Предмет моих научных интересов – не авторская песня, а песня вообще. И тема сегодняшнего сообщения имеет отношение к песне как таковой, а не только к авторской песне. Правда, акцент я все же делаю на авторской песне. И не только потому, что такова тема конференции, но и потому, что именно авторская песня особенно ярко и выпукло демонстрирует то, о чем пойдет сейчас речь.

Теперь к названию доклада. СЛОЖНОСТЬ ПРОСТОТЫ – о чем, собственно, идет речь? Смыслов тут может быть несколько. Вот некоторые из них.

a. Простые песни (и вообще, простую музыку) исполнять, зачастую, сложнее (т.е. труднее), чем сложную. За сложностью можно спрятаться, а на простом материале ты, как на ладони. Это известно, но сегодня мы не об этом.

b. Сложное, как ни странно, легче анализировать и эффектно описывать. Здесь всегда есть простор для фантазии, всегда есть за что "зацепиться", на чем вырастить концептуальные красоты. И это уже имеет некоторое отношение к нашему разговору, ибо песне от рождения не повезло со сложностью, а значит и не суждено ей быть фаворитом в борьбе за внимание исследователей. Музыковедов, в частности. Ведь сложную симфонию анализировать интересней (а иногда и проще). И заведомо будет, что предъявить, и чем удивить коллег.

c. Есть еще один смысл – из области, так сказать, философских трюизмов. Тут дело касается относительности понятий простоты и сложности, их внутренней связи и невозможности отделить одно от другого. Об этом много сказано и написано. Мы все хорошо понимаем, что любой простой элемент сложного целого, любой элементарный "кирпичик" большого здания при определенном взгляде на него обнаруживает бесконечную внутреннюю сложность. Многие из нас, конечно, помнят известную цитату из "классика" о том, что атом также неисчерпаем, как вселенная. Не хочу здесь даже ставить вопрос, о практической полезности подобных утверждений в их отвлеченном виде. Но конкретная наука при любом своем значительном движении вперед открывает или новую простоту в том, что до сих пор казалось сложным и запутанным, или новую сложность и многообразие в том, что раньше представлялось предельно простым. Так обнаруживается, с одной стороны, простота сложности, а с другой, – сложность простоты.

Именно этот, третий смысл имеет самое непосредственное отношение к тому, о чем я собираюсь говорить. Анализ (шире – понимание) песни, прежде всего, как явления музыкального, значительно уступает всем прочим направлениям музыковедческого анализа. И это представляется чуть ли не естественным. И правда, что тут особенно анализировать? Ведь здесь так мало нот! А значит, нет и достойного поприща для серьезного музыковедения. Ведь самая красивая и сложная песня – это все же не соната, не симфония, не сюита и даже не фуга. С текстом песни (каковым нередко выступают весьма достойные стихи) все обстоит иначе. Филология без особых натяжек находит здесь интересный для себя предмет изучения. Особенно это касается таких феноменов, где собственно музыкальная составляющая как бы отходит на второй план, расчищая и выстилая пути его величеству СЛОВУ. Одним из таких феноменов и выступает авторская песня.

Надо заметить, что именно авторской песне исключительно "повезло" с признанием ее в качестве распетой поэзии. Иначе говоря, слово оказывается самодостаточным и самоценным, а музыка в лучшем случае отодвигается на второй план, а то и вовсе третируется как малозначимый "довесок". В тех же случаях, когда особый вес приобретает актерская составляющая, музыка вынуждена еще раз подвинуться и занять уже третье по значимости место. Такая картина сложилась в массовом сознании. Она же поддерживается и научным сообществом, причем, не только филологами, но и музыковедами, которые в своем большинстве охотно умывают руки и обращают свои взоры к предметам более сложным и интересным.

И, вроде бы, всех все устраивает и нечего тут обсуждать: "так давайте ж успокоимся, разойдемся по домам". Меня, однако, не устраивает, и думаю, что не один я такой. Многое в этой картине представляется мне сомнительным и даже противоречащим вещам общеизвестным. Прежде всего, сомнительным представляется сам подход – разделять и взвешивать. Мы же не спрашиваем, чего в человеческом организме больше – физики, или химии. Или, что важнее. Мы почему-то понимаем, что нужно изучать, и то, и другое, а также их взаимодействие.

И мы также понимаем и то, что отношение искусства актера, поэзии и музыки нельзя рассматривать просто как соединение чего-то изначально разного. И дело здесь не только в том, что исторически они вырастают из общих корней. Помимо этого, каждая пара из этой тройки обнаруживает довольно большую "общую территорию". Так, для музыканта и актера общей территорией является интонация, для актера и поэта – слово, для поэта и музыканта – ритм.

И об этих вещах мы почему-то забываем, когда пытаемся ответить на вопрос, чем является авторская песня "в первую очередь"? Да нет тут никакой очереди! Здесь я, кажется, замахнулся на святое: как нет очереди? Обязательно должна быть очередь! Посмотрите сами, – какая сложная и разнообразная (богатая) тут поэзия, и какая простенькая (бедненькая) музыка!

В этом есть вызов. Исходящий не от кого-то конкретно, а от сложившихся и ставших привычкой стереотипов понимания. На этот вызов нужно отвечать. Хотя бы для того, чтобы продвигаться в изучении песни не только вширь, но и вглубь. Что могло бы стать таким ответом? Какая-нибудь эффектная, "убойная" формулировка таким ответом быть не сможет. Не решат дела и отвлеченные абстрактные построения. Единственным ответом, мне кажется, может стать лишь серьезная и долговременная исследовательская работа, специально сфокусированная на изучении этого вопроса. И было бы, конечно, полезно, если бы люди, так или иначе, "копающие" в этом направлении, хотя бы знали друг друга и время от времени обменивались бы результатами своих поисков.

Как можно определить то общее, что объединяло бы этих гипотетических единомышленников? Думаю так: а) реабилитация музыки в авторской песне (равно как и в любой другой "литературоцентричной" песне), б) реабилитация глубины и сложности этой с виду "простой" музыки. А можно и проще: когда мне говорят, что музыка в авторской песне имеет второстепенное значение, что она слишком проста и не представляет собой интересный предмет исследования, а отвечаю знаменитым "не верю!"

Впрочем, вера или неверие в таких вещах не могут служить веским аргументом. Для начала их надо превратить в гипотезу, которую затем уже можно подтвердить или опровергнуть. Сформулировать такую гипотезу "в лоб" достаточно трудно. Как правило, для того, чтобы сделать это достаточно корректно, требуется провести хотя бы небольшое предварительное исследование, как бы разведку (или серию таких исследований). Поэтому на предварительном этапе можно поступить так: сформулировать направление поисков, что называется "от противного", выразив его в форме явных вопросов, которые, частенько, в скрытой форме присутствуют в сознании исследователя, тормозя познавательный процесс. Это может выглядеть приблизительно так:

А что, действительно ли музыка в авторской песне имеет исключительно вспомогательное значение?

А что, действительно ли эта музыка столь проста и элементарна, что не может а) нести самостоятельной смысловой нагрузки, б) обладать существенными формообразующими и иными функциями, в) быть интересным объектом исследования?

Таким образом, мы постулируем сомнение как таковое. И вот теперь, чтобы доказать основательность подобных сомнений, придется вплотную поработать с конкретным материалом.

Работать с конкретным материалом можно по-разному. Подход исследователя во многом определяется его исследовательской позицией, тем, с какой колокольни он на свой объект смотрит. И это дает мне основания сказать несколько слов о своей собственной позиции.

Я начал свой доклад с того, что авторская песня как таковая не была до сих пор предметом моего специального исследовательского интереса. Теперь, как я чувствую, эта ситуация в известной мере поменяется. В чем тут дело?

В течение нескольких лет я работал над темой "Песня как социокультурное действие". Работа эта отчасти завершена, имея результатом серию докладов, статей и книгу с аналогичным названием. Здесь мне тоже пришлось столкнуться с проблемой простоты-сложности. Но только выглядела она иначе. Кажущаяся простота предмета исчезала в многообразии его существенных "внешних" связей.

В песенном действии актуализируются отношение с другими элементами социокультурного целого. В этот момент мы и обнаруживаем, сколь иллюзорной является простота песни. Песня – маленький, но очень чувствительный культурный организм, обладающий способностью гибко приспосабливаться ко всем особенностям своей среды, ко всем контекстам своего существования. Культурным, социальным, экономическим, технологическим... Песня – относительно простой организм, но живущий в сложном мире и предельно открытый для этого мира. Сложность отношений песни с различными сторонами мира, в котором она живет и с которым взаимодействует, становится ее собственной сложностью. В силу этого, песня является чутким индикатором процессов, происходящих в культуре и обществе. Она – как "лакмусовая бумажка" с той разницей, что не просто "меняет цвет", но обнаруживает некий сложный рисунок, шифрующий игру действующих на нее сил. Проблема в расшифровке.

Как прочесть этот сложный рисунок, как расшифровать скрытые в нем смыслы? Для того чтобы эту задачу если и не решить, то, хотя бы, корректно поставить, необходимо вернуться к самой песне и представить ее (как бы положить перед собой) как текст. В соответствии с этой логикой, следующий этап работы, который планируется завершить соответствующей книгой, так и называется – "песня как культурный текст".

Одна из центральных гипотез как раз и состоит в том, что богатство внешних связей песни должно находить отражение в ее внутренней структуре. Так сказать, "что снаружи – то и внутри". И эта исследовательская позиция находится в известном противоречии с любой "презумпцией примитивности". Мы, естественно, не имеем ничего против того, чтобы обнаруживать в предмете его внутреннюю простоту. Но лишь такую простоту, которая дает ключ к пониманию сложного, которая обнаруживает единство многообразного, простоту, которая является снятием сложности.

Но прежде чем сводить многообразие к внутреннему единству, прежде чем пытаться увидеть простоту сложного, необходимо эту сложность и это многообразие иметь в своем распоряжении. С первичной простотой, вульгарной простотой, так сказать, "простой простотой" нам делать нечего. И если сложность не дана нам в непосредственном наблюдении, ее следует найти. А значит, мы предполагаем, что она там есть?! Именно это мы и предполагаем, и отыскать надеемся.

Каковы же основания для такого оптимизма?

Нет-нет, дело не в том, что авторская песня дает нам достаточно образцов интересных, красивых, сложных музыкальных решений. Хотя это так, но нас интересует совсем другое. Гораздо любопытней было бы заняться анализом музыкальной составляющей именно тех авторских песен, которые, казалось бы, подтверждают мнение о простоте и второстепенности ее музыки. И цель, конечно, не в том, чтобы красиво опрокинуть устойчивый предрассудок, а совсем в другом – в том, чтобы отработать такие приемы анализа, которые позволили бы в "простом" мотивчике обнаружить (и описать) нечто не лежащее на поверхности.

Какие же основания есть у нас для того, чтобы надеяться на успех предприятия? Откуда черпать оптимизм?

Во-первых, из понимания того, что иллюзия примитивизма имеет "рукотворный характер". То есть, рождается она не из самой музыки (из духа музыки, как известно, рождается совсем другое), а из привычных способов обращения с музыкой. Мы привыкли, с одной стороны, отождествлять музыку с нотами, а с другой стороны, считать ноты самым полным и самым исчерпывающим языком описания музыки. И то, и другое, мягко говоря, не совсем так.

В книгах по НЛП часто встречается выражение – "карта не тождественна территории". К нашему случаю это имеет прямое отношение. Это вообще универсальный принцип. Любая модель отображает лишь некоторые (существенный в том или ином отношении) стороны моделируемого объекта. Другой она быть не может, и не должна. Нотная запись – это модель. Она отражает очень важные с практической точки зрения свойства живой музыки. А какие-то игнорирует. А какие-то выражает косвенно. Так, что их еще нужно аналитически выводить, так сказать, расшифровывать.

Но нотная запись – не единственная возможная модель. И то, что не показывает одна модель, может быть обнаружено с помощью других. Особенно, при наличии адекватной процедуры обработки данных.

Второй источник оптимизма – существование различного рода "вдохновляющих примеров" того, как нечто, по виду совершенно простое и даже примитивное, раскрывает потрясающую сложность и глубину. Сошлюсь на один всего лишь пример такого рода. Тест Люшера. Вещь достаточно широко известная. Испытуемому предлагают восемь карточек разного цвета. От того, в каком порядке он их выберет, как оказывается, зависит очень многое. Простая последовательность восьми цветов расскажет профессионалу очень многое: о характерологических особенностях человека, о его ценностях и картине мира, привычных способах реагирования на проблемные ситуации, о его текущем психо-эмоциональном состоянии, о состоянии его здоровья, о болезнях, еще не обнаруженных, о возможном развитии его состояния в будущем.... И это все можно узнать на основе анализа короткого цветового ряда. Неужели ряд из нескольких нот, выбранных в том или ином порядке человеком, несет гораздо меньшее содержание? И ни о чем не может нам рассказать?

Может быть, не до конца еще исчерпаны потенциальные возможности работы с этим материалом? Может быть, мы привыкли многого просто не видеть, просто не обращать на многое внимания? Может быть, стоит попробовать еще раз, забыв о кажущейся простоте объекта и поверив в существование не раскрытых его глубин? Это трудно. Гораздо легче анализировать большое и сложное. Именно для большого и сложного выстроен и отлажен аппарат музыковедческого анализа.

Значит ли, что соответствующий аппарат нужно изобретать заново. Думаю, не значит. Что-то придется переосмыслить и переналадить. Придется и добавлять. Кроме того, очень многому можно поучиться у коллег-фольклористов, которые наработали немало приемов анализа песен. Правда, песен несколько иных.

Есть у меня и личные причины, поддерживающие интерес и оптимизм. Дело в том, что я уже начал анализировать музыку "предельно простых" со стороны музыки авторских песен. И об этом не жалею. Много интересных вещей открывается в этом анализе. Собственно и сегодняшний мой доклад предполагался быть совершенным иным. Я хотел представить вашему вниманию анализ музыкальной стороны нескольких песен (Б. Окуджавы, И. Высоцкого, А. Башлачева). И на этой основе сделать некоторые выводы и обобщения. Но понял, что формат конференции для этой задачи совершенно не подходит. И решил поговорить в некоторых общетеоретических и методологических предпосылках такой работы.

Аналитическую работу в этом направлении предполагаю продолжить. А с теми, кому действительно интересно копаться во всем этом, я найду способ поделиться своими результатами.

18.11.2013 г.

Юрий Дружкин