Однажды в 1989-м, сидя за чашкой чая у своих знакомых, я услышала доносившийся из-за стены гитарный перебор в сопровождении... колокольчика? Нет, пожалуй, все-таки голоса. "Ой, магнитофон забыли выключить!" – спохватилась хозяйка. "А кто это?" – спросила я, заворожено прислушиваясь к тихим тающим звукам. На кассете были записаны десятка два имен, и среди них – Вера Матвеева. Уже тринадцать лет этот чудесный голос жил только на магнитных лентах... В сборнике, изданном Вериными друзьями в 1990 году, чуть больше пятидесяти песен, и ни одна из них не похожа на другую. Ее песни хочется слушать без конца, перелистывать, словно акварели. В них бьется живая поэзия: как пульс, как ветка на мартовском ветру, как чистый ключ в густом сумраке леса. Они скорее явление природы, чем словесности. Поэтому слушать их надо в тишине. В детстве Вера вместе со своей младшей сестрой Ольгой училась играть на фортепиано, сначала на дому у старенькой учительницы, потом – в Химкинской музыкальной школе. Считается, что фортепиано – трудный инструмент, и тому, кто его освоил, гитара нипочем, а посему многие дипломированные дарования впоследствии относятся к шестиструнке без особого пиетета. Мало кому дано превратить аккомпанемент в беседу, и лишь единицам – в волшебство. Вере это удавалось. "Снять" ее мелодию несложно, аккорды простые, но сделать так, чтобы она звучала, очень трудно. Куда-то исчезает легкость, звуки становятся тяжеловесными, теряется прозрачность. Получается самая обыкновенная музыка. Б-г знает, в чем тут загвоздка. Может, в особом, обостренном восприятии бытия, свойственном поэтам по рождению. Может быть, в предчувствии, в той самой интуиции судьбы, которая почти каждую Верину песню превращает в последнюю, то есть в такую, после которой дальше можно уже ничего не говорить. Эта отточенная завершенность образа пришла к ней после того, как был объявлен приговор. ...Вере было всего двадцать пять, когда врачи обнаружили у нее рак. Впереди было еще шесть лет – жизни, надежды, любви. Она так хотела ее, так ждала, вместе с героинями песен: Золушкой, Ассоль, Сольвейг; вместе со всеми своими рыбачками и танцовщицами... Любовь – это огонь, который не греет, на нем ни ухи не сварить, ни одежды не высушить. Он иной по определению: священный. Его назначение – только светить, в потемках мира, в глухой черноте одиночества указывая единственно возможную дорогу.

Любовь, моя лодочка, не утони –

Море часто штормит.

Любовь, моя птица, крыла не сломай –

Где-то гроза гремит...

Хоть я ничего и не жду от тебя,

Но мне без тебя и земля – не земля...

Смотри, не погасни же, мой огонек, –

Быстро время летит.

За год до смерти Вера вышла замуж. ...А вообще-то времена были веселые. Оттепель еще не кончилась, застой не начался. Вечером в Политехе яблоку упасть было негде. Однажды после концерта к Вере подошла интеллигентная старушка, сказала, что плакала, слушая ее: "У вас голосок прямо серебряный, только юбочка уж очень коротенькая". Мини, клеши, туфли на платформе – вольная, слегка эпатажная мода второй половины 60-х – начала 70-х. Все, кого мы нынче зовем мэтрами, были тогда чертовски молоды... Как тесно было Вериной молодости в заколоченной, хоть и позолоченной, клетке, как хотелось вырваться, пролететь над всем миром – над далеким Мандалеем, над северными морями, над Кентукки и Аппалачами! Но – не вышло.

Тебя земля ревниво привязала,

Не улетишь, зеленый огонечек...

Так и остался Верин размах лишь в песнях. Вера никогда не писала "социалку", у нее нет ни одной строчки на злобу дня, но ее "Обращение к душе" – реквием по связанным крыльям, лучше любых разоблачительных очерков повествующий о том, каково это – жить взаперти. Она обладала невероятной чуткостью к слову, утонченным слухом, позволяющим творить музыку из всего: из настроения, из погоды, из чужих стихов. Вера пела стихи Окуджавы, Заболоцкого, Самойлова, Библа, Киплинга, с камертонной точностью улавливая их внутреннюю мелодию. Раза два ей довелось переложить на свою музыку тексты песен другой Матвеевой – Новеллы, которая к тому времени была уже известным, зрелым автором. Обычно такой шаг вызывает бурю негодования, но Новелле Николаевне Верина "Рыбачья песня" понравилась даже больше, чем своя. Вера была, наверно, единственная, кому удалось преодолеть границу, делящую бардовскую лирику на мужскую и женскую. Ожидание, любовь, разлука, надежда – все эти традиционно "женские" темы в песнях Веры оказались вынесены так далеко за рамки бытового контекста, что стали восприниматься как явления судьбы, общие для всего живого. От женственности осталась только Душа – существительное женского рода. Душа-странница, душа-печальница и утешительница. Да и что, в конце концов, есть у человека, кроме души? Песни Веры Матвеевой были сложены у края жизни, возле той кромки, за которой плещет волна неведомого. Фрейдист объяснит, что они были порождены естественным страхом перед смертью. Философ увидит в них попытку осознать и принять неизбежное. Поэты и музыканты промолчат, не желая солгать, потому что к этой грани каждый подходит в одиночку, без свидетелей. Родные, друзья, любимые – все остаются позади. Тот, кто оказался у края, обречен на одиночество. Веру Матвееву невозможно ни петь, ни слушать хором. Есть вещи, которые не открываются простым смертным иначе, как вместе с роковым знанием о собственной смерти. Одна из них – вкус к жизни. Не к радостям, не к удовольствиям, а к мгновениям, которых, кажется, так много в запасе у любого из нас, что и считать не стоит. К мелочам, вроде бегущей воды, облетающих одуванчиков, тающего снега. К череде случайных образов, ежедневно мелькающих перед глазами. Вера собирала все эти случайности, складывала – получались песни. Ни отчаянию, ни безысходности в них места не оставалось. У Веры была сильная воля. Сорваться в депрессию означало бы предать себя, отречься от музыки. Она очень хотела жить. "Вот придет август, и я поправлюсь", – говорила она, хотя уже несколько месяцев не поднималась с постели, руки переставали слушаться, и кроме чашки с минеральной водой она уже ни до чего не могла дотянуться. Это не было бессмысленным самовнушением. Вера не цеплялась за жизнь – просто жила, каждый отпущенный миг принимая с благодарностью, как драгоценный дар. Кажется, именно такое отношение к жизни все религии считают подобающим человеку.

Хватит плакать, распахни глаза пошире,

Посмотри, какая в небе синева!

Солнце сыплет разноцветные смешинки,

И от них у всех кружится голова.

Все на свете пройдет, отболит, отомрет,

Отзвенит, как струна, где-то оборвется...

Надо очень хотеть все на свете уметь,

Надо очень стараться успеть.

Ни о чем не грустить, все забыть, всех простить,

Мало дней нам дано, чтобы обижаться.

Надо много хотеть, все на свете уметь,

Надо очень стараться успеть...

Вера успела прожить на свете тридцать один год. "...Есть логика земная, житейская. У нее свои крепкие основы и измерения: живи, пока можешь, а не можешь, – стало быть, смерть помиловала. И есть логика эстетическая, логика законченного художественного образа. Именем ее мы скорее соглашаемся с гибелью Ромео и Джульетты, чем представляем их любовь пропущенной через годы бытования. Любим-то мы тех Ромео и Джульетту, которые погибли в наивысшей точке любви. В Вериной судьбе все эти логики согласились" (Из воспоминаний Натальи Кирилловой, подруги Веры). ...Потрепанный зеленый томик с хрупкой женской фигуркой на обложке пятнадцать лет кочует со мной по всем моим адресам вместе с двумя кассетами, купленными когда-то в Центре авторской песни. Время бежит, дети мои растут с прямо-таки пугающей быстротой, друзей, словно ветром, разносит по свету, – и только высокий голос-колокольчик на пленке все тот же. Хрустальный голос Веры.

Я ушла гулять по городу, –

Просто вышла и бесшумно

За собой закрыла дверь...

ПОДРОБНОСТИ

Вера МАТВЕЕВА

родилась 23 октября 1945 года в Куйбышевске-Восточном Хабаровского края. С детства сочиняла стихи, пела, обладала редким голосом – колоратурное сопрано. В 1970 году окончила МИСИ, получила диплом инженера-строителя, распределилась в Гидропроект, но работать ей не довелось: врачи обнаружили ангиосаркому мозга. 16 октября 1970 года в нейрохирургическом институте им. Бурденко профессор С.Н. Федоров провел блестящую операцию, подарившую Вере еще шесть лет полноценной жизни. Вернувшись домой, Вера активно включилась в творчество: сочиняла песни, выступала вместе с В. Луферовым, А. Мирзаяном, В. Бережковым. Много путешествовала, читала. Любимым писателем Веры был Александр Грин. Умерла осенью 1976 года.