Если сказать, что в Новый Свет пожаловал российский бард Тимур Шаов — ручаюсь, никто не удивится: а чего опять, вроде был в прошлом году... Все исправно засядут за телефоны или компьютерам — заказывать билеты, пока они есть.

В России, где "сатиры смелый властелин" проживает, его концерты тоже проходят при неизменных аншлагах. На цитаты расходятся его песни — полные и нежных лирических откровений, и яростного смеха, плавно переходящего в ядовитый сарказм: "Я в этом не участвую, я просто пиво пью!", "Есть тревога — дайте мне аминазин", "Дружба – дружбой, а дистанцию блюди!", "Выходные — сами понимаете — у мужиков критические дни...", "Он с ненормативной лексикой, словно с песней, шёл вперёд", "Не хотел я пить, но — пятница...", "Он поэт, а это значит : рифмы есть — а денег нет..." Они изобилуют аллюзиями, цитатами, парафразами, проходятся по нынешней российской жизни и отсылают к жизни древних — но вот удивительное дело: какой-нибудь обобщенный Иван Иваныч (впрочем, не совсем обобщенный — песня соответствующая у автора имеется) — даже не вполне просохший после возлияний, даже не страдающий избытком эрудиции — как-то ухитряется понять, что древняя Эллада Шаова немножечко имеет отношение к политическому пейзажу за собственным окном.

Впрочем, будем точны: сказать, что сочинения Тимура поет вся страна — допустить преувеличение. Многие в этой измученной стране вообще ничего не читают и не слушают. Там правят и воруют синхронно, там законы сочиняются для их нарушения, там царит тотальный дурдом. А у нормальных людей, не отваливших за бугор, продолжают рождаться дети — и им, нормальным, надо как-то исхитриться не стать пациентами того самого дурдома, который зовется родной страной. Вот тут политические сатиры Тимура и становятся скорой помощью, антибиотиком запаса.

Он едко и неоднократно проходится по адресу народа — забывшего, что он, народ, собирательное существительное, должен состоять все-таки из человеко-единиц. Но единицы-человеки, узнавшие себя, не обижаются — озонируются, начинают смеяться, легче дышать. И ставить диски, чтобы снова послушать — смешную "Деревеньку", эпикурейскую "Оду пиву", опусы про страсть к жене гаишника, про тоску по классике, стремительно обесценивающейся в мутном потоке массового бескультурья, про горькую повторимость российской истории ("Перечитывая Галича", "Обращение к товарищам ученым")...

Смешная песенная "деревенька моя, хвостик с кисточкой..." началась с отнюдь не смешных реалий жизни. После окончания Ставропольского медицинского института юный доктор Тимур Шаов был распределен в станицу Зеленчуковская родной Карачаево-Черкессии. Двенадцать долгих лет служил местным Чеховым — в условиях, начисто отметающих мысль о гуманности создателя к его творению. Жил за двадцать пять километров от места работы, колесил на попутках — терпел. А песенная муза над ним уже витала. Не было бы счастья, да несчастье помогло: еще на шестом курсе молодой врач-интерн сломал ногу — полгода пришлось провести в гипсе. Тогда же, благо времени оказалось достаточно, родилась первая сатира "Я себе сломал ног У". Это было беззлобное высмеивание мужской влюбчивости, приведшей к безрассудному прыжку с балкона по прихоти глупой и манерной девушки Лены. Лена куда-то делась, нога срослась — а песни не кончились: родилась лиричная, но с правдивыми венерологическими подробностями "Мы поедем на природу", и философский "Мечтательный пастух" — и много чего еще...

Пришел час — эндоскоп сменился на гитару: после Зеленчуковской была подмосковная Дубна, за ней — Москва, вольные артистические хлеба. Впрочем, хлеба эти не сразу начали золотиться: врача-гастроэнтеролога высшей категории, начавшего возделывать ниву авторской песни, апологеты жанра активно невзлюбили. Его цветистые яркие стихи не хотели удерживаться в ортодоксальных рамках и петься под хриплую гитару — ему стали помогать замечательные музыканты московских групп "ГрАссмейстер" и "Гой". Собратом по сольным концертам сделался непревзойденный гитарист Сергей Костюхин из вышеупомянутой группы с недлинным хулиганским названием (он же — герой шаовской песни "Мизантроп Костюхин"). Вот так и шло: ортодоксы шумели, как тот камыш — а обзываемый сценическим пижоном Тимур Шаов, вроде своего нового героя, отважного дельтапланериста, парил себе в собственной выси под богатые аранжировки.

...По уговору, несколько недель назад я ждала звонка Тимура в своей нью-йоркской квартире. Телефон молчал: звезда, как потом выяснилось, смиренно стояла в крутом московском трафике. Никаких художественных преувеличений: "Стоят "Лендроверы", стоят "Лендкрузеры". Как их унизили, как их обузили!" — собственная "Песня о московских пробках" остается с человеком.

Пробился, слава тебе господи...

— Тимур Султанович, не жалко ли оставленного эндоскопа?

— Нет. С тех пор, как инструмент был отправлен на покой, я выпустил девять дисков: "Выбери меня", "По классике тоскуя", "Итоги пятилетки", "Сказки нашего времени, "Верните, твари, оптимизм!", "Любовное чтиво", "От Бодлера до борделя", " Свободная частица", "И какая меня муза укусила?" От укуса музы никакие прививки не помогают.

— Недавно, согласно Интернету, у вас была "горячая линия" с читателями "Московского комсомольца". О чем спрашивал многократно воспетый вами народ?

— Ой, легче сказать, о чем не спрашивал! Многие просто благодарили, удивлялись возможности напрямую поговорить с любимым исполнителем — это я не характеризую себя, просто передаю оценку. Звонит, например, женщина, смущается: "Муж сказал: "Набирай!" — а я не верю, что вот так запросто можно вас услышать — спасибо за это..." Хотели узнать простые вещи: что я люблю и чего не люблю, не устаю ли во время гастролей...

— Ни о чем таком сложном, философском речи не было?

—В смысле о бытии? Нет, как-то в этот раз не прозвучало: видимо, многие ответы содержатся в песнях.

— А не раздражают ли вас банальные вопросы, заданные из любопытства?

— Разве могут раздражать ценители? Я всегда благодарен за внимание: не понимаю, как можно от кого-то отмахиваться, говорить, что тебя достали... Кто достал — те, для кого пишешь? Так смени сферу деятельности... Ну, интересно людям, женат ли ты, сколько лет детям — что тут плохого? Заколебали поклонники — это как раздражают пациенты: такой доктор уж точно не должен лечить. Конечно, если в вопросе содержатся нападки, агрессия, он не радует — но меня пока бог миловал.

— Нынешний ваш приезд в Америку — очередные гастроли или есть какой-то иной повод, приуроченность?

— Повод есть: новая книга песен "Промежуточный итог", невероятно талантливо иллюстрированная. Три года назад художник Сергей Сысуев выгреб весь мой фотоархив и все это время работал. От результата я обалдел. Каждый разворот можно рассматривать по полчаса и удивляться, какие это коллажи... Книга весомая — в смысле весит целое кило. В нее вошли автобиография, песни, ноты, мои предисловия к песням, лучшие записки, полученные на концертах. Но если честно, на эту поездку я дал себя уговорить — не хотел заниматься "чесом": был такой термин у старых российских гастролеров, означал скоростной бег, прочесывание провинции с целью провести максимальное количество концертов. Халтуру, проще говоря! Я стараюсь делать больший перерыв между гастролями: со времени последних американских прошел всего год. Но друзья из Нового Света попросили приехать и попеть, а то экономика всех подкосила, оптимизма как-то маловато. Программа предварительно называется "Антикризисное..."

— Смена полюсов: теперь оптимизм надо завозить из России в Америку...

— По-моему, дело не в том, кто где живет: я мог бы приехать, например, из Швеции. Важен результат: с моих концертов люди до сих пор всегда выходили улыбаясь. В этот раз я отнекивался — и тут на сцену выступил один из американских антрепренеров, человек с вашего Брайтона. Я ему говорю: дескать, был у вас недавно, новых песен появилось немного — а он мне: "Вы шо о себе думаете? Вы думаете, шо весь Нью-Йорк только и поет ваши песни? Какие там новые — половина иммигрантов вообще не знает старых!" Тут бы обидеться — а мне стало очень весело, с небес вернулся на землю и стал готовиться к поездке. Концерты будут в основном по заявкам: зрители пишут записки — пою.

— Недавно я с семьей устраивала "домашник" милому молодому российскому барду. В беседе далеко заполночь он признался, что после этой поездки — второй по счету — окончательно расстался с российскими негативными мифами об Америке. А насколько подобные мифы внедрены в ваше сознание?

— Я попрощался с ними несколько раньше — сразу после одиннадцатого сентября две тысячи первого года. Проходил интервью в американском посольстве на следующий день после трагедии: получить разрешение на выезд было тогда фантастикой. Спросили: "Куда едете?" Отвечаю: "На песенный фестиваль!" И чиновники, которые оказались абсолютно нормальными людьми, прямо обрадовались, хотя кто тогда вообще радовался: "Ой, это замечательно, это сейчас очень нужно!" — и тут же, ничего больше не выспрашивая, дали визу. Потом многому научила сама Америка — спокойствию, терпению. Научился вежливо ездить — хотя в Москве вежливому водителю легче не садиться за руль вообще... В любой стране нужно пожить, покрутиться, только потом можно делать выводы.

— Вот американская авиакомпания "Дельта" вас обидела. "Летели мы тогда в Нью-Йорк из Сан-Франциско. Мы долетели — мой багаж не долетел..." Сотня дисков, том Шекспира и штаны исчезли — грустно и жалко! Песня получилась злая, но обида вроде как не перешло на уровень глобальных обобщений, правда?

— Правда. Простил я их! Хотя сумка исчезла и не вернулась. Мог бы, конечно, получить компенсацию, но некогда было этим заниматься, плюнул. Ну, а дурацкий миф о бездумности и бездуховности американской молодежи развеялся в одном из колледжей Айовы, где мне выпало читать лекции об авторской песне. "Бездуховные" задавали вопросы о Чехове, о Станиславском... Нельзя ничего обобщать. Матрешки, медведи, повсеместная грубость — это другой миф, о России. В моей квартире, например, грубости нет. Хотя, понимаю, что за ее пределами можно хорошо нарваться.

— При теперешнем состоянии дел и настроений в России не беспокоит ли кого из ура-патриотов тот факт, что Тимур Шаов — по оценкам многих, первый бард страны, — человек не русский?

— Людей глупых это да, беспокоит. Отношение к ним у меня безразличное. А вот оценка "первый бард России" кажется некорректной — и не из ложной скромности. Разве это бег или плавание — кто определяет первенство, в каких единицах? Если сузить сферу только до авторской песни, то для кого-то первый — Александр Моисеевич Городницкий, кстати, нежно мной любимый. Ну, а кто-то назовет Митяева. Разные измерения.

— А как вы, которого подкованные поклонники с любовью, как собрата, именуют "гнилым интеллигентом", справляетесь с мощным потоком всесильного масскульта?

— Мне-то чего справляться: массовка раздражает количеством, но ведь каждый сам делает выбор, читать литературу или макулатуру, смотреть содержательные передачи или бесконечные танцы на льду, подо льдом... Конечно, культурное пространство России унифицировано, у людей теряется чутье на хорошее и плохое. В этом смысле очень многое зависит от семьи, и я рад, что мои эстетические вкусы и вкусы детей совпадают. Приятно послушать вместе с сыном "Дип Перпл", например...

— В этом плане у меня перед вами, Тимур Султаныч, личный должок. Мои собственные дети, на ранней стадии иммиграции упорствующие в желании быть американцами, сломались на вашем "Чисто конкретно": храбрый голубой "Запорожец", обогнавший джип с крутыми "братками", ужасно их рассмешил и примирил со странноватым жанром авторской песни, а заодно и с отчуждающимся русским языком.

— А меня недавно порадовала семнадцатилетняя дочь Бэла: забрала с моей полки все книги Вайля и Гениса — "Карту Родины", "Родную речь", "Американу"... Дети читают — это при том, что с экрана льется бесконечное тупое счастье — одно на всех. Ну, так и не смотри этот поганый телевизор...

— В котором вы появляетесь не очень часто...

— Одна зрительница так и спросила: "Вам не обидно, что вас так мало на телевидении, в газетах? Было бы больше передач и публикаций — и слушателей бы прибавилось". Это беда не только моя: в России достаточно авторов, которые стоят внимания настоящего зрителя. Люблю Марка Фрейдкина, Григория Данского, Андрея Козловского — но эфир ими не переполнен. Недавно на Грушинском фестивале слышал группу каких-то девчат из провинции: молодые, настоящие! Стихи прекрасные, музыка замечательная, голоса свежие, подача оригинальная. Кто они, кто про них знает? Вот то-то и оно.

— А кому-то везет больше... В российских верхах нынче модно слушать авторскую песню: такой знак демократичности небожителей, показатель их интеллигентности. В последнее время мне часто выпадает беседовать с российскими бардами — и в качестве интервьюера, и в неформальной обстановке. Не кичась, но и не особенно скрывая, некоторые из них рассказывают, что пели в Кремле перед первыми лицами страны. Вам такая честь не выпадала?

— Ой-ой, минуй нас пуще всех печалей! Надеюсь, что у первых свои дела, а у меня пусть остаются свои. К тому же сильно сомневаюсь, чтобы на социально заостренные песни у них была лояльная реакция: это же не лирика. Кстати, сам Городницкий — повторяю, что нежно люблю его... — спрашивал, не слишком ли много я пишу на злобу дня. Не то, чтобы надо перестать это делать — но, может, пореже, может, проявить себя в лирике. "Я, — говорит, — и Саше то же самое говорил!" Уточняю: "Какому Саше?" — "Галичу!" — "Ну, Александр Моисеевич, комплимент мне, спасибо за сравнение!"

— И все-таки: как же насчет лирики?

— Когда тянет на лирику, я ее читаю.

— Скажите, пожалуйста, давно ли вы после написания сокрушительной песни об украинской таможне "Транзитный поезд через Украину" ездили в "ближнее зарубежье"?

—Ага, давно... Позавчера приехал. Концерты были именно в Киеве и Днепропетровске. Принимали потрясающе — стучу по дереву.

— А в поезде?

— Пару предыдущих поездок в тот регион оказались странно тихими, а в этот раз в соседнем купе находилась блюз-группа "Крематорий", которая везла скрипку — и началось... Документов о том, что это не Страдивари, а рядовое китайское изделие, у ребят не было. Над ними, понятно, поиздевались, зато мимо нас прошли.

— Что-то мне обидно, что украинские пограничники вас не узнали...

— И слава богу: думаете, у них бы хватило бы юмора сказать спасибо? За "это мы, москали, его сало поели, это мы не даем ему нефти и газа"?

— Могу понять. Ну, а если говорить о маршрутах более дальних — особенно в один конец, то о вас говорят: "невыездной". Как о Жванецком. В смысле: что бы вы делали, уехав из страны, питающей творчество?

— Насчет меня это точно: где родился, там и сгодился. Уехать мог бы, но только чтобы лечить — а это в условиях эмиграции крайне сложно. Кстати, само сочетание "мое творчество" не очень люблю: оно означает слишком высокое мнение о себе и заниженное — о других. Начинаешь сомневаться, так ли хорошо человек творит и не только ли для себя он это делает.

— О том, как это делаете вы, говорит сам народ: врачевание! Кстати, имеет ли это смысл, если, по вашим собственным словам, "человечество сошло с ума"?

— Не надо думать о том, безнадежны ли труды — надо трудиться, честно и спокойно. Спасет ли мир красота? Может, и спасет, ты выполняй утилитарную задачу.

— Слова "утилитарная" не боитесь?

—Абсолютно. Подними людям настроение — а вдруг они еще и над чем-то задумаются...

— Как ни печально, довольно значительная часть российского люда поднимает себе настроение известным российским способом. Версия едкого и умного Дмитрия Быкова о том, что пьянство — это миф, привела меня в замешательство. По наблюдению Быкова, страсть россиян к выпивке сильно преувеличивается, дабы скрыть пороки посерьезнее — и вообще во французской провинции Коньяк пьют так же, как в Тамбовской области...

— Странно слышать. Пьется в России много, по-черному — и не только вокзальными бродягами и бомжами. Да какой там миф — очень серьезная беда: жил, видел. В станице Зеленчуковской достаточно было зайти в приемный покой больницы после праздника — знаете, бывали такие, по три дня. А потом везли упившихся — с холециститами, панкреатитами, в белой горячке. Не был я в провинции Коньяк, но уверен, что там все происходит немножко иначе — не так запойно, не так надрывно, не ту гадость глотают.

— О том, что напитки во Франции почище, Быков честно сказал. И плавно перешел к развенчанию другого якобы мифа — о тоталитаризме. Дескать, не так плохи сегодняшние российские верхи, все могло быть гораздо страшнее...

—Судя по тому, что я сейчас читаю, мнение свое он переменил. По-моему, о чистом тоталитаризме говорить рано, а вот о тенденциях — необходимо. Нерадостные происходят вещи.

— Но вы умудряетесь поднимать людям настроение. А кто улучшает его вам?

—А вот эта, младшая наследница, рядом бегает... Три с половиной года. Радость — семья, друзья, общение с теми, кто приятен. Простое обывательское счастье, на которое так редко выпадает время...

Интервью вела Бэла ГЕРШГОРИН