Этот материал — попытка обозначения концепции деятельности Владивостокского театра песни, своего рода манифест, написанный в июне 1999 года, в преддверии выезда на Грушинский фестиваль для работы в жюри Второго канала. Желание письменно изложить нашу позицию у нас возникало уже не раз, но всё не было подходящего повода. Теперь он есть — спасибо Владимиру Ланцбергу!

Истоки

То, что мы пели пятнадцать лет назад, называлось "самодеятельной" песней. После распада движения КСП в 90-х годах мы отсиживались на кухнях и пели ностальгические гимны своему прошлому. Это никак не называлось, потому что было как имя Бога. В 1995 году мы вдруг снова почувствовали себя живыми, но в каком-то ином качестве, и по этому поводу стали петь "авторскую" песню. Параллельно начали возникать новые фестивали, на которых те, кто ничего не знал о КСП, задавали нам вопросы о секретах нашего мастерства. И вскоре, честно пытаясь найти ответы и дать имена, мы выбрали себе разные пути.

Мы — это дальневосточные "барды", которых к концу 90-х стало так много, что говорить сегодня от лица всех я уже не имею права. Поэтому всё, что последует ниже — только личные наблюдения и личный опыт. Среди тех, кто приблизительно разделяет мои взгляды, я могу твёрдо назвать только два имени: это достаточно известные у нас авторы-исполнители Андрей Соловьёв и Леся Цыганок. Мы довольно разные, поэтому я пишу от первого лица. Но наша давняя дружба, пресловутые разговоры на кухнях, опыт совместных творческих проектов и мастерских показывают, что, где-то расходясь в нюансах, мы, в общем, развиваемся в одном направлении и имеем сходную систему жизненных и песенных ценностей.

О широте минус глубине

Долгое время я был убеждён, что движение авторской песни — явление не просто массовое, но прямо-таки гигантское по масштабности. В некотором роде так оно и есть, и статистика развития крупнейшего Дальневосточного фестиваля "Приморские струны", на первый взгляд, подтверждает эту мысль. Судите сами: в 80-х годах он собирал до 2000 участников, в 1993 году туда съехалось едва ли 300 человек, а в 1998 -уже целых 5000. Глядя на цифры, создается впечатление, что народ, постепенно осознав свой новый социальный статус после перестройки, стал больше думать о душе. Однако давайте присмотримся: что это за народ?

А присмотревшись, мы понимаем, что так называемые участники в массе (которая и делает статистику!) приехали на фестиваль за чем угодно, только не за песнями. Большинство из них — случайные горожане, которым всё равно, что за тусовка происходит на Шаморе. Наверное, менее чем десятая часть собравшихся имеет внятное представление о творчестве Визбора. Причём, если среди них возникает новый интересующийся мальчик, он зачастую не знает, куда приткнуться. Он видит бесформенную толпу пьяных и полупьяных соотечественников, снующих от сцены к сцене в поисках приключений — почти как в ночном клубе.

А мы, "динозавры" КСП (я имею в виду тех, кто участвовал в доперестроечных фестивалях), отчётливо видя эту картину, почти ничего не делаем, чтобы исправить положение. Мало того, наиболее находчивые из нас давно уже научились извлекать из него простую материальную выгоду. Я пробую не осуждать, но присоединиться к этой тенденции никак не могу. И вот почему.

Мне не интересна песня-призыв, которую, сплотив ряды, поёт в едином порыве тысяча человек. Мне интересна песня-боль, которую, затаив дыхание, тысяча человек слушает. Первое организовать легко, второе — практически невозможно. Поэтому в первом случае песня — легкодоступный товар, а во втором — откровение, не имеющее долларового эквивалента. Путь вширь понятен и вполне современен, под него можно найти спонсоров и вскоре купить сотовый телефон. Путь вглубь плохо исследован, аскетичен и в наше время может принести лишь моральное удовлетворение. Но и то и другое, вследствие человеческой потребности всё классифицировать, сегодня называется авторской песней.

Наверное, в этой ситуации было бы логично, чтобы барды-купцы поддерживали бардов-поэтов. Если, конечно, первые готовы признать, что они используют песню для заработка, а также что некоторые, пусть чужие, но вполне качественные песни могут сгодиться и для других целей. Может, где-то так и бывает, да я не знаю где? То, что происходит у нас, на Дальнем Востоке, похоже на вечный спор о первичности духа или материи в системе мироздания. То есть: нужно ли заниматься тем, что не продается? В рамках такой метафоры я убеждённый идеалист — отсюда, видимо, и следует моя позиция в этом споре.

Песни всякие нужны?..

Испокон века человеческая культура делилась на "высокую" и "народную". Научно-техническая революция, совершенные средства коммуникации, решающая роль капитала и всеобщее избирательное право в наш век практически стёрли эту границу и дали жизнь понятию "массовая культура". Барды, бояны, мейстерзингеры, шансонье и другие прародители нынешних авторов-исполнителей всегда стояли несколько особняком. На мой взгляд, они в большей мере были духовниками, нежели артистами, традиции их творчества восходили к шаманам и заклинателям погоды. Их песни не вписывались в социальные рамки: не служили интересам определенных сословий, не годились для развлечения. В каком-то смысле они, наверное, были ближе к религии, чем к искусству, причём к религии негосударственной, диссидентской.

В таком контексте современный автор-исполнитель, "раскачивающий" зал с помощью многократного повторения бессмысленного припева, выглядит, как минимум, нелепо. Столь же нелепо будет выглядеть и любое другое проявление в нём кокетства, самолюбования, — то есть работы на имидж.

Но всё это вполне допустимо и даже необходимо в иной области — области массовой культуры или, как сейчас говорят, "индустрии развлечений". Там другая мораль — как раз имиджевая, жёстко социальная, косвенно защищающая интересы бизнесменов, государства и спецслужб.

Я не предлагаю запретить "попсу" — я предлагаю научиться различать её и отводить ей подобающее место. Это бывает довольно сложно, потому что она бывает одета и в смокинг, и в штормовку, и говорит на сотне языков. Но в любых обличиях "попса" — это когда образ исполнителя становится важнее смысла песни. Или так: когда не исполнитель работает на песню, а песня на исполнителя (это в полной мере можно отнести и к сочинителям).

Вопрос о широкой востребованности такого подхода — это вопрос об уровне современной культуры. Пока развлекательность будет считаться главным качеством искусства, песни, несущие откровение, будут слышны лишь очень немногим. На нашу же долю выпадает простейшая задача — рассказывать другим о том, что в звучащей песне может быть заключена целая вселенная. Но откуда она там берётся?

О принципе театра песни

Песня состоит из слов, музыки и интонации, с которой она исполняется. С этой аксиомой я познакомился благодаря публикациям Александра Мирзаяна в "АпАрте". Мы называем эту систему "теорией трёх текстов". И первое условие, при наличии которого песня превращается в спектакль — это безусловная значимость всех трёх текстов и их неразделимость. Второе условие — присутствие личностной позиции исполнителя (автора) по отношению к содержанию песни. И чем яснее певец (сочинитель) понимает, о чём он говорит, тем больше шансов, что он сможет выйти на откровение. Я думаю, в этом и проявляется "религиозная", то есть мировоззренческая основа искусства.

Третье условие — хотя бы минимальное владение формой передачи всех трёх текстов. Автор музыки должен иметь представление о семи нотах, которые он использует, автор стихов — о русском языке и основах стихосложения. Исполнитель должен быть музыкантом, чтецом и актером. Закономерно, что чем глубже и обширнее соответствующие познания и опыт, тем убедительнее результат.

Важно также, чтобы автор или исполнитель умел находить ту золотую точку пространства, где все эти качества, объединяясь, рождают новое явление, на порядок более ценное, чем его составляющие. Это четвёртое, магическое условие.

И ещё один немаловажный признак хорошего спектакля — его актуальность. Речь идет не о хроникально-документальной тематике песен (Боже упаси!), а о живом, современном языке выразительных средств, сиюминутной важности материала для того, кто выносит его на публику, а также своевременности его появления. Песня должна быть уместной! — это пятое условие, наверное, самое важное. Нет ничего нелепее старой хорошей песни, исполненной в традиционной "каэспэшной" манере где-нибудь на молодёжной дискотеке. Не правда ли?

Песня-спектакль — это то, к чему рано или поздно приходит любой серьёзный певец. Просто, на этом пути ему встречается огромное количество искушений, и зачастую несомненно талантливые авторы и исполнители сознательно оставляют театр песни в стороне, предпочитая более простые и прибыльные формы работы.

Самый яркий исполнитель, делающий буквально из каждой песни спектакль, — это, конечно, Елена Камбурова. Самый известный композитор — Микаэл Таривердиев. Я уверен, что у них больше последователей, чем я могу назвать, но в условиях нашей "попсовой" эпохи этим людям очень сложно проявиться. Однако я убеждён и в том, что если мы все — которым это интересно — будем хоть что-то делать, эпоха будет меняться на наших глазах.

О глубине плюс широте

Жанр искусства, о котором я здесь размышляю, скорее всего, никогда не станет популярным. Наверное, театр песни был, есть и будет искусством в лучшем, духовном смысле, элитарным. Действительно, сложно требовать от человечества, чтобы оно вдруг стало ждать от своих эстрадных кумиров доверительных разговоров о душе. В этом отношении театр песни должен быть интересен не столько широкой, сколько разноплановой аудитории. Эту аудиторию объединяет именно духовность — стремление проникнуть в суть явлений, найти бессмертный смысл в капле дождя. Язык, форма — внешнее проявление такого отношения к бытию — не имеет особого значения. Наверное, в любой сфере жизнедеятельности найдется истинный художник, осознающий себя как внесоциальное существо и живущий по неписаным законам духа.

У песенной формы есть одно важное преимущество перед другими носителями этой идеи: доступность и простота, при чрезвычайной силе эмоционального воздействия.

Поэтому о театре песни всё-таки нужно говорить широко. Не нужно искусственно раздувать аудиторию, работать зазывалами, но информацию следует доносить всеми доступными способами. Благо, сейчас это не так сложно. Надо устраивать, насколько возможно, концерты, мастерские, фестивали — пусть небольшие, но концептуально выдержанные. И терпеливо выслушивать, объяснять, показывать. И ни под каким предлогом не скатываться к шоу! — оно получится скучным, массы останутся недовольны. А тот мальчик, который пришёл к нам вместо ночного клуба, решит, что его опять обманули.

1999 г.