Кажется, Ольга Качанова впервые отметила, что барды-артисты сочиняют репертуар, а барды-поэты – стихи. Речь идет, естественно, о доминанте творческого поведения – "арифметика успеха" или "алхимия любви" (из песен Ольги Качановой)

Так вот – о стихах. Затянувшиеся споры о художественном качестве бардовской поэзии – по большей части некорректны. Литературная критика, как правило, оценивает наиболее громкие, артистически успешные явления авторской песни – оценивает традиционно пренебрежительно. Барду-артисту на такие оценки наплевать с колокольни своей эстрадной популярности, барду-поэту – упрёки кажутся несправедливо огульными. Ведь не приходит же в голову Александру Кушнеру (самому непримиримому обвинителю авторской песни) отдуваться за, к примеру, Асадова или Евтушенко? Хотя все они – вроде бы одна и та же советская поэзия...

Искусство – вообще дело штучное. Судить произведение следует по определённому, присущему именно данному художнику критерию. Смешно искать у Чехова эпической монументальности или у Мейерхольда – подробной психологической мотивировки. Ведь есть закон гармонизации, обычно называемый контрапунктом, – единый для всех жанров. В предельно упрощённом виде он (применительно к песне) выглядит так:

— густой, плотный стих требует мелодической простоты и внятной интонации;

— сложная, богатая музыкальная гармония лучше ложится на разреженное, последовательно развитое стихотворение;

— скупой, экономно озвученный стих позволяет достичь глубокой интонационной проникновенности.

Песня – художественное единство как минимум трёх формообразующих компонентов. (См. статью А.Мирзаяна "Вначале была песня", "АП Арт" №1). Однако, это не значит, что каждый из них не может существовать изолированно. Как хорошую драматургию, поэтический текст – можно и должно читать с листа. Можно же составить представление о живописном полотне по чёрно-белой репродукции? И – более того: для барда-стихотворца текст уже является гармонической целостностью. Так – у Галича, Окуджавы, Н.Матвеевой, Городницкого, Бережкова, Долиной, Лореса и немногих других.

На самом деле искушённый в ремесле мастер заботится не о том, чтобы стих во что бы то ни стало приклеился к бумаге, а о том, чтобы он не прирос к ней насмерть. Вирши, по уши завязшие в книжной странице, так же противоестественны, как и нотная партитура, непригодная для исполнения. Молодой Бродский потрясал слушателей устным чтением. Его юный, взволнованный голос всегда как бы звучит над ранними стихами.

Кстати – о Бродском. Ахматова в разговоре, кажется, с Найманом так объясняла нелюбовь Бродского к Блоку – у Блока в стихах слышна песня. И добавляла – у Иосифа тоже...

В опубликованном дневнике Давида Самойлова есть короткое соображение: стих Окуджавы кажется неточным, но в каждом стихе чувствуется точное состояние. Попробуем расшифровать этот парадокс – а что такое точность и зачем она так уж необходима? Собственно говоря, поэтическое состояние, некое чувственно-интеллектуальное пространство – и есть душа стиха, определяющая его тело, диктующая стихотворную форму. Но процесс это взаимопроницаемый – рифма, эпитет подсказывает новый сюжетный поворот, неожиданный образ. Самойлов вообще был уверен, что чувство, мысль, ритм, рифма рождаются одновременно. Так вот – любая формальная приблизительность, неточность обязательно что-то нарушает в лирическом состоянии, разбалансирует восприятие и, в конце концов, убивает доверие читателя-слушателя. Сердечный слух (а только им и читается поэзия), пару раз споткнувшись на фальши, оскорблённо замыкается. Ни о каком точном состоянии при неточном стихе – и речи быть не может. Иное дело – "кажущаяся" неточность.

"Кажущаяся" неточность – гениальное нарушение так называемого хорошего тона, литературного политеса. Преодоление его. Безупречный вкус нужен портному, поэту же – ум, страсть и детская самоуверенность первооткрывателя. Как сказал один неглупый человек: поэт и эстет, хотя и рифмуются, понятия противоположные. (Начинающим – это слушать пока вредно...)

Бунин, всю жизнь любивший и понимавший Толстого, почему-то был одержим навязчивой идеей как-нибудь засесть и переписать "Войну и мир", стилистически почистить. Жаль, не засел... Было бы любопытно... А впрочем – не жаль! Ещё неизвестно, что бы осталось от безответного Толстого. Ведь все толстовские длинноты, повторы, чудовищные сложноподчинённые периоды, корявости слога – всё это неповторимые черты его мирочувствования. Лев Николаевич умел писать гладко, но нарочно сгущал словесную материю, повышал её сопротивляемость. Мощная, страдающая мысль только так и могла высказаться – с библейским пророческим косноязычием...

Однако – полно тревожить великие тени... Вернёмся к стихам. Нет! – ещё одну тень потревожу. Пастернак полу— в шутку, полу всерьез так говаривал о лицейской поэзии Пушкина: юноша пускал пыль в глаза дяде Василию Львовичу греческой мифологией. Потом поэт вырос, и стало не до того...

Высший пилотаж в искусстве не в том, чтобы показать всё, что умеешь (хотя уметь надо всё) – высший пилотаж в том, чтобы не делать лишнего: пройти к цели безумным, обескураживающе простым, но единственно точным путём.

Есть у Юрия Кукина одна выразительная байка, как нельзя более здесь уместная. Скорее всего, история эта выдумана, но выдумана настолько здорово, что делает честь литературной интуиции её автора. Спасибо, Юрий Алексеевич...

Итак: как-то Александр Галич, наслушавшись Высоцкого, решил на спор сочинить блатную песню. Песня сочинилась огромной убойной силы – с головокружительным сюжетом, роскошными аллитерациями, с рифмами сумасшедшей красоты и необычности. Мишень была, что называется, пробита с большим перебором – весь тир разнесён вдребезги! Однажды в компании кто-то из общих доброжелателей показал эту песенку Высоцкому, надеясь на какой-нибудь ревнивый эффект.

Владимир Семёнович, всё внимательно выслушав, загадочно усмехнулся, взял гитару и – вместо ответа:

В тот вечер я не пил, не пел,

Я на неё вовсю глядел,

Как смотрят дети, как смотрят дети...

Публика затаила дыхание. И при словах:

...Ударил первым я тогда,

Так было надо!

– всем стало очевидно, что художественная цель поражена влёт, но не как у Галича, а астрономически чисто – в самое яблочко...

Верных рецептов художественности – нет и быть не может. Искусство – там, где кончается арифметика ремесла и начинается тайна. И виртуозность может быть обузой, и простота бывает хуже воровства. Для различения подлинника и подделки природа нам дала нечто вроде "барометра": есть мурашка на загривке? – значит, "вещь"; нет? – худо дело. Эту ползучую "мурашку" Набоков величал – "священный трепет вдоль хребта". Да... Во всём этом – томительная тайна... Но, чтобы не впасть в принципиальный релятивизм, в "на вкус и цвет товарища нет", подчеркну, что многое зависит от правильной настройки, от точности и тонкости эмоциональной и умственной организации. А настраивать "барометр" лучше с детства на заведомой классике – на Моцарте, на Пушкине... Ведь идеальный читатель – соавтор поэта, иногда – конгениальный интерпретатор и ясновидец.