Летом — жизнь. Только летом, собственно, и жизнь. Еще в самом начале весны барды и небарды начинают беспокойно ходить кругами и, как собаки, подолгу смотреть на луну. То есть — на дорогу. И старательно смазывают лыжи. В переносном смысле. А уж стоит наступить лету...

Фестивалей, конечно, хватает и в другие времена года. В том числе у нас в крае. Есть прекрасный заполярный Норильск, есть Саяногорск. Но летом — другое. Для Евгения Савельева, Ларисы Ялынской вот уже который год лето — это Барзовка (в прошлом году к ним примкнули Светлана Филиппова и Валерий Кузнецов). Барзовка — лагерь каэспэшников на Азовском побережье Черного моря, неподалеку от Керчи. Существует он уже лет пятнадцать, "работает" (как-то не клеится сюда это слово, поэтому я взял его в кавычки) в три смены практически до конца августа. Собирается в каждой смене по нескольку десятков человек — родня. За много лет совместного летнего отдыха они успевают сдружиться настолько, что каждое расставанье и каждая встреча без слез не обходятся.

Лагерь, как я сказал, черноморский, есть там и свой "дядька"-Черномор: Юрий Иванович Черноморченко, создатель и бессменный организатор Барзовки. Фамилию себе, очевидно, специально подобрал, чтоб соответствовать. У него, правда, нет длинной бороды, как у сказочного героя, он невысокого роста, худой. Зато Юрий Иванович — обладатель такого уникального баса, который, говорят, не снился и Шаляпину. Впрочем — при полном отсутствии слуха. Иногда он по утрам где-нибудь неподалеку от приглянувшейся палатки в качестве побудки поет "O Sole mio!"...

Барзовка — лагерь в СНГ, пожалуй, первый, но не единственный. Лет шесть успешно продержался Буян, лагерь на острове неподалеку от Казани. Потом его организатора Стаса Аршинова захватили другие заботы, и Буяна не стало. На другом волжском острове, под Новокуйбышевском есть лагерь Арго. Главный аргонавт — Саша Жаров. Несколько лет назад в Иркутске была попытка создать нечто свое такого рода. Попытку предпринял Александр Горнов. Прекрасное место: подножье Хамар-Дабана, горная речка Снежная, неподалеку — Байкал и прочие прелести... Лагерь просуществовал два года. Увы.

Есть лагеря плавучие: сосновоборский бард-сплав, который проводится шестой год, — первый и самый, наверное, яркий пример. Затеял его Владимир Бортников. Собиралось там порой до сотни человек. В этом году было, говорят, поменьше, человек тридцать. Около двух недель длится сплав на плотах по Мане. На берегах, в местах стоянок, проходят концерты. А после сплава, как правило, большая часть участников садится в поезд и катит на Грушу...

* * *

Фестиваль памяти Валерия Грушина в Самаре — самое многочисленное собрание бардов из тех, что проходят летом. Каждый год в первые выходные июля, а точнее — начиная где-нибудь с четверга, а то и среды, огромная поляна неподалеку от Майстрюковских озер начинает заполняться людьми с гитарами. По длинному склону горы бесконечной вереницей тянутся "зеленогорбые верблюды". Субботней ночью этой горе суждено стать зрительным залом, а под горой, в старице будет плавать на воде знаменитая, не раз обошедшая телеэкраны грушинская сцена-гитара. Именно там — главное действо.

Места на горе начинают занимать уже субботним утром, хотя концерт начинается с наступлением темноты. На гору, как в любой зрительный зал, продаются билеты, на "входе" стоит милицейский контроль, и если нет у тебя билета или визитки с надписью "Оргкомитет", "Пресса" или если ты не участник концерта, попасть на гору бывает сложно: вдоль склона натянуты шнуры, и милиционеры бдят. Хотя очень часто выставленные заслоны оборачиваются камуфляжем, эдакой декорацией. Суровые стражи на деле оказываются милейшими ребятами, оставившими свое служебное рвение, как лишнюю вещь, в городе. И пропускают, конечно. Получается, как в известном анекдоте: "Придешь завтра в три, я тебя съем." — "А не приходить можно?" — "Можно!"

Публика на горе собирается благодарная. Когда ей что-то особенно нравится, она начинает мигать многочисленными фонариками. А противоположный берег (туда тоже транслируется звук) палит из ракетниц и дымит фальш-веерами. Очень впечатляет. (Жаль, что я не могу проиллюстрировать этот самый зрелищный фестиваль: так вышло, что у меня нет ни одной фотографии, дающей хотя бы приблизительное представление о нем.)

Несколько слов — об истории фестиваля. Первый Грушинский прошел в 1968 году, через несколько лет после того, как погиб в таежной речке Уде, спасая детей, замечательный парень, турист, песенник Валерий Грушин. Собственно, тогда это еще и фестивалем-то не было. Собрались друзья, знакомые, помянули Валеру, попели... Друзей, однако, набралось человек 600. Дальше — больше. В конце концов, при подсчете стали оперировать цифрами сначала четырех-, потом — пятизначными. А говорят, бывало и за сотню тысяч...

После 79-го, когда собралось особенно много гостей, Грушинский прихлопнули. Официально — потому, что пострадавшая от ежегодных нашествий природа требовала отдыха. Неофициально говорилось, что власти просто испугались такого количества свободных людей. Скорее всего, так оно и было. Тогдашним идеологическим начальникам КСП были костью в горле, а тут не просто КСП — "КСПище"... Официально, с объявлением фестивали в Самаре не проводились с той поры до 87-го года. К 87-му потеплело, Грушинский возобновили и больше уже не закрывали.

Самарский фестиваль (теперь он — международный) силен традициями. Это и привлекает сюда ежегодно тысячи страждущих. Это же, однако, и многих отпугивает. Традиция — дело хорошее, если допускает существование рядом с собой нового, нетрадиционного. На Груше традиция все же заметно довлеет. Это чувствуется во всем: и в том, что хозяйничает на главной сцене романтическая тема, причем в самом кондовом, "дорожно-туристско-костровом" варианте; и в том, что, заменив было привычное прослушивание ("отстрел") авторов и исполнителей творческими мастерскими, где можно было по крайней мере услышать мнение о своем творчестве, получить дельный совет от мэтра, который тобою уважаем, — как-то незаметно вернулись назад, к прослушиванию. Из 87-го года помню такой отвратительный эпизод: на сцене Гостиного двора шло прослушивание участников, изредка оживляемое выступлениями членов жюри — известных бардов. Вышел Сергей Никитин, его восторженно приветствовали. Он спел несколько песен, потом объявил Евгения Клячкина. И вдруг толпа взревела: "Не хотим Клячкина, пусть Никитин поет!". Евгений Исаакович, уже почти поднявшись на сцену, так и замер на последней ступеньке, растерявшись. Никитин, сгорая от стыда, едва урезонил зрителей. Клячкин стал петь, сбился, забыл слова... Мы с другом ушли, не дослушав. На душе было гадко. После, много лет подряд бывая на Грушинском, убедился: то, что мы наблюдали семь лет назад, к сожалению, почти нормальное явление.

В этом году Грушинский фестиваль был ни хуже, ни лучше, чем всегда. С обычным восторгом принимали Олега Митяева и Анатолия Киреева с их красивенькими туристскими и романтико-бытовыми песенками. Не хотели отпускать со сцены Георгия Васильева и Алексея Иващенко, с их безупречным, хотя и несколько нарочитым порой, юмором. Тепло встречали Александра Суханова, хором подпевали Владимиру Туриянскому... Словом, все — как всегда. Особенно, почти белыми воронами выглядели Юрий Лорес, Геннадий Жуков, Виталий Калашников. Это, видимо, и заставило их "сбиться в стаю": в последнем концерте они вышли на сцену вместе и показали получасовую программу с песнями и стихами.

А вот новых имен, которые бы удивили, не было. Запомнилось лишь трио из питерского клуба "Восток". Юные совсем ребята так мастерски исполняли песни петербургских авторов, так искрили со сцены, что не запомнить их было просто невозможно.

В главном же осталось ощущение... не тягостное, нет. Впечатление, что вся жизнь ушла вперед, а Грушинский "законсервировался" в собственной песенно-романтической ауре. Кто-то, наверное, находит в этом свою прелесть...