Мы живы. А Визбора нет уже почти 30 лет. 20 июня ему бы исполнилось всего 80. К сожалению, мы не были знакомы. Нам даже не довелось побывать на его концертах. Но мне кажется, я знаю, каким он был. Очень добрым. Бескорыстным. Отчаянным романтиком – и в чувствах, и в поступках. Бродягой-путешественником.

Сейчас странно представить, что когда-то не все не знали Юрия Визбора, его песни не были "на слуху", и ежегодных вечеров, ему посвящённых не показывало телевидение. И о смерти его мы услышали не сразу, а лишь в ноябре. На встрече с Вениамином Смеховым в университете. О том, что они были друзьями, я узнала лишь спустя несколько лет, слушая старые визборовские записи:

Впереди лежит хребет скальный,

Позади течёт река Время.

Если б я собрался в путь дальний,

Я бы Смехова позвал, Веню.

Несмотря на то, что он – умный.

И талантлив больше, чем нужно...

Мы прошли бы этот путь трудный,

И прошли бы, я надеюсь, дружно...

Да и о самом Визборе я почти ничего тогда не знала. И песен его слышала немного. Но имя это звучало. Легенда о нём жила: и в институте (том самом, Ленинском педагогическом!), и в компаниях, и в воспоминаниях близких ему людей. Ни одно коллективное расставание, особенно в детстве, не обходилось без "Солнышка лесного" – песни, ставшей классической.

...Он умер в очень солнечном, очень яблочном сентябре. Я тогда работала в школе. От своих ребят в те годы услышала множество его песен. В 87-м мы решили провести посвящённый Визбору вечер. "Я бы ни за что не решилась. Ведь вы его совсем не знаете!" – пыталась отговорить меня подруга. Но мы рискнули. Взяли за основу песни – что-то около двадцати – и небольшую статью Юлия Кима из журнала "Юность".

Замечательный получился вечер. Горели свечи. Девочки пели под гитару. В углу дремала директриса, присутствовавшая на мероприятии "по долгу службы". Потом мы пили чай, снова пели, снова читали стихи... Разошлись поздно. Утром, когда мы снова вошли в класс (помню, был урок обществоведения в 10 "Б"), на партах алели неотмытые восковые капли, а на доске красовалось вчерашнее, прозвучавшее темой урока: Юрий Визбор. Первая встреча.

Именно с того вечера Визбор стал частью моей судьбы. Каждая ситуация, каждая жизненная роль были ему созвучны. Взрослея, мы открывали всё новые и новые пласты, новые играни этого мудрого, талантливого, чистого человека. Не переставая восхищаться и просто не переставая цитировать и напевать его строчки.

Запомнился, например, такой эпизод. Мы с подругой в Крыму. Возвратившись с моря, включаем приёмник. И сразу же, с первых секунд, – любимейшая песня "Снег над лагерем валит...". А несколько лет спустя я жила в конце лета в санатории в подмосковном Болшеве. Под горестно знаменитыми соснами в старинном деревянном особняке. На удивление быстро мы нашли у Визбора песню, написанную словно об этом доме, хранящем дух века ушедшего, и даже об этом времени года ("Видно, нечего нам больше скрывать...").

Потом, когда до нас дошли наконец "самодельные" кассеты, мы с подругой слушали их сутками. Ушло в прошлое то время. Давно ли это было: ночь, кухня, сигаретный дым перемешивается с кофейным запахом. И старенький магнитофон, и звучащие – одна за другой – визборовские песни. Одна из них, чему я тогда уже не удивилась, предсказала будущее. Хорошо помню ту страшную московскую осень, перешедшую в не менее страшную зиму 1991 года. Время пустых прилавков, безумных очередей, слухов о готовящихся погромах. Неосвещённые улицы выглядели зловещими. В один из таких тёмных и холодных вечеров Лена сказала мне о своём желании уехать из России. Слёзы, отчаяние, опустошение, долгие проводы... – всё это было у нас потом. И эта, всё угадавшая, песня:

В Аркашиной квартире живут чужие люди,

Ни Юли, ни Аркаши давно в тех стенах нет.

Там также не сижу я с картошечкой в мундире,

И вовсе не Аркашин горит на кухне свет.

Неужто эти годы прошли на самом деле,

Пока мы разбирались – кто теща, кто свекровь?

Куда же мы глядели, покуда все галдели

И бойко рифмовали слова "любовь" и "кровь"?

В Аркашиной квартире бывали эти рифмы

Не в виде сочинений, а в виде высоты.

Там даже красовалась неясным логарифмом

Абстрактная картина для общей красоты.

Нам это все досталось не в качестве наживы,

И был неповторимым наш грошевой уют.

Ах, слава богу, братцы, что все мы вроде живы,

И все, что мы имели, уже не украдут.

Мы были так богаты чужой и общей болью,

Наивною моралью, желаньем петь да петь.

Все это оплатили любовью мы и кровью, –

Не дай нам бог, ребята, в дальнейшем обеднеть.

В Аркашиной квартире все бродят наши тени,

На кухне выпивают и курят у окна.

Абстрактная картина – судеб переплетенье,

И так несправедливо, что жизнь у нас одна.

Сам Визбор был вечным странником. В его песнях – Теберда и Кандалакша, плато Расвумчорр и хребет Хамар-Дабан, Тува и Курильские острова... Ключевое слово этих мини-репортажей – дорога:

Давайте прощаться, друзья...

Немного устала гитара,

Ее благородная тара

Полна нашей болью до дна.

За все расплатившись сполна,

Расходимся мы понемногу,

И дальняя наша дорога,

Уже за спиною видна...

В его песнях оживают разные эпохи, соединяясь порой друг с другом. А вот строки, весьма актуальные сегодня, хотя написаны давным-давно:

Теперь толкуют о деньгах

В любых заброшенных снегах,

В портах, постелях, поездах,

Под всяким мелким зодиаком.

Тот век рассыпался, как мел,

Который словом жить умел,

Что начиналось с буквы "Л",

Заканчиваясь мягким знаком...

Главное у Визбора – вечные ценности, настоящая мужская дружба и нерастраченная любовь. И, конечно же, работа. Её он называл первой строкою, а также первой печалью, первой любовью, первой тропою...

С его строками (как и с кассетами и дисками) расстаться невозможно. Правда, без мелодии, без гитары представить их трудно. Визбор – разный. Есть у него и блестящие, классически отточенные стихи, и лёгкие, импровизационные. И совсем простенькие, на бытовые и, что называется, "общенародные" темы. Есть прекрасная музыка, но есть и заимствованные мелодии. Но все его строчки очень музыкальны.

Впрочем, в любой хорошей песне, любом настоящем стихотворении всегда живёт нечто большее, чем "просто" хорошая музыка или "просто" настоящие стихи. Эта божественная искра, это "дуновение вдохновения" называется душою. Душа поёт, скорбит, плачет, возносится. Мастерство её владельца, автора – пером ли, кистью или рукою, – завершая работу души, придаёт ей форму, единственно возможную. Душа плюс мастерство в сочетании с немалыми усилиями – вот формула состоявшегося.

Мы надеемся немножко,

Что вернётся всё к весне –

По тропинке, по дорожке,

По растаявшей лыжне... –

весело пел он в этой грустной песне. Надеяться он умел. Хотя ему не удалось "украсть" для себя новую жизнь. Чтобы стать лётчиком, врачом или астрономом. Наверно, он многого не успел, ведь умер очень рано.

Пластинки, книги, буклеты, диски, телепередачи... – всё это по недоброй нашей традиции появилось позже, после него.

Я радуюсь, что мы сумели выполнить одно пожелание Юрия Визбора, о котором он так негромко попросил:

Я хочу, чтобы вы не забыли меня,

Если это, конечно, в природе возможно...

Юрий Визбор

В Ялте ноябрь.

Ветер гонит по набережной

Желтые, жухлые листья платанов,

Волны, ревя, разбиваются о парапет,

Словно хотят добежать до ларька,

Где торгуют горячим бульоном.

В Ялте ноябрь.

В Ялте пусто, как в летнем кино,

Где только что шла французская драма,

Где до сих пор не остыли моторы проекторов,

И лишь экран одиноко глядит,

Освещенный косым фонарем.

В Ялте ноябрь.

Там в далеких норвежских горах

Возле избы, где живут пожилые крестьяне,

Этот циклон родился и, пройдя всю Европу,

Он обессиленный

Все ж холодит ваши щеки.

В Ялте ноябрь.

Разрешите о том пожалеть

И с легким трепетом взять вас под руку,

В нашем кино приключений осталось немного,

Так будем судьбе благодарны,

За этот печальный, оброненный кем-то билет.

Осенние дожди

Видно нечего нам больше скрывать.

Все нам вспомнится на страшном суде.

Эта ночь легла как тот перевал,

За которым исполненье надежд.

Видно прожитое — прожито зря,

Но не в этом, понимаешь ли соль.

Видишь, падают дожди октября.

Видишь, старый дом стоит средь лесов.

Мы растопим в доме печь, в доме печь.

Мы гитару позовем со стены.

Все, что было, мы не будем беречь.

Ведь за нами все мосты сожжены.

Все мосты, все перекрестки дорог.

Все растоптанные клятвы в ночи.

Каждый сделал все, что мог, все, что мог,

Мы немножечко о том помолчим.

И луна взойдет оплывшей свечой.

Хлопнет ставня на ветру, на ветру.

О, как я тебя люблю горячо –

Это годы не сотрут, не сотрут.

Всех друзей мы созовем, созовем.

Мы набьем картошкой старый рюкзак.

Спросят люди, что за шум, что за гром?

Мы ответим – просто так, просто так.

Да просто нечего нам больше скрывать.

Все нам вспомнится на страшном суде.

Эта ночь легла как тот перевал,

За которым исполненье надежд.

Видно прожитое – прожито зря,

Но не в этом, понимаешь ли соль.

Видишь, падают дожди октября.

Видишь, старый дом стоит средь лесов.

Воскресенье в Москве

Звук одинокой трубы...

Двор по-осеннему пуст.

Словно забытый бобыль,

Зябнет березовый куст.

Два беспризорных щенка

Возятся в мокрой траве.

К стеклам прижата щека —

Вот воскресенье в Москве.

Вот телефонный привет —

Жди невеселых гостей.

Двигает мебель сосед,

Вечером будет хоккей.

О, не молчи, мой трубач!

Пой свою песню без слов!

Плачь в одиночестве, плачь,

Это уходит любовь.

Мне бы неведомо где

Почту такую достать,

Чтобы заклеить тот день,

Чтобы тебе отослать.

Ты-то порвешь сгоряча

Этот чудесный конверт

С песней того трубача

И воскресеньем в Москве.

Вот зажигают огни

В ближних домах и вдали.

Кто-то в квартиру звонит —

Кажется, гости пришли.