Если вы читаете эти строки, то я могу сказать: мы вместе. Однако, я хотел бы не объединять ряды читателей, а скорее разъединять, в том смысле, что этот разговор — один на один.

Кто я?

Актёр по образованию. Автор нескольких песен. С движением КСП понаслышке соприкоснулся в 1987 году, то есть, в период его агонии. К моменту прихода в тусовку наткнулся на уже существующую ностальгию, вяло текущую на кухнях бывших "каэспэшников", Видимо, это и отразилось на формировании моего творчества. Первыми авторами, которых я запел, были Визбор, Ланцберг, Окуджава, Щербаков, но пел я их "особенно". Этот грех был мною позднее замечен и осмыслен. Я "вспоминал" песни: дописывал собственные мысли в те обрывки текстов, которые не смогла выбить из моей головы служба в Советской Армии.

Позднее мне пришлось с удивлением переучивать известные шедевры. Наверное, это и создало ситуацию, подвигнувшую меня на глобальное творчество: мне стала интересна собственная мысль, присутствовавшая иногда в песнях тех или иных авторов. Исполнительский репертуар изменился. Он меняется и сейчас, с той только разницей, что сегодня я отчётливо осознаю направление собственной мысли.

Я стал "бардом"

Загадочное слово "бард" всегда привлекало своей авторитетностью людей, называвших себя этим словом — поэты золотого и серебряного веков, поющие поэты 70-х, выборочно можно накидать имён из ранней и поздней истории, но если не знать определений, останется имидж, который, как известно, ничто. Обратимся к словарям. "Бард — певец и музыкант у древних кельтов; исполнитель собственного поэтического произведения на собственную музыку" (толковый словарь Ожегова-Шведова). От себя хочу подчеркнуть: исполняющий! Ситуация, в которой мелодия зафиксирована нотными знаками и прикреплена к словам на листе бумаги, без субъекта, читающего (исполняющего) их, кажется мне неполной. А последнюю картинку можно было бы использовать как повод для психодиспансеризации , если не усадить рядом зрителя, а точнее, слушателя (пусть даже виртуального). Таким образом, возникла необходимость в сцене.

Песня со сцены

Вышесказанное "сцена" — и конкретно, и условно. В контексте это означает наличие слушателя, который по доброй воле позволяет:

а) себе — слушать поющего, и б) поющему — петь.

Очень скоро я стал "магнитофоном". Хорошая задача для барда... начала века! Но, увы, есть магнитофон "Яуза" и прочие, и конкурировать с ними невозможно. Наличие актёрской специальности позволило взглянуть на исполнение песни иначе. Вот один из способов.

Песня-пьеса

Когда-нибудь всё-таки хочется узнать: про что песня, кто герой, её исполняющий, где он её поет, каков его интеллектуальный багаж, социальные условия жизни, бытовое окружение? Когда-то приходит на ум: кто эту песню написал, кому, зачем, и почему такие слова в ней и такая музыка? Однажды ты с удивлением думаешь: а я-то тут при чём? За что она мне нравится?

Ответив на эти вопросы, сам я подумал: а слушателю — так ли уж ему важно слышать эту песню? Ведь исполненная песня-пьеса — уже не удовольствие, не шоу. Зрителю придётся трудиться — понимать. Он будет радоваться и плакать, если станет слушать и сопереживать. Мы, зрители, осознаём важность классической музыки. Это круто! — говорим мы, понимая, что не хватает порой подготовки для её восприятия. Мы осознаём важность поэзии Пушкина, Лермонтова и прочих: в школе говорили, как это важно. Мы не хотим делать вывод сами. Это ответственность — жить, отдавая себе отчет в каждом повороте судьбы, в каждом шаге, выбирая путь личной свободы. Пусть нам скажут, что это круто, и мы туда пойдём! Вчерашнему мальчику, а ныне поэту, сегодня не хватает раскрутки! Кто говорит? Все говорят!

Ребята, это круто!

Наверное, найдётся множество топоров на мою шею, но пока я жив. И даже изобрёл очередной "велосипед", он называется "песенный спектакль". Не спектакль в песне (хотя и это тоже), а спектакль из песен.

В середине 90-х мною сотоварищи (И. Попков, Л. Цыганок) была разработана музыкально-поэтическая композиция "Ступени тишины". В ней впервые были использованы стихи, песни и проза, а также применен принцип "нон-стоп". Демонстрация состоялась на фестивале авторской песни в Хабаровске в 1995-м году. Эффект длится по сею пору: композиция переросла в концепцию, нашлись подражатели, возникли толкователи, появилась критика. Это был "разовый" спектакль-эксперимент. Он выявил ряд упущений: не было сюжетной целостности, отсутствовал лирический герой. Спектакль существовал только как вектор для направления мысли аудитории. В какой-то степени это был сеанс массового гипноза.

Затем "геройское" трио распалось. Л. Цыганок и И. Попков стали работать с собственным материалом, я ушёл в создание музыкально-поэтических конструкций (спектаклей) более совершенного вида. Появился сюжет — новелла, в которой герой отживает участок жизни, а её отдельные моменты существуют как энергетические всплески его сознания — песни. Песни в спектакле стали составляющими, они получили прикладное назначение. Вот некоторые из них.

Песня-монолог

В такой песне вербальный текст произносится от первого лица и по поводу уже произошедшего события (как правило, в завязке лежит событие). В финале песни формируется либо ответ — ключ к пониманию героя в данной ситуации, либо следующий вопрос, толкающий его далее по линии сюжета (в миниатюре это "Песня о короле Матиуше"). Желанием удержать динамику спектакля продиктовано появление песни-обстоятельства. Такая песня стоит в начале спектакля или на сюжетном изломе и отвечает на три телевизионных вопроса: что, где, когда?

Существует огромное количество форм-песен, это продиктовано их прикладным назначением. Ведь мы живём, а жизнь — пьеса.

Всё это заставляет меня обратить внимание на тот момент существования песни (у И. Попкова "золотая точка пространства"), когда слушателем и исполнителем совместно решается конфликт, заложенный автором-драматургом. При этом мы — исполнитель и слушатель — получаем одинаковое откровение, которое затем, разбредаясь по углам, толкуем по-своему. Повторяю и настаиваю: это один из подходов к искусству барда.

К чему всё это?

А вот к чему. Авторская песня (в вышеизложенном контексте — "бардовская") из социального явления середины XX века превратилась в самостоятельный жанр, со своими художественными принципами. Как у всякого искусства, у этого жанра есть свои цели, задачи, "сверхзадача" (разговаривая языком Станиславского). Как во всяком жанре, в авторской песне появляются профессионалы и любители. Возможно, с течением времени активнее станут обозначаться плюсы, возникнет "школа бардов". Кто-то будет пользоваться техникой исполнителя, чтобы сколотить индустрию. И тогда жанр утеряет актуальность и умрёт. А мы снова уйдем на кухню, чтобы вновь переосмыслить своё назначение в откровенном разговоре один на один.