Писать о пресловутых "шестидесятниках" — занятие неблагодарное. Все, что необходимо было сказать по этому поводу, — давно сказано другими. А то, что так и не было произнесено вслух, — все ощутили нутром и приняли — по умолчанию...

"Шестидесятничество" знаменовало собой отказ от тяжкой и кровавой ноши имперского строительства. Народ, уставший от сталинской триумфальной гонки, жаждал покоя и маленьких семейных радостей. Прагматизм суровых будней континентальной стройки уступил место идеологии прозябания — романтизму разных видов: этнографическому, коммунистическому, либеральному... Откуда ни возьмись из-под золоченых капителей вынырнули забытые "комиссары в пыльных шлемах" и "московские муравьи", и "декабристы", и многое, многое другое...

Миллионы тружеников, словно по инерции, еще "вкалывали" на "великих стройках" Сибири и Средней Азии, тысячи воинов сражались в "горячих точках" мира за высшие интересы государства, а московская власть, меж тем, исподволь уже готовила смену вех, взращивала когорту фрондерствующих своих интеллигентов. Вся эта фронда вольно паслась на тучных полях в вольере 5-го управления КГБ. Генерал Филипп Бобков, покровительствуя музам (в этом простодушно признался в своем телеинтервью актер Олег Табаков), чертил магические круги, за которые не смели выходить ручные фрондеры-"шестидесятники". Ведь такие, как Вознесенский, Евтушенко, Рязанов, Окуджава, были нужны власти. Режим наибольшего благоприятствования (поездки за границу, частые публикации) был создан для таких, ибо они, не выступая против власти, своим фрондерством лишь расширяли идеологическое пространство вокруг нее, умножали и укрепляли ее инструментарий. Лжет "Московский комсомолец" — никогда песни Окуджавы не записывались подпольно на плохую пленку. Пока диссидент Синявский сидел в советской тюрьме, государство миллионными тиражами издавало качественные грампластинки с песнями якобы опального барда Окуджавы. Таким образом, случившийся в стране переворот не застал шестидесятников врасплох. "Властители умов" учредили "Апрель". Их высокие покровители из казенных "контор" переехали в банковские "офисы", а ярые коммунистические сатрапы типа Солодина, Беляева, обоих Яковлевых и Ельцина — стали демонстрировать свой ультралиберализм...

Конечно, "московского муравья" трудно представить за стойкой в ночном дискобаре "Утопия", а новые русские предпочитают все же "аудио" и "мерсы", оставляя "синий троллейбус" людям последним и случайным, однако такие люди, как Окуджава, не колеблясь пошли на тотальное сотрудничество с новой властью (отдались ей) и благословили новую эпоху. Их романтизм не выдержал испытания жизнью. После того как истинные романтики, наверняка слушавшие и любившие песни Окуджавы, были расстреляны в 93-м году, а тела их тайно были сожжены в подвале Дома Советов ("и так сгорел он ни за грош..."), — после этого — о чем говорить? В отличие от Синявского, Максимова, Зиновьева, наш апологет Сенатской площади потребовал "добить гадину". Кем же стал после этого Булат Окуджава? Муравьем-вешателем?

И кому что докажет жухлая подшивка "Московских новостей" времен "Апреля" и перестройки с проповедью: "Не надо ненависти, да здравствует демократия!". И кому теперь будет сниться не "единственная гражданская" с "комиссарами в пыльных шлемах", а солнечный Париж и санкюлоты в белых колпаках?

Как сказал классик: "Скучно жить на этом свете, господа".

На днях, проходя по красочному и немного игрушечному Арбату, увидел, как пожилая дама с умилением слушает двух молодых людей, трагически исполняющих под гитару печальные песни.

Когда подростки закончили петь, дама с дрожанием в голосе спросила:

— Что, Окуджаву провожаете?

— Кого, кого? — отвечали подростки. — У Цоя день рождения, слышала про такого, тетя?..

А закончить сие повествование позволю себе еще одной цитатой — стихами Новеллы Матвеевой — не менее, чем Окуджава, знаменитой "шестидесятницы", которая, кстати, не подписывала расстрельных меморандумов:

Я мечтала о морях и кораллах,

Я поесть хотела суп черепаший,

Я шагнула на корабль, а кораблик

Оказался из газеты вчерашней...