом. Но смеха тут мало: люди старшего поколения должны помнить, что означает оно "секретный сотрудник". Словечко из сталинского времени всеобщей подозрительности и доносов. Ну, а мы, мальчишки, "клеймили" так своих фискалов и стукачей. Дом, где я жил, теперь снесли, он канул, как Атлантида, в Лету. Вообще, с каждым приездом я убеждаюсь, как здесь много посносили. Но про то, как поется в той же песне — "отдельный разговор".

В. УПИ — ваша "альма-матер", здесь были не только первые экзамены на строительном факультете, но и первые песни. Но вспомните сейчас, как они начинались?

Д. С игры, с шутки, со студенческих капустников. Был у меня такой персонаж: неунывающий студент-балагур Вася Кашин, попадающий в самые невероятные ситуации на экзаменах по химии, сопромату. А как у студентов? Доцент, конечно, всегда тупой, и его можно запросто обвести вокруг пальца. Потом, когда я уже закончил институт и сам стал принимать экзамены, понял, что дело обстоит, наверное, не совсем так. В УПИ я занимался в любительской киностудии "БОКС-фильм", которой руководил преподаватель математики Алексей Борисович Федоров, ко всему прочему, еще и талантливый поэт, большой любитель живописи. Это на его стихи написана такая ранняя песня как "Велосипед"... Потом эта песня очень понравилась Алле Пугачевой, которая даже хотела взять ее в свой репертуар.

В. Кстати, многие ваши вещи — "Ленинградские акварели", "Блики", "Звуки и краски", "Пейзаж в раме" не только как бы связаны с живописью, но даже сделаны "по-импрессионистски", на полутонах...

Д. Всегда любил искусство импрессионистов, в пору моей молодости страшно у нас гонимых, как и джаз Луи Армстронга. Почту за большой комплимент, если вам так показалось, но ведь и в живописи импрессионистов, и в настоящей поэзии есть главное: великая сила недосказанного.

В. А любовь к джазу, как к "запретному плоду" студенческих лет? Не там ли истоки вашего большого "джазового" цикла?

Д. Да, мы слушали и играли джаз "подпольно", потому что, судя по плакатам того времени, от него был только шаг до измены Родине. Был у меня тогда и "Рок у разбитого корыта", посвященный "кукурузной" эпохе, и который я, конечно, тогда на танцах не пел. Но интересная у нас история: через много лет, уже под "канонизированный" и разрешенный джаз можно было усыпить бдительность "церберов" от культуры и протащить с их точки зрения "о-очень сомнительные" тексты.

В. Вы уехали из Свердловска в Ленинград, будучи уже известным в стране бардом. На то были причины творческого порядка?

Д. Нет, самые обычные, житейские: предложили в институте интересную работу по специальности. К тому же, в Ленинграде мои корни. Там родилась мама, закончившая знаменитое Вагановское балетное училище, приехавшая на Урал по распределению и долгое время танцевавшая в Свердловском театре оперы и балета. Отец мой, тоже актер, еще в 1951 году получивший звание народного артиста республики. В Ленинграде у меня много родственников: дед, тетка, брат. Из окна деловой комнаты, например, было видно окно дома, где жил Чайковский. Вообще этот город как бы осенен творчеством Пушкина, Достоевского, Ахматовой..

В. В последних номерах "Литературной газеты" статьей водителя такси с высшим математическим образованием "Почему я вышел из КСП" поднят вопрос о хиреющей бардовской песне, ориентирующейся лишь на "внутреннего слушателя". Каэспэшники, по мнению автора, заняты сейчас только удовлетворением собственных амбиций, среди них торжествует принцип взаимоприязни бездарностей. И это — о бардовской песне, которая еще с 50-х годов была "властительницей умов" интеллигенции, огромной части молодежи?

Д. Ее несчастье в том, что начались междоусобицы и вкусовщина. Иные лидеры КСП похожи на рапповцев, в полемическом запале травивших настоящих художников. Это извечный конфликт ремесленника и мастера, дилетанта и профессионала.

В. А что вы вкладываете в понятие профессионализм?

Д. Ничего нового: умение делать свое дело мастерски и умение быть целостным человеком, как на сцене, так и в жизни. Я годы потратил на овладение гитарой, а у иных, с позволения сказать, бардов, чем хуже играешь — тем лучше. Профессионализм они понимают чисто в утилитарном смысле: получаешь ты за это деньги или нет. Это слово звучит у них как ругательство.

В. Вероника Долина в той же дискуссии в "Литературной газете" предлагает "не подменять костровый самопал авторской песней".

Д. Согласен. Представители такого вот "кострового самопала" устроили суд над моими песнями, прямо как в 20-е годы.

В. То есть как это — суд?

Д. В 1984 году во время моего выступления в Казани местный КСП прислал мне на сцену "обвинительный приговор", естественно, обжалованию не подлежащий: песни мои вредные, плохого качества и вообще, мол, "зажрался". Но мне еще повезло: одному известному барду каэспэшники учинили целые... символические (слава богу!) похороны. Придешь, бывало, на встречу в КСП, а на тебя смотрят, набычившись, как на врага: "Ну-с, поглядим, что у вас там за песенки?"

В. Как-то не вяжется все это с идиллическим "Возьмемся за руки, друзья!"... Но может быть и поэтому КСП сдает свои позиции, что честнее, открытее стали говорить о наших болях рок-группы: ведь раньше таких "конкурентов" у бардов просто не было?

Д. Да, монополия говорить правду, расходившуюся по магнитофонам, принадлежала когда-то только бардам. О роке тогда не было и речи. И, возможно, сейчас лучшие рок-музыканты говорят о наболевшем честнее и острее. Но это не вина КСП, а беда. Слишком долго им затыкали рот, слишком долго они боролись за выживание, говоря рабским эзоповым языком намеков и показывая кукиши в кармане. А сколько раз прикрывали Грушинский фестиваль?

В. Зато сейчас его превратили в народное гуляние с балаганами, дискотеками и кооперативными шашлычными.

Д. Так и живем: из одной крайности — в другую. Если уж заорганизовать — то до идиотизма. Последний раз я пел на Грушинском фестивале лет десять назад, когда председателем жюри был Юрий Визбор.

В. А с Высоцким вы встречались?

Д. Увы... Но в 1976 году я посвятил ему свою песню, еще до смерти, еще до того, как буквально хлынет лавина песен-посвящений.

В. Кого еще вы можете назвать в числе самых любимых авторов?

Д. Александра Галича. Он первый показал, как можно глубоко копать в авторской песне. С ним мы были знакомы, встречались несколько раз, прониклись, смею думать, взаимной симпатией. Галич мне как-то сказал: — "Под вашим влиянием хочу написать цикл песен о любви". Но его все никак не отпускала тема гражданская, тема униженных и оскорбленных.

В. В этот ваш приезд мне открылся и другой Дольский: не только тонкий лирик, но и едкий, саркастический сатирик. Я имею в виду ваши новые песни: "Как весь народ" (Баллада бывшего чиновника), "Размышления об единстве", "Америка", "Обыватель".

Д. Я бы не определил их как песни сатирические... Вообще, когда мне говорят — сатира, я поеживаюсь, потому что у нас ее низвели в свое время до такой степени, что стыдно стало сатириком называться. Что же до песни "Обыватель", то меня очень волнует шукшинский вопрос: "Что же с нами происходит?" Как за все эти годы мы смогли взрастить такого обывателя-колосса, хама, мурло, превратить его чуть ли не в государственную гордость? Об этом еще Булгаков в "Собачьем сердце" задумывался. Несчастье нашей страны, что культура высокодуховная после революции была под горячую руку просто вытоптана как буржуазное искусство. Последствия этого нравственного вандализма, уж не знаю, оправданного ли временем, мы пожинаем через десятилетия до сих пор.

В. Вчера, во время вашего выступления... был аншлаг, а, например, сегодня.... — треть зала. Вы чувствуете снижение популярности?

Д. Это, как мы уже говорили, увы, общая тенденция спада интереса к бардовской песне. Я считаю, что и в лучшие ее времена, лет десять назад, не был уж так популярен. Я не Валерий Леонтьев и никогда не соберу стадион зрителей. Авторская песня, как и поэзия, требует общения интимного, большого труда души. Кстати, кем меня только не называли — даже "камерным эстетом". Ну, а популярность?.. Порой только по молодости кажется, что она необходима — с годами смотришь на это проще.

В. "Мне не нужно подниматься ввысь, чтоб увидеть мир как на ладони?..."

Д. Да, вы знаете... Душевное равновесие, наверное, все-таки достигается путем определенных самоограничений. Где-то я прочитал и внутренне согласился с мыслью, что самая счастливая жизнь — это жизнь однообразная. А вообще лучше Пушкина не сказал никто: "На свете счастья нет, но есть покой и воля".

В. В песнях вы много путешествуете по Америке, Аргентине, Испании. Часто приходилось бывать за рубежом?

Д. Очень хочется посмотреть мир, но с нашей паспортной системой и анкетной морокой другие страны постигаешь лишь игрой собственного воображения. Мне приходят приглашения на гастроли из Штатов, Канады, Японии, но Госконцерт вместо меня же посылает всегда того, "кого нужно". Вот в Польше был в 1984 году на Днях советско-польской дружбы. К Польше у меня отношение особое: наша история веками тесно связана с историей этой страны.

В. Недавно фирма "Мелодия" записала вашу уже пятую пластинку "Прощай, ХХ век". Будет ли еще что новое?

Д. К концу года "Мелодия" готовит выпуск еще двух дисков: "Оглянись не во гневе" и "Пейзаж в раме". Конечно, приходит опыт, но мне особенно дороги такие ранние вещи, как "Одиночество", "От прощанья до прощанья", "Сентябрь, дожди" Их, кстати, чаще всего и просят исполнить на концертах.

В. В журнале "Огонек" опубликована подборка ваших стихов, например, очень интересное стихотворение "Рок". Это только стихи или песни?

Д. Это стихи. Пробовал подбирать музыку, но она пока, что называется, не ложится. Хотя я и член Ленинградского комитета литераторов, но стихи мои и прозу упорно не печатают, а рецензии на них просто зубодробительные. Писательская братия ревностно охраняет свою епархию от вторжения "каких-то там бардов". Извините за, может быть нескромную, аналогию, но тоже самое было с Высоцким. Помните: "не стоит рифмовать "кричу" — "торчу"? Так что мне остается только петь. Кстати, вы не задумывались над тем, почему бардовская песня — это чисто российский феномен? Вот только не знаю, можно ли этим гордиться?

Гостя расспрашивал В. ВОЗЧИКОВ