Часть первая. Поиски жанра

(не цитата из Аксенова, а тщетные попытки определить жанр бардовской песни)

Так же, как нынче модным стало заявлять: 'Я не люблю попсу!' (в большинстве случаев подобное утверждают люди, с удовольствием слушающие Киркорова с Моисеевым), столь же модно сетовать по тому поводу, что авторская (самодеятельная, бардовская) песня умерла. С этого мы и начали разговор с очаровательным бардом — Наташей Дудкиной.

— Эстрадной музыке оставляют право изменяться, а вот в бардовской песне должны быть по-прежнему три аккорда и костер у палатки. Ну, ладно, не костер, но обязательно не попадающий в ноты, интимный хрипловатый голос, незамысловатый аккомпанемент — в этом есть некая приближенность к слушателям: Сейчас в Москве я с большой радостью наблюдаю, как в бардовскую песню входит все больше и больше музыки.

— Бардовская песня — и вдруг музыка?

— Почему-то в песнях Сергея Яковлевича Никитина и Виктора Семеновича Берковского всегда была бездна музыки.

— Наташа, мы не с того начали. Давай определим: кто такой бард?

— Однажды мы с мужем сидели на кухне и я пожаловалась: меня обвиняют в том, что я в своих дисках использую слишком много музыкальных инструментов да и вообще люблю музыку. Муж ответил: 'Если слесарь Тютькин возьмет ариозо из известной оперы и споет — это и будет авторской песней: исполнение-то самодеятельное'. Для меня бардовская песня — самый простейший путь рассказать своими словами о том, что тебя волнует, людям, сидящим в зале.

— А те барды, которые сочиняют музыку на чужие стихи?

— И они передают свои чувства. В музыке. У нас есть замечательный композитор Андрей Баранов, который почти не пишет песен, но пишет музыку. Очень образованный человек, играл в ансамбле Назарова:

— Наташа, не отвлекайся. Что такое авторская песня? В принципе, любую песню сочиняют авторы.

— Если брать классическое определение, то это — свои стихи, спетые на свою музыку: Но тогда куда девать песни на стихи Юрия Левитанского или Юнны Мориц?

— В том-то и дело. Не говорю уже о том, что, скажем, Розенбаум или Газманов тоже поют свои собственные песни.

— Это, все-таки, немножечко другой жанр. Авторская песня предполагает доверительность в небольшом зале, а Розенбаум с Газмановым ориентированы на большую сцену.

— А Дольский?

— Дольский для меня — бард.

— Невзирая на то, что он так здорово владеет гитарой?

— Да, единственный минус Дольского заключается именно в том, что он прекрасно играет на гитаре. Я, кстати, начинала с его песни 'Аленушка': Кто же такой бард?

— Кто же?

— Наверное, человек, который не профессионально занимается песнями: у него изначально есть другая профессия. Он может быть физиком или лириком, но авторская песня является его хобби. Во всяком случае, так было вначале. Но сейчас многие фактически сделали из самодеятельной песни профессию.

— Более того: барды вышли на эстраду.

— Увы: Зачастую это — попытка паразитировать на ностальгии людей по молодости. Мы вспоминали недавно, как собирались на слеты, как было мокро, противно, как шел первый снег, а мы тащились под огромными рюкзаками: Мы просто были очень молоды. И счастье молодости наложилось на ощущение внутренней свободы, которое мы получали на слетах, — в то время авторская песня была альтернативным эстраде движением. Прошло время. Советская эстрада переквалифицировалась в российскую; уже никто не требует от нас быть андеграундом, но люди хотят вспоминать о том, как они были юны. А вот новое поколение работает уже по-другому. Их трудно определить: барды — не барды. Это просто люди, исполняющие свои песни, песни на чужие стихи, на чужую музыку — реже. Хотя, в своем новом диски я использовала известные мелодии, например — аргентинское танго. Правда, стихи мои. В другой песне — прямая цитата из Блантера: 'Летят перелетные птицы'.

— Цитаты и, скажем, Тимур Шаов использует сплошь и рядом. Постмодернист!

— Тебе нравится это слово?

— Очень, тем более, что я, наконец, узнала его значение. Недавно в телепередаче 'Без протокола' писатель Кабаков объяснил, что постмодернизм — вроде вторсырья: жанр невозможен без цитат, ассоциаций и реверансов в сторону уже созданных ранее культурных явлений.

— Это, наверное, как и эклектика, — удел, все-таки, образованных людей: Есть еще и другие красивые слова: брутальный, харизматический:

— Как здорово иметь дело с образованным человеком! Вернемся к жанру?

— Та авторская песня, которая существовала как движение протеста двадцать и сорок лет назад, в определенной степени, конечно, себя исчерпала. Появилось нечто другое. С моей точки зрения, безумно любимые мною бразильцы — тоже барды. Просто они были изначально музыкально образованы.

— Как и шансон?

— Конечно. Только — французский шансон, а не тот, который существует сейчас в России: Может быть, уместно определить нынешнее движение авторской песни как шансон?

— Давай попробуем. Камбурова — бард?

— Мне кажется, нет. Во-первых, она — изначально профессиональная певица.

— Она — профессиональный, если не ошибаюсь, специалист по пошиву обуви. Согласно диплому.

— Да? Но сейчас у нее свой театр, она работает (и всегда работала) вполне профессионально. Потом, насколько я помню, она не писала ни стихов, ни музыки. Поэтому сказать, что она бард, было бы неточно.

— А, например, Галина Хомчик?

— Галина — тоже исполнитель. Но она, заметь, поет те песни, которые написаны непрофессиональными авторами. Вот, ключевые слова вылезли: непрофессиональные авторы (курсив сохранить — Полина). То, что раньше являлось гордостью: бардам стыдно было принадлежать к людям, которые зарабатывают песнями. Они, барды, писали то, что им нравилось, не воспевая официально принятые ценности, а зарабатывали чем-то другим.

— Это — раньше. А сейчас?

— Сейчас подход другой. Ты можешь не зарабатывать песнями, но, если работаешь а жанре, — будь добр, работай хорошо, без расчета на скидки, которые делались двадцать лет назад. Поэтому то, что делает сейчас молодежь авторской песни (молодежь относительная: от тридцати до сорока), — песни для взрослых людей. И слушать эти песни с удовольствием ходят вполне состоявшиеся зрители: тот самый, как бы отсутствующий в России, 'средний класс'.

— Все-таки, ходят?

— Ходят: существует минимум пяток бард-кафе — и я не сказала бы, что они пустуют. Кроме того, по музыкальному российскому телеканалу еженедельно проходит часовой прямой эфир кого-то из бардов.

— А ведь раньше барды были привлекательны еще и тем, что на телевидение их не пускали.

— Это мне очень напоминает известную психологическую ситуацию. Жена жалуется, что муж запрещает ей танцевать. Она безумно переживает, от тиранства мужа в доме постоянные скандалы. Когда он, наконец, снимает запрет, выясняется, что жена просто не умеет танцевать: Как только запрет на самодеятельную песню был снят, возникла определенная потеря зрительского интереса к жанру. Потом люди вышли на другой рубеж: изменились требования к стихам, музыке, исполнению. Многие барды не выдержали этого и просто ушли.

— А другие остались. Себя-то считаешь бардом?

— Наверное, точнее определить меня как автора и исполнителя своих песен. В эту категорию можно внести очень многих.

— Скажем, Макаревича?

— У 'Машины времени' сейчас наблюдается эстрадная направленность, а когда-то это был тот же андеграунд. Разница между ними и другими состояла лишь в том, что 'Машина' играла лучше.

— В таком случае, под категорию авторской песни попадает и Стас Намин, и другие.

— Понимаешь, нелепо говорить, что у кого-то больше души, у кого-то — меньше: каждый вкладывает столько, сколько у него есть: Бардовская песня была в свое время, все-таки, политической. Сейчас политика исчезла. Все мы — авторы-исполнители; кто-то делает это лучше, кто-то — хуже. В конечном счете, все зависит от гармоничности. Гармоничное сочетание стиха, музыки, исполнения берет зал.

— Но ведь Леонтьев 'возьмет' зал покруче, чем Митяев.

— Не знаю: Наверное, можно предположить, что бард — человек, вышедший на сцену из зала.

— То есть, место ему — у костра?

— Я тут недавно попала на фестиваль русского шансона. Один из молодых шансонье все время шутил: 'Бардов — в палатки, бардов — к костру':Можно по-разному относиться к тому, что делает Олег Митяев, но я очень хорошо помню период, когда он, уже состоявшийся, вышедший на профессиональную сцену, проводил конкурсы, на которых выискивал молодых интересных исполнителей и пытался им помочь. Найти 'жемчужину' сейчас в России очень сложно.

— Тот же Митяев, собирающий стадионы, разве не оболванивает ваш жанр?

— У меня нет такого агрессивного отношения к Олегу: воспринимаю его с симпатией, слушаю с большим удовольствием. Он делает свое дело достаточно честно. Не думаю, что он оболванивает жанр.

— 'Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались'...

— У него много песен, кроме этой.

— Но их никто не знает.

— О чем и разговор. В свое время у меня произошел определенный 'затык' со стихами и я пыталась понять: почему так тяжело пишется? Мне казалось, что из громадного множества сочиненных стихов могу издать пять-десять, а остальные требуют доработки. Я поставила перед собой задачу: понять, как пишут мои 'калеки по цеху'. Стала ходить на концерты всех своих друзей-приятелей. И неожиданно для себя самой поняла, что Миша Кочетков, казалось бы, юморист, сатирик, — наверное, самый трагический лирический талант в авторской песне. Постоянно ходила на концерты-лекции Алика Мирзаяна — как здорово!.. Песен у каждого много, но мы знаем две-три, которые, почему-то, считаются хитами. А вообще мы не слушаем никого, кроме себя.

— Вернемся к нашим: бардам. Если говорить о 'бардессах', то они мне представляются женщинами двух категорий. Категория первая: чмо болотное в грязных джинсах с нечесаной-немытой головой. Категория вторая: чмо болотное, живущее в своем, параллельном, мире. Ты же выламываешься из привычных образов. Тебя-то чего в жанр понесло?

— Я в двенадцать лет начала играть на гитаре, стихи писать и песни. В девятнадцать лет попала в Клуб авторской песни. Плюс еще у меня замечательная крестная, очень хороший поэт Валентина Невинная, — у меня много песен на ее стихи. Я окунулась в такой мир, такую глубину, что свои стихи в тот момент почти забыла. Но, все-таки, для меня песни и стихи были увлечением. Я всегда четко разграничивала работу и хобби, к тому же в нашей семье было принято считать, что честный хлеб достается кровью и потом, а то, что тебе нравится делать, — делай в свободное время. Если повезет.

— 'Как вы стали валютной проституткой?' — 'Просто повезло'.

— Вот именно. Много лет я честно работала в разных структурах — и параллельно писала песенки. Это дало мне возможность сохранить какую-то энергию. Никто не требовал определенного числа песен в год: сочиняла их тогда, когда мне этого хотелось. Таким образом, я дала возможность созреть своей душе. Один из образов, который во мне сидит все время, — колодец. Всем ясно: чтобы колодец оставался чистым, надо черпать из него воду. Но если туда поставить помпу и качать, не переставая, — пойдет грязь. Я дала возможность наполняться своему колодцу в то время, пока занималась другими делами.

— Например, журналистикой?

— Да, хотя журналистика — тоже вполне творческое направление. К журналисту нужно относиться если не с уважением, то, хотя бы, — с опаской. Я много времени проработала в издательском доме 'Коммерсант'. Мы — как врачи: девиз — 'не навреди'.

— Как насчет раздвоения личности? С одной стороны, песни, музыка, стихи. С другой стороны, интервью с теми же творцами...

— В 'Коммерсанте' все было предельно просто: в пять вечера ты обязана сдать материал. Эта работа приучила меня к четкой организации: в данное время ты должна сдать заметку, написанную точно фактически, емко, ровно в столько строк, сколько нужно, и обязательно — талантливо. Если ты во что-то из перечисленного не попадаешь, — тебя просто здесь больше нет: Знаешь, кто такие журналисты? Как мне кажется, они — пушечное мясо литературы.

— Сама придумала?

— Только что. Вдумайся, сколько из журналистов вышло писателей. Никуда не деться: происходит накопление. Как актеру для того, чтобы сыграть роль, нужно накопить жизненный опыт, так и журналисту приходится в течение дня одновременно вживаться в кучу ролей. И всегда этим ролям соответствовать. Как в психологии говорят: быть импатичным.

— Опять мудреное слово. Надо запомнить!

— Могу поделиться другой вещью, которую прочла в психиатрии и от которой пришла в полный восторг. 'Что такое 'апокалипсис'? Заключительная стадия этапа бредообразования, которая характеризуется полным распадом личности'.

— Твои психиатрические премудрости отвлекают нас не только от определения жанра авторской песни, но и от разговора о журналистике.

— Что до журналистики — она мне только помогала. В написании стиха мне Господь дает не так много: несколько строчек. А потом идет работа. Журналистика же 'выстраивает' человека, она его организует. Мне кажется, журналистика литературе и литература журналистике абсолютно не мешают. И потом: Журналистика — это действительно работа, когда ты обязан быть талантливым в любое время. А стихи — такая естественная для меня вещь: Никогда не возникает вопроса, хочу я их сочинять или нет. Просто в тот момент, когда это начинается, — я не мать, не жена, не хозяйка в доме: заболеваю своего рода неврозом.

— И часто это у тебя?

— Достаточно часто. Но, поскольку приходится заниматься всем, включая семью, как правило, работаешь в ночное время. Или — не в ночное. Тогда берешь маленький 'ноут-бук', садишься в угол большой кухни и, пока твои ужинают...

— Не так: берешь маленький 'ноут-бук', садишься в угол большой гостиной, прислуга из кухни приносит тебе ужин...

— Да, ты права. Только в этот момент нужно представить себе: ты сама — собственная прислуга. В общем, подать самому себе кофе в постель: Я действительно считаю, что моя журналистика только помогла стихам. В ранней юности ни о чем и ни о ком не можешь думать, кроме себя. Не в том дело, что все — через себя, а все — о себе. Настолько важны собственные переживания: Недавно я мужу сказала: 'Удивительная вещь: никогда не думала, что буду писать о ком-то еще'. Но этот момент наступил — и я очень порадовалась.

— Исчерпала себя?

— Нет. Просто, наверное, стало интересно, что происходит вокруг меня. А это уже — журналистика. Она оказалась невероятно увлекательным делом, даже появилась надежда, что я не быстро кончусь: если все время — о себе, то развивается некая поэтическая шизофрения, от которой грустно становится.

— И как же ты спасаешься от поэтической шизофрении?

— Только что закончила Академию практической психологии при МГУ — этим была занята последние два года. А раньше я эпизодически подрабатывала всякими рекламными вещами — слоганы, пиар, разработка роли героя, виды героя, названия фирм:

— С политиками имела дело?

— Имела: шли выборы. Могу рассказать короткий эпизод. Один из выдвиженцев в маленьком городе решил так отстроить свою рекламу: поднять в воздух дирижабль и на нем написать свое имя, чтобы город знал, под кем ходит: Выборы — вещь не очень простая и не очень чистая.

— Хоть оплачивается хорошо?

— Раньше оплачивалась хорошо, сейчас хуже: очень много развелось специалистов, и я сталкивалась не с самыми лучшими людьми. В итоге для меня это направление оказалось закрытым: мой цинизм имеет определенные пределы. А вот с рекламой все гораздо проще: там больше возможностей для активного творчества.

— Так чем же ты сегодня занимаешься?

— Диски свои записываю. Работаю со студией 'Московские окна', у меня замечательный состав музыкантов. Этим я и занята последние два года: выпустила четыре диска.

— Удовольствие дорогое.

— В достаточной степени дорогое, но это действительно удовольствие: работа в студии завораживает. Когда ты поешь, потом садишься в аппаратную и слушаешь, тебе кажется: то, что слышишь, — это уже не ты. В эти моменты буквально улетаешь...

Разумеется, мы с Наташей так и не определили жанр. Но как же не поговорить о лично, о женском? Разумеется, поговорим.

Часть вторая. 'На полпути от нежности'.

Эпиграф: 'Моя бабушка говорила: 'Циолковский-Циолковский! Да мы его все чудиком считали: он по крышам лазил и на велосипеде ездил!'

Наташа Дудкина.

Вступление

— Ты обещала рассказать, как впервые замуж выходила.

— Я обещала рассказать тебе, а не для публикации.

— Секреты от читателей? Помилуй...

— Ладно. Я познакомилась с мальчиком, у нас был трогательный роман, я решила выйти за него замуж. Потом перерешила — и собралась мальчику об этом сказать. Была я уже взрослой девочкой двадцати одного года, но девочкой маминой: если прогуливала занятия, вся семья дружно собиралась, чтобы меня осудить. Мы вообще жили cловно в ожидании атомной войны: так, чтоб соседи не подумали ничего плохого. Например, бабушка говорила: 'В подоле принесешь — что соседи скажут?' Или — еще одна замечательная бабушкина фраза, сказанная шестнадцатилетней мне: 'Ты почему не носишь комбинацию? Парень за талию возьмет, а ты под платьем голая. Позор-то какой!' Итак, я передумала выходить замуж за своего возлюбленного, замечательного, кстати, парня. У меня был самый что ни на есть (с моей точки зрения) объективный повод, он же — аргумент: я его разлюбила. Сообщила, жених ответил: 'А что я скажу мама, ребятам? Ресторан уже заказан' — и пошел на кухню жаловаться моей интеллигентной маме. Вызывает меня мама 'на ковер', у самой в глазах слезы стоят: 'Наташа, Игорь сказал, что ты не хочешь выходить за него замуж. Это правда?' — 'Правда' — 'Я могу поинтересоваться: почему?' — 'Я его больше не люблю' — 'Подожди, сейчас — не об этом: Не хотела говорить о том, что слишком личное, тем не менее, придется: Ты знаешь, что у Игоря до тебя никого не было?' — 'Знаю' — 'Надеюсь, ты теперь понимаешь, что обязана за него выйти замуж?'

— И ты вышла?

— Конечно. Прожила меньше года: Думаешь, стоит публиковать?

— Разумеется: в словах твоей мамы заключается великая жизненная мудрость.

— Великая жизненная мудрость состояла во фразе бабушки одного из моих друзей, архангельской поморки. Очень правильная, сурово воспитанная, однажды она начала ругаться на своих внуков за то, что они вели распутную, с ее точки зрения, жизнь: женились, разводились, вновь женились: На это мой приятель ответил: 'А ведь сами-то, бабушка, три раза замужем были'. Знаешь, что она ответила? 'Да, три: н а с б р а л и': Ты можешь представить себе более гениальный ответ на вопрос о личной жизни?

Экономлю сигареты: по одной — на полчаса,

Потому что денег нету и не будет до конца.

До конца совместной жизни — и с тобой, и не с тобой.

Трусовата я, капризна, потому не лезу в бой.

Воевать — не по карману. Сдаться — пленных не берут.

Белым флагом из тумана зряшно машет мой редут.

Отступать, бросать мортиры, провиант, боеприпас

Жалко: зимние квартиры не припасены для нас.

Я скупа на благодарность, на обиды же крута,

Потому вот так бездарно отхожу по всем фронтам.

Счастье было, но не будет: в этом, знаешь, — тоже жизнь.

Победителей не судят: победил — так отвяжись!

(Наташа Дудкина)

Главная часть

— ...Мы в семье много разговариваем о том, как каждый рассматривает свою работу. Муж, занимающийся тележурналистикой, мне однажды сказал: 'Я тебе завидую — к своим песенкам относишься, как к детям. Ты их вынашиваешь, воспитываешь, шлифуешь; а я своих деток — только написал, и сразу отдаю в люди'.

— Как муж, кстати, тебя терпит?

— Почему не спрашиваешь, как я его терплю?

— Доля наша такая женская — мужиков терпеть: 'Женщина должна а) — лежать; б) — смирно'.

— Во-первых, мы с мужем работаем в разных направлениях, которые не пересекаются. Во-вторых, муж однажды сказал: 'Ты — первая из моих знакомых женщин, которая понимает, что такое 'процесс творчества'. Для меня это очень важно.

— А котлеты жарить не важно?

— Котлеты жарить — тоже творческий процесс.

— И это успеваешь?

— Стараюсь. А если не успеваю — домашние не обижаются: разогревают то, что имеется.

— Иногда кажется, что творческие женщины не в ладу с собой. А ты?

— У меня тоже случается подобное. Допустим, не идет стихотворение:

— Это — муки творчества. Я — про другое.

— Про что?

— Про творческую женщину — ее облик известен.

— Оторванная от действительности, неопрятная и обязательно нищая? И кто сказал, что это — облик творческой женщины? Я, считающая себя таковой, не могу себе позволить, чтобы моя семья голодала, а я сама сидела бы замызганная и творила. Так ты просто обманываешь людей: У меня не всегда бывает порядок в доме, я не всегда организована, не всегда хорошо выгляжу, но всегда (всегда!) хочу себя уважать.

— Что делаешь для самоуважения?

— Если ты действительно поэт — тебе не нужны стимуляторы. Для того, чтобы писать стихи, необязательно быть алкоголиком или наркоманом. Если Господь дал тебе талант, нужно только честно работать. А всякие стимуляторы ведут к измененному состоянию. Сколько раз было доказано, что открытия, сделанные в измененном состоянии, являются истинными открытиями? Что-то я такого не помню.

— Послушай, тебя не испортило психологическое образование?

— Может быть, испортило, — не мне судить. Но для меня, повторяю, стимулировать собственное творчество — безумное унижение.

— Легко говорить: тебе, обласканной Богом, стимуляторы действительно не нужны. Красива, благополучна, талантлива, счастлива в браке, имеешь замечательную дочь...

— Это все глубоко выстрадано. Не сказала бы, что моя жизнь всегда была феерически счастливой. Я, всего-навсего, — девочка из провинции: из Калуги. Распределилась в Москву после института, что было очень тяжело сделать. Могу сказать: ничто ни на кого с неба не сваливается. Понятие 'везунок' напоминает все тот же анекдот: 'Как вы стали валютной проституткой?' — 'Просто повезло'. Все правильно: американская улыбка имеет место быть в повседневной жизни. Да, надо держаться, надо себя уважать: так проще переживаешь неудачи. Я тяжело добивалась хорошей семьи, любимой работы, чудного ребенка. Один знакомый спросил: 'Как у такой беспутной мамы может получиться такая замечательная дочь?'

— И вправду — как?

— Почему-то считается, что у людей, занимающихся творчеством, дети, как правило, удачны. Может быть: Так или иначе, женщина стареет тогда, когда она выглядит на целых пять лет старше собственной дочери: Я сделала свою жизнь сама. Конечно, встречались замечательные люди, которые мне помогали. Но я ни при каких обстоятельствах не могла позволить себе роскоши быть нищей, убогой, несчастной. Во всех отношениях. Работала где угодно, подрабатывала кем угодно, чтобы прилично содержать своего ребенка. Было нелегко, но я выполняла честную работу, за которую получала деньги.

— Оставим грустное. Сегодня ты в России знаменита...

— Я бы сказала 'известна'. Пугачева знаменита, Леонтьев знаменит, знамениты многие политики. А я известна.

— Тебе не страшно выступать в Израиле? Дудкину у нас знают единицы — любители самодеятельной песни.

— Страшно? Вряд ли. Всякий раз, когда выходишь на сцену, — не весь зал составляют твои поклонники. Есть люди случайные, для них встреча со мной — некий акт узнавания: Чего бояться? Ко мне же идет русскоязычная публика, я думаю, что говорю со сцены о том, что людям понятно и близко. Во всяком случае, очень надеюсь на это: Концерт — задушевный разговор. Не хочется, чтобы этот разговор превращался в мой монолог: ждешь ответной реакции зала. Если хорошо сложится, сложится диалог, в крайнем случае, возникнет монолог. Я надеюсь на диалог.

— Ты уже выступала за рубежом?

— Да, в очень странных местах. Например, гастролировала в Японии. Японцы пригласили меня на гастроли после того, как приехали в Россию делать передачу о советской в то еще время песне. Почему-то в качестве представителей советской песни они выбрали Виктора Цоя и меня: Позвали петь в Японию, приехала. Естественно, знание японского у меня — даже не в ноль, а в минус. Я безумно нервничала, но у японцев оказался какой-то удивительный метод восприятия песен. Идет концерт, я пою, почти весь зал закрывает глаза: Со мной был переводчик. Перед каждой песней он вкратце объяснял людям, о чем идет речь. Я не могла понять, что значит то и дело повторяемое 'Натачасан'. А песни я пела разные и не только о себе. Смотрю — в зале слезы. У людей, заметь, которые не понимают по-русски. Оказалось, что этот милый мальчик-переводчик перед каждой моей песней на концерте произносил: 'Когда с Натачей-сан произошло то-то и то-то', — а дальше под музыку звучали все эти душераздирающие женские истории. Как, скажи на милость, после этого японцам было не плакать? Сидит барышня, тонким вибрирующим голоском под лаконичный аккомпанемент гитары исполняет трагические истории...

— Берегись: сейчас, хоть и не японка, разрыдаюсь!

— Вряд ли: прошло время, в моей жизни стало гораздо меньше трагизма.

— Неважно, все равно разрыдаюсь: я только что сообразила, что на диске 'В Кейптаунском порту', который я в свое время заслушала буквально 'до дыр', и ты среди прочих бардов поешь.

— Конечно пою. Мне предложили записать для этого диска две песни. Первая, 'Черный ворон', пошла у меня с огромной легкостью. Но спеть вторую, 'На всех мужчин мне глубоко плевать', было безумно трудно. Я немножечко по-другому отношусь к мужчинам: не считаю их эволюционным сбоем человечества, иначе говоря — ошибкой природы. Но в итоге я настроилась, после чего песня стала очень популярной. И мы записали ее на мой только что вышедший диск 'Маленькие истории большого города'. Совершенно по-новому.

— Классный диск. Я там люблю еще "Новорусское танго".

— Да, это — моя собственная (в отличие от вышеназванных) песня о даме, у которой не состоялся роман с бандитом. После всего он ее 'кинул', тем не менее, она умудрилась удачно выйти замуж и теперь объясняет бывшему, чего он лишился.

— Эта твоя героиня похожа на мадам Брошкину?

— Мадам Брошкина попроличнее, скажем так. Та — даже не жертвенница, а крестоносица: 'Я ему — всю себя, а он меня бросил'. А моя дама вполне удачно вывернулась: А какая на новом диске скрипка! Со мной работает потрясающий скрипач, Леша Розов. Он лучше всего играет тоскливый фрейляхс. Один наш общий приятель по этому поводу сказал: 'Поэтому его не любят богатые евреи: он играет для бедных евреев'. У Леши такая чувствительная, такая поющая скрипка, что 'На всех мужчин:' звучит совсем по-новому.

— Леша с тобой в Израиль не приехал...

— Зато приехал дивный гитарист Михаил Махович. Он работал в группах 'ГрАссмейстер', 'Ничья'; талантливый гитарист и мандолинист. Мишу называют 'перкуссионист от струнных инструментов'.

— Классных музыкантов собрала, да и сама прекрасно гитарой владеешь.

— В чем зачастую проигрывает авторская песня? В монотонности исполнения: порой сказывается непрофессиональное владение инструментом. У Дольского этого нет, его не затрудняет дать нерв при помощи ритма. У Никитина этого тоже нет: когда в песню вкладываешь другой ритм, звучание получается совсем иное. Трагизм уходит ненужный, сопли розовые уходят: Леша, Миша — очень талантливый музыканты, я рада, что они согласились со мной работать.

— Работать? Разве ты не отдыхать в Израиль приехала? И как тебя только муж отпустил (шутка)? Расскажи про него, пожалуйста (здесь — серьезно).

— Мужа моего зовут Никита Кириченко.

— Тележурналист? Ведущий программы 'Национальный доход'?

— Он немного обижается, когда его называют журналистом. Никита действительно не журналист: он в первую голову — экономист-аналитик, который еще и пишет. Некоторое время назад он первым написал о надвигающемся кризисе американской экономики. Никита дважды был признан в России Человеком года, является академиком Академии управления и предпринимательства, стоял у истоков издательского дома 'Коммерсант', делал одноименную газету, потом был главным редактором журнала 'Эксперт': Я им безумно горжусь.

— Творческие отношения часто выясняете?

— Бывает. До грызни, до слез решаем проблемы стихосложения: у нас разные поэтические пристрастия. Зато Никита очень мне помогает, экономически просчитывая рентабельность или нерентабельность выпуска дисков.

— С кем ты, Наташа, дружишь?

— Все с теми же 'калеками по цеху'. Очень люблю Алика Мирзаяна, часто бываю на его концертах. Мирзаян меня ласково называет 'дрянь бездарная'. Дружу с Мишей Кочетковым, с Вадимом Егоровым, с Тимуром Шаовым. С последним у нас произошла замечательная история. На концерте Тимура присутствовали очаровательная девушка, которая пригласила нас с ним после выступления зайти к ней в гости. Мы с Шаовым и моей дочкой Аней пришли, побеседовали, попели. Собрались уходить, вдруг хозяйка лезет в шкаф и достает полушубок из опоссума: 'Эта вещь не новая, но я была в ней очень счастлива. Хочу подарить Анечке — может быть, и ей будет хорошо в этом полушубке (так, кстати, впоследствии и произошло)?'. Я безумно смутилась, а удивленный Тимур в этот момент попятился и головой снес какую-то картину, на которой была изображена девушка, очень напоминающая хозяйку дома. Тимур ловко поймал картину на лету, а хозяйка оборачивается и говорит: 'Тимур, а это — вам!'

Заключение

— Семью моего дедушки, крепостных, купил — с разрешения императрицы — известный производитель фарфора Гарднер. С тех пор потомки нашей семьи работали в Вербилках живописцами по фарфору. У мамы в доме была чашка с цветами шиповника. Я очень любила держать ее в руках — просто держать, любоваться ее гармоничной формой, ощущать тепло фарфора: Однажды, уже в зрелости, я перелистывала толстый альбом 'Фарфор Вербилок'. Вдруг вижу эту чашку — и понимаю: форму ее придумал мой прадед. А дедушка был удивительный человек. Он играл в театре, владел множеством музыкальных инструментов, был способен к иностранным языкам. Они с бабушкой жили в Выборге, дед воевал еще во время Финской кампании, а погиб под Сталинградом. О его гибели рассказали люди, у которых он прятался день, а потом хозяева попросили деда уйти, боясь прихода немцев — были не вправе рисковать своими детьми. Дед не успел добраться до сарая, где можно было спрятаться: Два года назад мы с мужем приехали в Волгоград, пошли на Мамаев Курган. Я нашла несколько однофамильцев, даже некоторые инициалы совпадали. В принципе, мне было все равно: точно знала, что здесь похоронен мой дед. Именно поэтому я написала песню 'Не оставляй меня одну'. Здесь, в Израиле, я спела эту песню, и женщина по имени Татьяна, потерявшая мужа во время авиакатастрофы, когда разбился самолет Ту-154, следующий из Тель-Авива в Новосибирск, попросила: 'Отдай мне песню'. Я отдала, посвятила: А бабушка: Мне казалось, она так и не поверила, что деда больше нет. Любовь, которая длилась всю жизнь, закончилась со смертью бабушки: Она воспитала троих детей. Бабушка была инспектором по делам несовершеннолетних, работала в колонии, а уже на пенсию вышла, будучи бойцом охраны госбанков. Мое детство прошло среди пистолетов и кассовых аппаратов. Как я не стала банковским громилой, до сих пор не представляю! Помню, как моя боевая бабушка бежит в серой форме, с кобурой: У нас был очень хороший дом в Калуге, где она жила. Старый-старый генеральский дом, и комната, не типичная для средней полосы: в ней были две двери. Одна вела в коммунальную кухню, где всегда пахло газом, стояли ведра с водой, бегали крысы, а вторая дверь открывалась весной и закрывалась осенью, — дверь в сад. В этом крохотном садике цвели удивительной красоты розы, сирень, жасмин. Бабушка была аккуратна до педантичности, до стерильности. Летом в саду еженедельно просушивались пуховые перины и подушки. Их выбрасывали на дорожки, выстроенные из бортов от старого автомобиля (бабушка по выходных мыла их с мылом), и на этих перинах среди роз я пыталась готовиться к экзаменам. А дом стоял на берегу оврага. Я своими ушами слышала, как дед Тямкин говорил деду Цыпленкову, что, когда он был мальчишонком, какой-то старый дед рассказывал: на месте этого оврага был пруд. А мы, дети, оттуда доставали серебряные монетки, елизаветинские пятаки. У меня под скрипучими дубовыми половицами были свои 'нычки', я туда прятала монетки, а потом так и не нашла. На потолке в лепнине имелась памятная щербинка, которую никто не заделывал: когда папа сватался к маме, он открывал шампанское и пробка, вылетевшая из бутылки, отбила кусок лепнины: Старые сараи, голубятни — это был рай: В дуплах огромных вязов мы с друзьями устраивали жилища, сидели там, собирали в округе грибы: Я в то время была очень счастлива. Хочешь стихотворение об этом?

За дверью — сад. В проем жасмином веет,

На теплой лавочке, уложены с утра,

Подушки греются. Их щеки розовеют,

А ветер носит над землей цветочный прах.

Надколот краешек дешевого фарфора,

Горчит чаек. Превозмогая лень,

Мы горло мучаем попыткой разговора,

Но фраза виснет мухой в матовом тепле.

В дрожащей близости от губ твоих очнется,

Все недосказанное в горло возвратит.

За дверью — сад. В саду — полуденное солнце.

И страсть. От нежности — всего на полпути.