Евгений Агранович — автор песен, которые многим кажутся народными: "Я в весеннем лесу пил березовый сок", "Одесса-мама", "Лина", "Солдат приедет". Все русские тексты песен из фильмов с Лолитой Торрес, песни Раджа Капура из индийских фильмов — все это тоже он.

Евгений Агранович прошел всю войну, сражался, дошел до Берлина. Его долго не печатали, оспаривали права на его песни. Но сегодня, в свои 84 года, он излучает бодрость и оптимизм, как мало кто из молодых.

***

— Евгений Данилович, а современные песни вам нравятся?

— Ничего не имею против, но нас сегодня как-то научили вообще не вслушиваться в слова. Берут женское имя или фразу типа "мы будем вместе" и повторяют двадцать раз. Фигня какая-то, будто третьеклассник левой ногой написал. Нам дали понять, что слов в песне вообще нет.

— Кстати, как родилась ваша знаменитая песня про березовый сок и ненаглядную певунью?

— Я написал ее в 1954 году за одну ночь для шпионского фильма, ее должен был петь Марк Бернес. Бернесу очень понравилось, режиссеру — тоже, но кино — консервативная вещь: стоит вам разок сыграть бандита, и все — не отвяжетесь. Так и со мной: руководство привыкло, что я хорошо перевожу песни для дубляжей, но чтобы сам написал, да еще и с музыкой! Ну нет, пригласили самых известных поэтов. Они написали, Бернес спел, но их песня рамочку экрана не перешагнула. А свою я пустил по гитарам, по компаниям, и она пошла своим путем. Народ даже слова некоторые на свой лад поменял: у меня было "с черноглазой певуньей в стогу ночевал", а народ стал петь с "ненаглядной". И я не в обиде — это лучше, потому что ненаглядной может быть любая женщина. Кстати, ненаглядная — очень русское слово, его почти невозможно перевести.

— А разве вы эту песню не для "Ошибки резидента" писали?

— В "Ошибку резидента" она попала случайно. Как-то режиссер Дорман снимал на Байкале комедию. Приезжаем, а там дождь. И вот сидим в холодной бане, а девочки из массовки запели под гитару эту песню. Дорман аж вскочил: "Что за песня, она мне для "Ошибки резидента" нужна!" А ему: "Не психуй, вон автор сидит". Я спел, оператор записал, и она пошла в картину.

— От песни такое чувство, будто автор сам по свету скитался и сам все пережил...

— Меня часто спрашивали: мол, вот у тебя там "бразильских болот малярийный туман" — ты что, был в Бразилии? Нет, не был, но там бывал человек, с которым мы вместе воевали, он мне и рассказал. И концовка песни "да вот только узнает ли Родина-мать одного из пропавших своих сыновей?" тоже с фронтом связана. Когда наши наступали, навстречу из лесов выходили одичавшие остатки наших разбитых дивизий. Тогда ведь как было: если тебя окружили, ты имел право только погибнуть, уходить с поля боя и уж тем более сдаваться в плен было нельзя, иначе лагеря. Но многие все равно уходили в лес, а потом просили оружие, чтобы или погибнуть, или заслужить "прощение". Маршал Рокоссовский, который сам сидел и которого на фронте очень любили, брал их к себе под личную ответственность. И, между прочим, ни разу не пожалел. Вот отсюда и идут эти слова: узнает тебя Родина-мать — ты герой, а не узнает — ты Магадан, ты Воркута, и вообще никогда не вернешься. За эту интонацию песню и полюбили.

— Тяжко было на войне?

— Я счастливчик, у меня и шрама-то серьезного нет — так, царапины. Хотя от Добровольческого московского батальона, куда я попал в первые дни войны, не осталось почти никого.

— Это правда, что вы на фронте спиртом растирались, вместо того чтобы выпить "фронтовые сто грамм"?

— Было такое, под Москвой, в 41-м. Мы наступали, а мороз стоял 43 градуса. Холод такой, что смазка у немецких пушек замерзала, как столярный клей, и они не могли стрелять. Немцы в своих блицкриговских шинельках дико мерзли и бросали на дорогах огромные грузовики, потому что те не заводились. А у нас были ватники под шинелями, но нас жутко ели вши всю войну — и солдат, и генералов. И вот мы забираемся в эти фургоны, набиваем пустую бочку из-под бензина снегом, разводим под ней костер и устраиваем баню. А я в отличие от других ребят еще и спиртом растираюсь. На меня смотрели как на идиота, но мы были все искусанные, и спирт очень помогал. Это же сырец, вонючий страшно! Ребята пили его через рукав, чтобы губы к кружке не примерзали, а я не мог, противно было. Зато вши от него просто шарахались.

***

— Какую из своих песен вы считаете главной?

— Трудно сказать. Наверное, "Лину". Там фронтовик говорит жене: если меня убьют, не оставайся черной вдовой, а вернутся с фронта ребята — считай, что один из них я. Ты должна быть матерью и женой, а моим именем назови сына и воспитай его так, чтобы я еще пожил среди людей... Казалось бы, простое дело: бойцы напевают "Лину", шлют в письмах домой — в атаку-то с ней никто не идет. И только спустя годы один человек объяснил мне, в чем была миссия этой песни: закончилась война, молодая вдова ходит в трауре, не глядя на мужчин. А потом перечитывает письмо мужа со словами "Лины" и понимает, что он разрешил ей жить без него. Мало того, приказал!

— А как же Симонов: "Жди меня, и я вернусь"? Он ведь призывал ждать, когда уже никто не ждет, ждать вечно...

— Эти стихи вышли в разгар войны, и тогда это было правильно. Но к концу сороковых все, кто мог, уже вернулись, и "Лина" помогла многим вдовам начать новую жизнь. Женщина могла не задумываться над ее словами, но ей всего 23 года, и она кому-то нравится. И у нее уже нет этого страшного тормоза — "жди меня, и я вернусь". Я счастлив, что написал такое.

— Как складывались ваши отношения с женщинами?

— Я любил многих, но часто без взаимности. Так как-то получалось, еще со школы. С одной стороны, жаль, а с другой — приходилось изливать душу в песнях. Хотя любили и меня. Не так давно была у меня подруга, 34 года, но я выдал ее замуж.

— Почему?

— Слишком большая разница в возрасте. Я увидел, что ее любит хороший человек, попросил выйти за него, и она довольна.

— А вы?

— И я очень рад за нее.

***

— Детей у вас много?

— Официально один сын, но должна быть еще дочка. Была в моей жизни очень милая, умная, небесталанная женщина. Она очень долго была одинока и сказала, что хочет от меня ребенка. Мы некоторое время встречались, потом расстались. А когда увиделись, девочке было уже три года. Она разрешила подержать ее на руках, но от помощи отказалась.

— С сыном отношения поддерживаете?

— У нас с ним худой мир, который, как известно, лучше доброй ссоры. Зато невестка мне — как дочь. Любит мои песни, мои книжки, ездит со мной на концерты, радуется за меня, а когда в больницу попадаю, мчится навещать. Она настоящий друг. Мне вообще повезло с друзьями — спасибо ребятам из Клуба авторской песни, благодаря им я не одинок, они меня зовут на концерты, навещают.

— С высоты прожитых лет можете сказать, что в жизни самое главное?

— Достоинство. Умри, но не давай поцелуя без любви — такого я, конечно, не могу посоветовать, но надо жить без приспособлядства. Хорошее я слово придумал, а?

Copyright © Petits | При перепечатке и цитировании ссылка на "ЧАС" обязательна