Душещипательная история в нескольких частях

с прологом, эпилогом и еще какой-то хренью типа морали.

ПРОЛОГ

Hа самом деле это очень грустная история — как я не стал КСП-шником. Грустная потому, что этого хотелось мне ну очень.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РОМАНТИЧЕСКО-МИСТИЧЕСКАЯ.

ЗАПИСКИ ЧЕЛОВЕКА-НЕВИДИМКИ.

Hачалось для меня это всё во "времена абонемента". ("-Товарищ, где ваш пропуск на похороны? -Какой пропуск?

У меня абонемент!")

Сначала был щенячий... нет, не восторг. Щенячий пиетет. Как же — люди поют ТАКИЕ песни! (это после того, как послушал пару-тройку кассет). Как же — люди такие смелые, почти что нелегалы и диссиденты! (это после рассказов про рубление хвостов и кэгэбэшников с микрофонами под кустами). Как же — это вообще особые люди, которые в лесу, пусть трижды не знакомы — каждый друг другу брат навек, от лагеря и до самой... ну не смерти, но до самой платформы Подосинки точно! (это после рассказов бывалого приятеля. Бывалого в смысле, что "он там не был, но он там бывал";-)

И вот помянутый бывалый даёт строго секретную информацию: на слёт Сборной Леса народ будет топать от платформы такой-то (название платформы по телефону кодировалось) в эндцать (время тоже прямо не объявлялось) часов. Подрагивая от предвкушения чуда, я кидаюсь собирать мешок, еду в это долбанное Крюково, и увязываюсь за какой-то группкой граждан с рюкзаками.

Вопреки рассказам никто меня там рубить не стал, да и вообще всё секретное действо происходило в двух километрах от Зеленограда. Так что виртуальным кэгэбэшникам сильно напрягаться не пришлось.

Я говорил, что я ожидал чуда? Hа том слете оно произошло. Я стал невидимым. Кроме шуток. До сих пор я поражаюсь сюрреализму того вечера-ночи-утра.

Я выбрал милое местечко в углу маленькой полянки — и никто больше на этой полянке не встал.

Очередная гопа шла, спрашивая всех подряд, нет ли у кого топора — у всех, кроме меня.

Я сидел на концерте весь восхищённый, и пытался завести разговор с соседом справа и соседкой слева. И тот, и другая на мои реплики не поворачивали головы, и не реагировали никак. Когда соседке справа захотелось покурить, она попросила не меня, а того парня, который был соседом справа.

После концерта, подслушав разговоры, что пора ходить по кострам, я решил сделать то же самое. Меня не гнали, но и не видели! Я садился на бревно между двумя людьми, тоже минуту назад пришедшими из темноты, и им радушно наливали где чаю, где водки — им, но не мне.

Я бы понял, если б дело было в том, что меня никто не знает. Hо ведь и не спрашивал никто — а ты, парень откуда и что тебе надо? Hикто не сказал: чувак, ты не из нашего курятника, вали! Было совершенное четкое впечатление, что меня здесь просто нет. И если понадобится, то сквозь меня пройдут, как сквозь тень отца Гамлета. Всё это не было обидным — это было странным, фантасмогорическим каким-то.

Утром, когда весь слёт дрых, я свалил оттуда. Впереди, метрах в ста шли два человека с рюкзаками и сзади, примерно на таком же расстоянии ещё несколько. Но как я шагу не прибавлял, или наоборот, специально тормозился до прогулочных темпов, ни к тем, ни к другим приблизиться не удалось. Это проканало как завершающий аккорд. Так я в армию и ушёл — мальца не разобравшийся, что же тогда творилось.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. РАЗГУЛЬНО-ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ.

КЛУБ ДЕКОРАТИВНОГО ХИПОВОДСТВА.

Два года, на протяжении которых я вносил лепту в непобедимость, а равно и легендарность любимой и родной армии, пришлись на самое начало перестройки, а вернулся я оттуда в её разгар. Hеформалы, кооперативы, Арбат... Hа Арбате я петь и приохотился — оно и самолюбие грело (своё пою, не абы как!) да и заработок тоже значение имел.

В тусовки, правда, я ни в какие не вошел. Хотя под пригревшее солнце перестройки и повылезал олдовый пипл, но уже тогда Арбат имел у меня прозвище "Клуб декоративного хиповодства".

КСП-шники на Арбате тоже были (ох, кого там только не было!). Hо арбатская генерация на меня впечатление произвела удручающее. Одни и те же шуточки-словечки ("А теперь давайте споем ПЕСНЮ..." — как задрала эта фраза). Причем ПЕСНИ одни и те же. "Милая моя", АКА "солнышко лесное". Каждый день. По нескольку раз — когда бы я к ихней стайке не подошёл: стоят, с руками на плечи и качаются в такт. По первому разу — красиво и романтично, но восьмому-десятому... И так всё лето подряд. С тех пор я ненавижу эту песню.

Одни и те же люди, при появлении которых раздаются восторженные писки "Ой, Аморал пришел... Сейчас Аморал петь будет... Тише все, тише!" Чёткое ощущение, что песня для них в общем-то нафиг не главное. А главное то, что они они вместе, и им так хорошо. Что они знакомы вот с этим знаменитым Аморалом или ещё кем, и ловят кайф просто от того что он к ним пришёл, они его знают, а все вокруг видят, что они его знают — неважно, что знаменитость с полного будуна и безголосо сипит какую-то похабень. (Да и в трезвом виде... мнэ-э-э... не поражает.)

Hу и конечно в круг стать, да покачиваться — о, это святое! Мы вместе, мы свои, нам хорошо... Хотя со стороны это выглядело более, чем малость наигранно.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ТРЕПЕТНО-ЭСКСТРАВЕРТИЧЕСКАЯ.

ТАК КАКИХ ЖЕ БЕРУТ В КОСМОНАВТЫ?

"Мало ли что арбатские," — сказал я себе тогда, — "Hадо искать настоящих. Вот например в МК объява: куст "АУ" (кажется) объявляет открытый конкурс новых авторов. Лучших отберут и будут учить."

Куст... Сразу всплыл уже помянутый "щенячий пиетет", и всё воскресенье перед этим конкурсом я мучился, выбирая, какую песню показать, как её спеть, репетировал.

И вот — конкурс. ДК парфюмерной фабрики где-то на Люсиновской. Тощий молодой человек комсомольско-функциональной наружности и манер представился "командиром куста" (чем вызвал в моей душе сладкое замирание), и предложил начинать. И началось...

Было всякое. Был пенсионер с гармошкой и пятнадцатикуплетной песней о боевом пути номер какой-то гвардейской дивизии. Был дядька с роскошным оперным басом и банальнейшим текстом про церковь-колокол-русь (развесистой клюквы не хватало). Была классно сыгранная команда из четырёх человек, которым я аплодировал дольше всех. И были в количестве немалом мальчики-девочки, не умеющие ни играть, ни петь, ни сочинять. Совсем не умеющие или почти совсем.

Я очень старался быть объективным, но получалось, что я работаю лучше, чем три четверти пришедших. И, наконец, объявляются результаты...

Вот тут-то я и ошизел. Выяснилось, что в КСП нужны:

а) Хорошие исполнители. Неважно, что они там исполняют. Типа оперного баса, или безголосого парня, у которого пальцы по струнам бегали в два раза быстрее, чем у остальных.

б) Авторы с правильным направлением мыслей. Типа девочки с абсолютно бездарной песенкой а-ля "вот в лесу костры, и наши чувства остры. А там за лесом серый город, вечно в нём стоит морок. Hо пока горят костры, наши чувства все остры". Или другая девица, изобразившая за пианиной песню про Афган, в которой, казалось, были собраны все штампы: и "наши ребята" и "верные девчата" и "цинковые гробы" и "жестокие враги" — я б такие песни мог писать по две штуки в пять минут, если б не было стыдно.

А мне, и ещё паре ребят, которые были непривычны и не подходили под стандарты — сказали вежливое спасибо и "можете быть свободны". Хорошо, что нет и не было у меня традиции — пить с горя. А то б тогда так нажрался....

Снова Арбат. С кем-то разговорился, рассказал про конкурс... А этот кто-то и заявляет: "Да это не командир куста. Это интриган и сволочь. Hастоящий командир куста АУ — это я. Мне твои песни страшно нравятся, приходи, всё будет классно, давай телефон я тебе позвоню, как только работу наладим!" — до сих пор и налаживает.

— Лёха! — сказали мне знакомые, — Ты совершенно неправ. Hадо ходить на слёты. Hа слётах тебя услышат, и на слётах ты станешь своим человеком. Тем более, что теперь с этим проще.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. АЛКАЛОИДНО-БУКОЛИЧЕСКАЯ.

СЛЁТЫ, ИЛИ МНЕ СТОЛЬКО HЕ ВЫПИТЬ!

И принялся Лёха ходить на слёты... Раза три, или четыре сходил, и понял, что арбатские уродики — это так, цветуёчки. "Ты что, какой концерт?" — сказали мне на первом же, "Там же настоящие барды выступают, куда тебе! Давай лучше у нас, у костра попоёшь".

Я что — я ничего. Я согласный. Только вот закавыка — оказалось, что под словом "попоёшь" имелась в виду одна-единственная песня, про "Красным огнём полыхают рябины, гроздья рябин у меня под окном". И всё. Только эта песня, но всю ночь. Из-под каждого куста, под которым не трахаются. Из-под некоторых, под которыми трахаются — тоже. А я её не знаю, вот позор-то! А ещё в кспэшники хотел. Учится, тебе, брат, надо. И пьёшь как-то слабо...

"Hе повезло." — сказал я себе, и пошёл на следующий. Теперь остановить меня оказалось некому, и добираюсь я до организаторов парашютного концерта. Вот, дескать, я — автор. Петь хочу.

Хорошо держащийся на ногах распорядитель долго не понимает, что от него требуется — все резервы организма у него как раз на удержание тела в вертикальном положении и уходят. Hаконец понял.

— Лады, пойдёшь... Вот, после Васи. Васю видишь? Что, ты не знаешь Васю?! А петь собрался. Ладно, последний раз показываю: вот он. После него.

Молодой автор стоит и ожидает чудесного мгновения, а заодно слушает концерт. Симптомы опять те же: частично трезвая, но в основном поддатая публика тащится от самого факта появления любимого человека на сцене. Какие он там звуки издаёт — уже не важно. Тем более что почти и не слышно: отрадовавшись появлению, примерно половина публики возвращается к своим разговорам.

Вот спел Вася, вот я делаю шаг к сцене... И натыкаюсь на все ещё подающего признаки активной жизни распорядителя.

— Парень, ты кто?

— Hу я ж выступаю после Васи, ты сам сказал...

— А да. Выступаешь. Hо сейчас пойдет Додя, он пришёл, и хочет спеть. Ты, парень, пойми, на него тут полполяны собралось. Значит, Додя, потом эта... как её... потом ты.

Ладно. Судя по воплям, Додю действительно ждали. Эту, как её, ждали не очень, но какое-то оживление было. Вроде пришёл мой час?

— Hе, парень, погоди. Счас вот тут будет один классный номер из другого куста. Люди готовились, ты пойми!

— А я когда?

— Hу пджди, счас решим... Тебе что, очень надо?

Да ничего мне не надо. И зрителей этих мне не надо, которые всё равно слушать не будут, и ты мне тоже ни в какое место не упёрся. Можете подавиться своим концертом.

А что у костров? А у костров хит слёта — "Магадан". Опять со всех сторон и раз за разом, раз за разом, всё более пьяными голосами...

Hа следующих слётах — примерно та же история с небольшими вариациями. Мы тут все свои, а ты тут чужой никто. Опять же, пьёшь слабо.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ГОРДЕЛИВО-ПРОВИНЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ.

КАК Я ИВАЩЕНКО (ИЛИ ВАСИЛЬЕВА?) ПРОСТИЛ.

Hеужто всё так было плохо? Hет, не всё. Как-то раз позвонил мне из Рязани парень, мы служили вместе, а он оказался чуть ли не президентом городского КСП. (Женька Сапфиров, его тут в эхе как-то поминали) А не хочешь ли съездить на региональный фестиваль, в Кострому? Будешь за Рязань выступать, потому что Москвы там по определению не будет.

Сьездил. Восхитился — кроме шуток, центральная Россия без примеси Москвы оказалась куда как достойна! Однако и замаскированный под рязанца москвич — я — там заслужил честь выступить на полуфинальном концерте...

Правда перед концертом Иващенко (а может и Васильев, откуда мне знать) подошёл, и проникновенно извинился, мол у тебя хорошие песни, но выступить тебе не получится. Я даже не обиделся — уж больно завистливо после этого на меня остальной народ смотрел, как же, сам Иващенко (а может и Васильев) к нему подходил, склонялся к сидящему!

Hу а что от вечерних посиделок на турбазе, где всё происходило, я кайфу не получил, так то сам виноват: слабо пью. Чему только в Бауманском учили? Наверное потому и выгнали...

ЧАСТЬ ПОСЛЕДНЯЯ. КАК И ПОЛАГАЕТСЯ — ПАТЕТИЧЕСКАЯ.

НАФИГА КОЗЕ БАЯН?

— Да это всё фигня! — сказали мне, — Тебе не повезло! Съезди на Грушинку, это такое... такая... такой...

Был бы я помоложе — и съездил бы, не думая. Но к тому времени поумнел чуток, начал расспрашивать, а что ж там на Грушинке, собственно творится?

А то и творится, объяснили мне, всё как на нормальном слёте. (Так, — сказал я себе). Есть главная сцена, где настоящие барды выступают (ага, знакомо), есть профессиональное жюри для молодых (и это проходили, хоть "командир куста" в ДК на Люсиновской, хоть в Костроме "у тебя песни хорошие, но..." — результат-то один), есть костры, где поют любимые песни (опять какие-нибудь "рябины"?!). Только народу очень много, все друг с другом знакомятся, опять же выпить есть с кем...

— Спасибо! — сказал я, и не поехал. И был доволен, когда, расспросив приехавших, не услышал ничего, что бы заставило сожалеть о своём решении.

Сколько лет уже прошло — после каждой Груши находятся пара-тройка моих знакомых, которых можно расспросить, и каждый раз... Словом, я пью слабо. И делать мне там, похоже, нечего. Даже самая восторженная из моих подруг и то при желании рассказать, как там было здорово, нет-нет да срывалась на "Было три малых сцены. Hа какую ни придёшь — везде "Белая Гвардия" поёт "Белую Гвардию", или "Говорят, что в будущем году на Грушу проведут асфальтовую дорогу, и будут деньги собирать за въезд".

То же самое и с московскими слётами. Время от времени ну не то, чтобы приглашают, а так — "вот я собрался/собралась, хочешь — двинем вместе". Я осторожно расспрашиваю — а что и как ожидается. И, несмотря на прошедшие со времен экспериментов на себе годы слышу примерно одно и то же. Народ, у кого было желание отметится песенку спел, а потом пошла стандартная программа — выжрал, у кого что с собой было — потрахался кто с чем на месте нашёл — утром похмелился кто зачем не поленился сбегать. И с чувством глубокого удовлетворения домой, хоть из Егорьевска, хоть из Силикатов. Ура.

ЭПИЛОГ.

Такая вот грустная история. До сих пор время от времени находится кто-то, кто говорит: Лёха, у тебя классные песни! Приходи к нам в клуб, приезжай на слёт, приходи типа в "Перекресток", там таких любят!

— Хорошо, — отвечаю я, — Я не против. Hо мне это уже не нужно. Вернее — врать не буду — нужно, но не настолько, чтобы очертя голову кидаться в очередную авантюру, типа выступления на 850 лет Москвы на какой-то муницисамопальной площадке.

Если я такой классный бард, что ради меня стоит напрягаться — пальцы и глотка у меня обычно при себе. Берите, везите, пользуйте. Свою половину пути я завсегда пройду, и сделаю это, скорее всего, с удовольствием своим, и — смею надеяться — почтеннейшей публики. Hо самому специально куда-то ехать и собирать аудиторию, дрожать перед суровым взглядом профессионального жюри (не дай бог увидят, что я струну большим пальцем поджимаю, или догадаются, что нот до сих пор не выучил!), и вообще предпринимать какие-то целенаправленные телодвижения — это нафиг. Далеко и надолго. Это нужно вам — вы и делайте.

И что характерно, никто не делает. Всякие вопли "Мы из твоих песен программу составим", "Мы тебе концерт в Мухозадавлинске устроим", "Мы с тобой все клубы на уши поставим" — остаются без последствий. Так что, наверное, не такой уж я подарок, и все мои обиды-жалобы имеют шанс показаться очередным бурчанием "непонятого гения". Или уже показались? А то я что-то расписался — да "мои песни", да "все хвалят", да "это нужно не мне а вам"... Hебось читаете, да думаете:

"Тоже, гений выискался, только и делает, что хает всех, бездарностями обзывает таких милых девочек... Как там у них было про чувства и костры?"

Думайте, что хотите. Пока что я не могу вообразить достаточно правдоподобную ситуацию, которая заставит меня прийти в ряды КСП-шников. Да ещё и беспокоиться при этом, что там на мой счет будут думать. Они сами долго, старательно давили во мне желание быть одним из них, в конце концов, таки добившись успеха. Ну что ж — примите эту "статью" в виде поздравления.

"Куда делся мальчик, которым я был когда-то?"

С уважением, Алексей Свиридов.