Да здравствуют палатки и костёр!

Наш строй гуманный — развитой туризм.

Ведёт народ к победам ля минор.

Всё остальное — ревизионизм.

Тимур Шаов

На российских просторах есть речка Вобля, поселок Ерахтур... Незадолго до Сызрани, наш поезд миновал станцию Наливайка, и название оказалось пророческим. Каждое утро, несмотря на холод и грязь, возле "грушинских" сцен оставалось лежать по несколько бойцов, организмы которых временно проиграли неравную битву с алкоголем. Хватало и гопоты: кого-то "подрезали" во время концерта на Большой Гитаре; в последний день фестиваля был погром в лагере кришнаитов... Но все это – шлак, без которого теперь не обходится любое крупное мероприятие. Зато, приглядевшись к фестивальным лицам, понимаешь, что количество быдла "на душу населения" исчезающе мало по сравнению с обычной жизнью, вот и бросается в глаза своей неадекватностью. Но милиции все равно могло быть и больше – не помешало бы.

И вообще, фестиваль этот, сотканный из противоречий, – словно гигантский миксер, он сталкивает миры, в обычной жизни автономные, задевающие друг друга по касательной. Это воронка во времени, позволяющая вырваться из размеренности будней, на время почувствовать себя частью сумасшедшего мельтешения тысяч лиц, подключенных к порталам многочисленных эстрад, где каждый вечер играют десятки хороших и разных авторов, исполнителей, групп... И так – четыре дня подряд, зато утром понедельника люди бродят вокруг сцен и палаток призраками отца Гамлета, ничем уже не напоминая тех бодрячков, что накануне резво сновали от эстрады к эстраде. А начну я, пожалуй, с небольшого хит-парада, сложившегося в голове за четыре дня пребывания на "грушинке".

Самые популярные слова фестиваля – "блядь" и "великолепный". Первое особенно часто звучит, когда очередной пешеход, не совладав с управлением ногами на скользкой дороге, звонко шлепается в грязь (в середине фестиваля прошел жестокий ливень). Второе слышится ото всех концертных площадок, когда ведущий теряется, не зная, как ему представить очередного выходящего на сцену малоизвестного автора. Будучи арт-директором Театра Песни "Третье ухо" в Литинституте, половину этих "великолепных" я бы на сцену не выпустил – пусть учатся в ноты попадать и детских ошибок в текстах не делать. Но меня, слава богу, не спрашивают, — я бы такого наговорил...

Судя по тому, что самостийно поется у костров, самые популярные авторы фестиваля (в порядке убывания) – Макаревич, Саша Васильев, Шевчук, Летов, Чиж, Гребенщиков, Романов и Григорян. Никого из лидеров этих "живых ротаций" на фестивале, разумеется, нет. И с эстрад, как правило, звучат совсем другие песни. Противостояние рок-поэтики и слащавых попевок КСПшников про природу и туризм – мне кажется, главная антитеза фестиваля. О ней и хочется поговорить, тем более, с точки зрения человека, выросшего на роке, "грушинка" — явление более чем забавное. Ее символом стала для меня какая-то девушка, бредущая по грязи в одном купальнике и орущая: "Барды must die!".

БАРХАТНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ?

Тюк-тюк, мне тюкает по темечку

милая его, солнышко лесное.

Четвертый раз он мне поет

и я умру под эту песню, матерясь.

И у него в кармане семечки,

Байдарка на спине и все такое.

Его растрогал мой отлет,

и он поет, и это мой последний час.

Господи, дай мне умереть под "Металлику", дай мне!

Господи, дай ему пинка, да наставь его, наставь!

Господи, отправь его, отправь к визгучей его Мане!

Господи, прости меня, прости, и "Металлику" поставь!

Песенку с такими словами лауреат Грушинки-2004 Ольга Чикина сочинила, приехав с этого фестиваля несколько лет назад. Рискни она спеть ее на конкурсном прослушивании, – и сейчас бы дальше первого тура не прошла (в жюри не поняли бы, о чем речь). Чтобы на что-то рассчитывать, пришлось выбрать песенку "поКСПшней". Так и стала лауреатом.

Занимательная картина получается. Среди авторов, каким-то боком относящихся к так называемой "авторской песне", что всерьез заявили о себе за последние десять лет (то есть, собирающих в одиночку уже не клубики, а большие залы), можно назвать только Тимура Шаова, да Зою Ященко с "Белой гвардией". А это, как ни крути, люди, близкие, скорее, рок-поэтике, нежели, прости господи, КСП. Складывается впечатление, что, начиная с "Ивасей", которые однажды в интервью мне заявили, что "в авторскую песню мы ушли из лени", все заметные фигуры в бардовском мире – беглецы из рок-среды.

Закономерно, что и рок-революция на "грушинке" происходит медленно, но верно, хотя не слышно пока ни выстрелов "Авроры", ни штурмов почты с телеграфом. Просто из года в год на фестивале все больше приятных молодых лиц, светящихся пониманием того, что на гитарном грифе можно взять больше, чем три с половиной аккорда. Этот спрос рождает предложение и на концертных площадках с каждым годом все больше рокеров. Ну, как можно считать бардовским фестиваль, где на одной эстраде сменяют друг друга Анатолий Багрицкий, Катя Болдырева, "Зимовье зверей", группа Ивана Смирнова, на другой – Игорь Бычков из "Алоэ", "Зга", лидер "Выхода" Сергей Селюнин, кельтоманы из "Дартса", "ГрАссмейстер"?.. Подобного рок-десанта здесь не было отродясь, хотя "ГрАссмейстер" записывал альбомы с хорошими бардами Шаовым и Козловским, и на "грушинку" приезжает не первый год, а Ивана Смирнова даже не знаю, можно ли к рокерам отнести. Он везде инопланетянин, — слишком круто играет на гитаре свою сумасшедшую музыку, и группа старается по возможности соответствовать.

А СУДЬИ КТО? (ЧЕСТНЫЕ "ЖЮРИКИ")

Зато почти все остальные, раз уж приехали на этот КСПшный праздник жизни, решили приколоться по полной программе. И, не сговариваясь, затеяли прогрессорскую акцию под лозунгом "Давайте промоем КСПшникам мозги" — записались на участие в конкурсе. В итоге "Зимовье..." даже стали лауреатами, и Костя Арбенин так объяснил желание двинуться в конкурс на общих основаниях: "Мы популярны все-таки немного в другом мире и, раз уж окунулись в бардовскую жизнь и атмосферу, то решили испытать все ее прелести от начала до конца. Поскольку мы особо не напрягались, и нам было все равно, станем ли лауреатами, все получилось легко. Потом нам сказали, что легкость эта видима и, если бы не Галя Хомчик, лауреатами нам не быть, — в жюри свои прогрессивные силы и свои силы реакции. Поэтому спасибо Галине. Недавно на Ильменском фестивале мы вместе сидели в жюри, подружились и, видимо, этот факт повлиял – мы стали лауреатами "по знакомству".

Другие, с Хомчик подружиться не успевшие, как и ожидалось, дальше первого тура не прошли. Я присутствовал на прослушивании "Зги" Лилии Борисовой и "выходца" Селюнина, повеселившись от души. Фамилий членов жюри не называю: о мертвых – только хорошее. Но со "Згой" обнаружилось, что один из "жюриков" не ловит на слух ни строчки, рифмованные иначе как по схеме а-б-а-б, ни двучленные метафоры, и при этом берется доказывать человеку с дипломом литературного института, что у того с текстами не все в порядке. "Жюрик" поумней, известный КСПшный бард 2-3-ряда, выносит такой вердикт: все хорошо по отдельности, — играете здорово, тексты отличные, — а вот вместе – ну, совсем никуда. Непонятно, на кого эти песни рассчитаны, и кто их будет слушать.

Если бы я взялся объяснить этому господину, что вряд ли он собирает аудитории сильно большие, чем стоящая перед ним группа (собирает ли?) — наверное, он бы удивился. (* Как, пару дней спустя, удивился председатель "жюриков", мэтр и километр всея КСП Вадим Егоров, когда я сказал ему, что в отсутствии Митяева самый популярный и кассовый участник фестиваля – "Зимовье зверей", собирающее на своих концертах в Питере и Москве побольше народа, чем Мищуки, Сергеев или сам Егоров. По-моему, дедушка не поверил. КСПшники живут в своем сектанском мире вроде православных из анекдота про то, как апостол Петр экскурсии по раю водил: "Тише! За этой стенкой – православные. Они до сих пор уверены, что находятся здесь одни"). Он и так удивился, когда Лиля спела ему "Вайя-Верево" и "Вальс узаконенных катастроф" — эти песни лёгкими для восприятия не назовешь – а потом уклонилась от предложенной "чести" спеть что-нибудь еще, только уже "про любовь, про молодость". Свое нежелание дальше петь она объяснила этому большого ума мужчине так: "Когда я была на кинофестивале в Гатчине, меня позвали спеть для людей старшего поколения – для Клары Лучко, Евгения Доги и прочих. И вот эти милые люди сидели, разговаривали о том, как все кошмарно в стране, куда катится культура, о войне в Чечне, и было видно, что они не просто язык чешут, а их все это действительно волнует. Потом они послушали мои песни и спросили: "Девушка, что с вами случилось? Почему вы не пишите про любовь?" Мне стало так смешно... Я живу здесь, а они спрашивают, что со мной случилось. После этого и была написана песня "Вайя-Верево" со словами: "Отчего ты не рада, отчего ты грустна?".

Понаблюдав за работой "жюриков", я уверился в том, что строки Лилиной песни "Вайя-Верево", написанные совсем о другом, можно с полным основанием отнести и к этим странноватым господам.

Пьяный дьяк разливает: "Причащайся, поможет",

но я чувствую грязь каждой клеточкой кожи

и принять камуфляж за венчальное платье

может только слепой или тот, кому платят.

С "Силей" вышло еще забавней. Доставшиеся ему "жюрики" все никак не могли понять, с чего этот обаятельный нечесаный персонаж говорит с ними как с маленькими детьми (** а кто они для него, автора полутора десятков альбомов, начинавшего рядом с Гребенщиковым и Цоем, но не ставшего "звездой" по причине лени и редкостного нон-конформизма?): "Это скрытая цитата из Бродского – вы, наверное, просто не заметили". А когда спел "Вандализм", и вовсе привел жюри в замешательство. Такое понятие как "ролевая" песня оказалось "жюрикам" незнакомо, и они, заметно оторопев, стали интересоваться, насколько всерьез исполнялась услышанное. Пришлось "Силе" объяснять: "Не все песни идут от лица автора. Иногда они пишутся от лица того, кого автор ненавидит". Сами "жюрики" до этого не дотумкали. Звучащая затем от эстрады к эстраде древняя Силина песенка "Город кастрированных поэтов" казалась гимном фестиваля, где выбирают и лелеют таких "жюриков". Очень уж в тему казались строчки о том, что

Педерасты слагают мадригалы

своим фригидным дамам,

а импотенты – оды

во славу скальпелей

в добрых, сильных руках врачей,

что создали этой рай –

рай для творческих людей,

имя которому –

Город кастрированных поэтов.

Я, конечно, не все время около "жюриков" находился, но характерно, что из увиденных на прослушивании, только "Згу" и Селюнина "жюрики" просили спеть еще что-нибудь, кроме полагающихся двух песен. Видно, что-то все-таки проворачивалось в КСПшных головках, чувствовали какой-то подвох за уверенностью и профессионализмом стоящих перед ними людей, песни которых – явно не дворовые, вот только слишком непривычные на слух. Ощущение было такое, что с рок-поэтикой "жюрики" столкнулись впервые и все, случившееся в нашей песенной культуре за последние двадцать лет, прошло мимо их сознания, словно жили они на другой планете.

Впрочем, бог с ними, с рокерами, — было мне видение и другого свойства. Представил я молодого Окуджаву на таком вот прослушивании. Сидят рядком полупьяные "классики жанра" и самарские "выдвиженцы", решают, кого из соискателей пустить в следующий тур. Стихи Окуджавы нареканий не вызовут, зато уровень владения инструментом... "Вы бы подучились играть, молодой человек, да и вокал у вас... Не с вашим голосом петь на Большой Гитаре. Позанимайтесь, как следует, и приезжайте к нам через год". А уж Городницкого, что спеть толком не может, и на гитаре не играет совсем, — даже слушать не стали бы. Я это к тому, что, по моим наблюдениям, Грушинскому жюри не нужны ни громкие песни, ни тихие. Ему средние нужны. Серые, проще говоря. У Кима с Высоцким тоже было бы мало шансов.

БЛЮСТИТЕЛИ ТРАДИЦИЙ

Стоит отметить дурную преемственность восприятии новой песенной культуры деятелями культуры умирающей. Можно вспомнить, например, что писал в 1968 году о Высоцком композитор Соловьев-Седой: "Когда столичный молодой актер, удачно сыгравший роль в кино или театре, ездит по городам и весям с доморощенным репертуаром, распевая сомнительные песенки об антисказках и блатной дружбе, — это стихийное бедствие... Доколе можно петь о грязи и ненастье, о туманах и буранах, о гробах и поминках, и не видеть жизни, солнца, радости?.. Я симпатизирую Высоцкому как актеру, но ведь, как говорится, симпатия к человеку не в состоянии отменить "приговор истории над его делом". (***Приговор истории, как известно, слова последнего нашего Нобелевского лауреата по литературе, что смерть Высоцкого, — невосполнимая потеря для русского языка).

Похожая схема усматривается в отношении КСПшных деятелей к року, хотя, казалось бы, его отечественные творцы во многом являются их наследниками и продолжателями. Если пробовать вычленить главные различия поэтики этих песенных культур, то речь пойдет о вещах заведомо трудноформализуемых. Для простоты понимания, рассмотрим вот какой момент: приятие или неприятие очевидной, по-моему, синкретичности песенного жанра. Юлий Ким однажды поделился следующим наблюдением: "Когда-то давно мы спорили, является ли песенная поэзия отдельным видом поэзии. Булат Окуджава считал, что бардовская песня — напеваемые вслух стихи. Я не соглашался и считал, что существует стихотворный текст и существует песенный текст. Скорее всего, так размышлял и Бродский, который не любил, когда его стихи распевали Мирзаян и Клячкин. Часто песенный текст в напечатанном виде не смотрится как стихи или смотрится как слабые стихи. Между тем, мелодия и манера исполнения делают слова песни единственными и необходимыми, даже если на бумаге они таковыми не кажутся. Песенное творчество и стихотворная поэзия — все-таки разные жанры".

Если после "Паруса" Высоцкого послушать Янку, некоторые вещи Гребенщикова, Шевчука etc, отпадает вопрос о том, почему Высоцкого многие наши рокеры считают родоначальником своей культуры. А по поводу взглядов Окуджавы вспоминается "Первый закон Джонса": "Ученый, сделавший существенный вклад в любую область исследований и работающий в ней достаточно долго, становится камнем преткновения прогресса – пропорционально значимости первоначального вклада". Думаю, утверждение справедливо не только для научной деятельности. И не только для Окуджавы, но и для многих из тех, чьи фамилии в истории не останутся, зато они "рулят" на "грушинке".

Ещё один важный момент. В поэтике рока и поэтике КСП, мы, как правило, видим диаметрально противоположный взгляд авторов и на себя, и окружающий мир. Песни КСПшников подчеркнуто бесконфликтны, они не имеют претензий ни к себе, ни к социуму, руководствуясь девизом "ты о’кей – я о’кей". У рокеров, как правило, дело обстоит с точностью до наоборот. В большинстве случаев они недовольны и собой, и окружающей их действительностью (в пределе – ощущение собственной вины за несовершенство мира). Надо ли объяснять, что лишь этот подход продуктивен, если не хочешь стоять на месте или деградировать? "Оптимист думает, что живёт в лучшем из миров. Пессимист опасается, что так оно и есть на самом деле". Дейл Карнеги, наверное, с подобной трактовкой не согласился бы, но мы, слава богу, не в Америке.

На художественном уровне сказанное выражено во многих песнях, в том числе и в цитированных "Разговоре с критиком" Тимура Шаова и "Металлике" Ольги Чикиной. Но лучше всего, по-моему, издевка над КСПшными стандартами вышла у Александра Карпова, светлая ему память, в песне "Рокер в гостях у КСПшников" (**** Александр – один из тех, кто не выжил после "веселящего газа" в "Норд-Осте"):

Испытав на себе муки творчества,

пересытившись информацией,

поменять очень часто мне хочется

музыкальную ориентацию.

И, устав потакать пересмешникам,

в вечной тяге к чему-нибудь легкому,

я иду отдохнуть к КСПшникам —

то в леса куда, то домой к кому.

Будет всякого много спетого

слога доброго и наивного.

Я сижу себе с сигаретою,

отдыхаю от рока противного.

Здесь не скачут с гитарой в объятиях,

не трясут волосатыми мордами,

и не грузят мое восприятие

доминантными септ-аккордами.

Здесь мелодия сложной не кажется,

Рифмы в хитрый узор не вплетаются.

Здесь про все в одной песне расскажется.

На худой конец, — попытаются...

Слышу песни про ласково льющийся

свет луны меж палаточных пологов...

Их писал музыкант выдающийся

среди лыжников и геологов.

Как сумели так воплотиться вы

не могу никак разобраться я:

барды древней ирландской традиции —

в менестрелей советской формации...

Вякнул в спину куплету допетому

инструмент, передышки не знающий...

Слышу: "Дайте гитару вот этому.

Между прочим, он тоже играющий".

Я беру её озадаченно

и вокруг гляжу озабоченно:

чтоб такого, не многозначного,

и не очень чтоб замороченного?

Только как бы ни пел осторожно я,

нагнетается по окончании

атмосфера молчанья тревожного —

обстановка недопонимания.

Отдаю инструмент по течению,

словно бремя смываю позорное.

И разносится с облегчением

чье-то вечное ля-минорное.

И какая-то девочка честная,

к барду новому взглядом приросшая,

говорит ему: "Спой-ка ты песенку нам,

но, — смотри, чтоб была хорошая!

ДОЛГАЯ ПАМЯТЬ ХУЖЕ, ЧЕМ СИФИЛИС

Особенно позабавил случившийся в субботу вечером концерт на Большой Гитаре – он позиционирован как главное событие фестиваля. Сначала некий бард Вахнюк прочел стихотворение о том, что на "грушинке" все "звезды" штучные, не как на "Фабрике звезд". Потом на сцену в течение часа выходили "штучные" лауреаты количеством более десяти (еще и прошлогодние подтянулись). Впечатление о себе оставили трое. Лидер "Зимовья..." Костя Арбенин исполнил немного попсовый, а потому беспроигрышный "Романс", чем "завел" народ на Горе и показал выходившим на сцену после, что такое настоящий профессионализм. Оля Чикина заслуживает внимания за одну уникальность вокала – у нее трогательно писклявый, кукольный голос нашкодившей Бабы-Яги. Среди прочих выпихнутых "жюриками" наверх раздражения не вызвал только Роман Ланкин, — в его исполнении "Веселый барабанщик" Окуджавы предстал историей страшноватой, — такими и бывают в реальности большинство историй любой войны. Еще запомнился парень по фамилии Бардин, хотя песню свою из-за волнения и проблем с "аппаратом" он спел на редкость невнятно. Фамилии остальных прочно затерялись в лабиринтах памяти без малейшей надежды на скорый выход.

А дальше так называемые мэтры пели свои песни 15-25 летней давности: Леонид Сергеев даже решил отпраздновать 25-летие песни "Колоколенка". Все, как два года назад, когда я писал об аналогичном концерте: "Изрядную часть выступающих циничная привычка к обобщениям легко раскладывает на два потока. Во-первых, люди, написавшие когда-то одну-две хорошие песни и поющие их теперь всюду и всегда. Все бы хорошо, только подмывает обратиться к ним словами "Гренады": "Новые песни придумала жизнь. Не надо, ребята, о песнях тужить". Или даже вспомнить "Электрического пса" Б.Г.: "Долгая память — хуже, чем сифилис, особенно в узком кругу. Идет вакханалия воспоминаний, не пожелать и врагу"). Второй поток — авторы, выходящие на Гитару с однозначной установкой "я иду развлекать". Костры-бакштаги-рюкзаки сменили тюбики зубной пасты, блинчики, улыбки молодых папарацци и прочая дребедень, рассчитанная на тех, кого и протянутый пальчик смешит до слез, а песни про еду и гигиенические принадлежности вызывают истерический хохот... Высоцкий или Окуджава, песни которых тоже звучали этой ночью, не появлялись на сцене со столь утилитарными целями, как у большинства "поточных" авторов".

Только Высоцкого на этот раз не пели (я, правда, отходил ненадолго — могу ошибаться). И вызывающий брезгливость аншлаговскими интонациями Третьяков свой хит про тюбик не спел, зато пастернаковскую "Свечу" переделал в монолог неудавшегося Казановы (убил бы дурака!). К слову, очень многие из услышанных на фестивале "веселых" песен так и просятся в "Аншлаг", где и упокоились бы на своем законном месте.

Товарищ, имевший доступ в лагерь "жюриков", видел, как организаторы говорят кому-то: "Пой старое, проверенное, а то вдруг тебя освистают". И Костя Арбенин веселую историю потом рассказал: "На Горе рядом с нами сидели молодые парень и девушка. Мы выступили, вернулись обратно, и они нас спрашивают: "Скажите, пожалуйста, а Шевчук сегодня будет петь?". Я говорю: "Нет, не будет, он не приехал". Тогда они спрашивают: "А вообще кто-нибудь нормальный еще будет сегодня?"

Нормальных было мало, казусов – больше. Вот, например, главный "фестивальщик" Борис Кейльман объявляет дочку одного малоизвестного барда (кажется, Туриянского), решившую спеть папину песенку за компанию с неким гитарастом. "Я думаю, и Гора с удовольствием поможет тебе! – помпезно объявляет Кейльман. — Я знаю, что эту песню любят и знают все!". Это я дословно цитирую. А пока дочка поет обычную КСПшную графоманию про "дым наших костров", я оглядываюсь по сторонам и не вижу, чтобы хоть один человек подпел. Напротив, все погружаются в разговоры друг с другом, а кто-то переспрашивает фамилию автора – она ему явно незнакома.

Когда видишь мелькание со сцены на сцену бородатых мальчиков-зайчиков и перезрелых девочек-белочек, слащавыми голосами пытающихся спеть "про любовь, про молодость", мысли в голову лезут невеселые. Например, о том, что в ситуации выбора — а тут можно вспомнить Высоцкого, Галича, Окуджаву, и не только их, — приоритетным стало, условно говоря, так любимое местными организаторами "визборовское" направление, доведенное фанатиками до жутковатого абсурда, после чего и появился анекдот про ля-минор, от которого гитаристу хочется стошнить. И, как следствие, вся гигантская инфраструктура КСП с её слётами и фестивальными ранжирами замкнута на тематическое, ритмическое и гармоническое однообразие, ставшее незыблемым каноном. Она всё более напоминает советскую империю накануне распада, когда на публику декларируются прописные истины и говорятся правильные слова, но всё живое происходит вопреки "официозу" устоявшихся рамок и норм. И ничего удивительного, что год назад в пресс-релизах мероприятие именовалось "фестиваль туристской песни им.Валерия Грушина", а два года назад дипломы лауреатам выдавали от имени фестиваля "военно-патриотической", кажется, песни (или что-то в этом роде – ересь плохо запоминается). От "совка" не сбежишь, если он – в твоей голове.

Правда, тот же Костя Арбенин, лишь этим летом впервые и едва ли не случайно окунувшийся в бардовскую среду, несколько охлаждает мой пыл: "Меня поразило, что на Ильменском фестивале многие участники конкурса были на порядок выше лауреатов Грушинки. Здесь стали лауреатами те, кого мы "запороли" на "ильменке" — это либо голимое КСП, либо юмор на уровне передачи "Аншлаг". На "ильменке" жюри, по-моему, объективней, потому что представлены разные стили песенных культур – присутствовал даже Харатьян от "актерской" песни. У нас не было никаких споров. Все просто говорили о конкретном человеке: да, нет, может быть. И по результатам составился неплохой список лауреатов. Так что бардовская тусовка очень разная и на "ильменке" уровень жюри намного выше". Может, и правда есть бардовские фестивали, где организаторы пропагандируют не КСПшный примитив, а нечто, имеющее больше отношения к жизни и к искусству. Но я пока не сталкивался, если не считать "Оскольской Лиры", слишком маленькой и маргинальной, чтобы говорить о ней всерьез.

СВЕТЛЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

Раздрай между декларациями и реальным положением вещей легко объясним. Песенные вкусы создателей фестиваля (они же – блюстители традиций), застыли на эпохе Визбора. Их позицию сформулировал выступавший на Гитаре самарский бард Есипов, легко и непринужденно спевший: "Повторятся непременно / наши песни в наших генах". За такую наивность расцеловать хочется, только, к счастью, ничего общего с реальностью эта лысенковщина не имеет.

Когда я высказал недоумение по поводу катастрофической пропасти между вкусами организаторов и основной части публики главному "жюрику" Вадиму Егорову, тот ответил мне так: "Люди, воспитанные на другой культуре, абсолютно вправе думать, что это не для них и над этим можно в лучшем случае улыбаться. Но давайте будем исходить из того, что это все-таки фестиваль бардовской песни. Представьте, я пришел бы на рок-фестиваль, сказал, что представляю компанию старых пердунов, которым все здесь не нравится, и надо сменить ваших молодых организаторов на нас. Эта зеркальная позиция парадоксальна, но она наглядно показывает, что не надо лезть со своим уставом в чужой монастырь. Если не нравится — не приходите на этот фестиваль. Пусть он будет тогда не двухсоттысячный, а десятитысячный – ничего плохого от этого не случится. Но вы же приходите...".

Насильно мил не будешь, только мне представляется, что все сложнее, чем думают господа КСПшники. Главная проблема в том, что фестиваль, судя по тому, что я вторично здесь увидел, давно живет своей жизнью, нисколько не согласуясь с мнением отцов-основателей. И, по-моему, они уже не вправе с такой уверенностью считать его "своим". Вспоминается повесть Стругацких "Гадкие лебеди" – единственное, кажется, серьезное литературное произведение, где прототипами главного персонажа стали, по признанию самих авторов, их барды-современники. В повести цитируются Ким и Высоцкий, черты последнего отчетливо угадываются в образе Виктора Банева. Одна из основных мыслей, которую вынес Банев из общения с загадочными мокрецами — "Будущее делается тобою, но не для тебя". Но это Банев (или все-таки Высоцкий?). А в приложении к "грушинке" эту фразу можно переформулировать довольно унизительно для создателей фестиваля: "Будущее свершилось и прошло стороной, а ты его даже не заметил".

Еще один забавный факт. От Галины Хомчик ("жюрик" и второй ведущий концерта на Большой Гитаре) я узнал, что в жюри встречаются люди, которых раздражает, если на сцене используется даже вторая гитара, не говоря уж об электроинструментах. Боюсь, что это не лечится и ближайшие перспективы фестиваля туманны.

Сначала – два крайних варианта. Первый фактически "озвучен" Вадимом Егоровым: разогнать со "своего" фестиваля "инородцев", оставив дорогие сердцу трехаккордные попевки "про любовь, про молодость", всякие там костры-рюкзаки, романтику походной жизни и прочее графоманство. Ну, еще, может, про тюбики, — должна же толпа что-то жрать. Вряд ли этот путь осуществим. Фестиваль и впрямь рискует превратиться "из двухсоттысячного в десятитысячный", а "грушинка" для его отцов-основателей – какой-никакой, но бизнес.

Второй путь, не менее радикальный, — резкое омоложение оргкомитета и допуск в жюри не только правоверных КСПшников, но и более развитых в музыкально-поэтическом плане людей. Он еще менее осуществим – инерция мышления у людей пенсионного & предпенсионного возраста чересчур велика. Скорее, будут с завистливым недовольством хмыкать: "Не приезжайте. Но вы же приезжаете...".

Так что, вероятнее всего, стагнация продолжится и через несколько лет место проживания деятелей оргкомитета и жюри придется выносить за пределы фестиваля, потому что пропасть между вкусами пенсионеров и основной массы публики только усугубится – они продолжат существовать параллельно, в упор друг друга не замечая, до полной потери какого-либо намека на контакт.

Анатолий ОБЫДЁНКИН