Александр Городницкий – бард, чьи песни давно и бесспорно признаны народными. Его ранний хит "На материк" кочует из романа в роман как образец старинного лагерного фольклора; считается, что автор сгинул где-то на Колыме. А в 1982-м, находясь в поселке Заполярный, Городницкий удостоился чести посетить могилу неизвестного поэта – то есть свою... Тем не менее Александр Моисеевич, недавно отметивший семидесятилетие, жив-здоров и продолжает работать в Институте океанологии. Его время, поделенное между наукой, стихами, концертами и съемками, расписано по минутам, так что моя беседа с классиком проходит под резкий и назойливый аккомпанемент телефонных звонков.

– Александр Моисеевич, расскажите, пожалуйста, о вашем ТВ-проекте – передаче "Атланты в поисках истины"?

– Вот уже третью неделю на московском канале "Культура" идет показ серии фильмов по моим сценариям, где я к тому же ведущий. В них затронуты спорные темы современной науки, вызывающие острый интерес самых разных людей. В цикле всего 12 лент, 10 уже отсняты, программа выходит в удобное время – по субботам, в 14 часов. Первый фильм, наделавший много шума, – об оружии, захороненном в Балтийском море. В 1947 году союзники не знали, как уничтожить боезапасы гитлеровского рейха, и решили их утопить – 24 тысячи тонн бомб и снарядов с ипритом. Все это добро погрузили на списанные американские суда и затопили у полуострова Бартколь, возле острова Готланд и в проливе Скагеррак. Американцы хотели похоронить снаряды в океане, что было более грамотно, но разыгрался шторм, и ветхие суда пришлось топить прямо на выходе из Северного моря. Образовалось три полигона с затопленными судами. Рассчитывали, что за 50-60 лет донные осадки создадут надежный саркофаг, но случилось иначе. Некоторые суда действительно занесло – их теперь и не найти. Гораздо хуже, что морская вода, обладающая химической агрессией на металл, разъела оболочки снарядов и иприт стал просачиваться в водуѕ Мне лично довелось искать затонувшие там корабли, так что, снимая фильм, я был "в материале". Второй фильм рассматривает сквозь призму науки библейские катастрофы – Всемирный потоп; цунами, повлекшее за собой гибель фараонской конницы в Красном море, а также разрушение Содома и Гоморры в результате возникновения вулканической деятельности в районе Мертвого моря и выброса огромных масс метана, ставшего причиной небывалого пожара, поглотившего эти города. В обсуждении приняли участие самые известные научные светила: мой друг Арье Гилат, ведущий ученый геологической службы Израиля, профессор Гроссвальд из Института географии, крупнейший в мире специалист по цунами Борис Левинге, а также раввин Цви Патлас, отстаивавший, как легко догадаться, противоположную точку зрения. Третий фильм – "Когда утонет С.-Петербург" – предупреждает об опасности, грозящей северной столице. Геологи считают, что Питер может разделить судьбу мистического града Китежа, целиком ушедшего под воду. В цикле есть передачи, посвященные болезни Альцгеймера, озоновой дыре, глобальному потеплению, вызванному, по мнению ряда ученых, антропогенным фактором: слишком много углерода мы выбрасываем в атмосферу. Правда, другие ученые считают, что на фоне главного виновника – Мирового океана, выделяющего миллионы тонн этого вещества, деятельность человека выглядит абсолютно незаметной. Кроме того, мы сняли фильм о землетрясениях: могут ли люди научиться предсказывать эту напасть или она в компетенции одного лишь промысла Б-жьего? В самом деле, современная наука, хотя и может указать место будущей катастрофы, ничего не знает о времени: долгосрочные прогнозы очень неточные, а о краткосрочных вообще нет речи. Гибель цивилизации Атлантиды, история планетарных геологических катастроф – все это тоже входит в круг наших тем. Все фильмы посвящены науке о Земле с выходом на общечеловеческие проблемы, и в каждом из них представлено несколько точек зрения, иногда жестко противостоящих одна другой.

– Была у вас какая-то конкретная цель – например, поразить зрителя сенсацией?

– Никакой цели я не ставил. Просто канал "Культура" предложил мне сделать серию передач, которые принципиально отличались бы от программ Капицы и Гордона. Что же до сенсации... Когда-то, впервые побывав на Памире, я прочел надпись на фарси, выбитую много столетий назад: "Помни, путник, – ты лишь слезинка на реснице верблюда". Я специально выбрал для сюжетов самые болевые точки. Хотелось, чтобы люди наконец осознали, что вся наша цивилизация перед лицом катастроф – не более чем песчинка на предметном стеклышке микроскопа. Поражать я никого не собирался.

– Как вам удается столько лет совмещать науку и творчество?

– Во-первых, не очень-то удается. Во-вторых, все дело в слабости характера: я ничего бросить не могу. Наука – мой способ бытия, я полжизни провел в экспедициях, кроме последних лет – не потому что возраст прижал, а потому что у России нет средств на это. Я не очень различаю науку и творчество. Не будь экспедиций – не было бы и песен; а не будь настроя на песню – я никогда бы не пошел в геологию.

– Бардовская традиция, существующая в России уже около века, если считать от Вертинского, до сих пор остается полулегальной: нигде ее не принимают всерьез. В чем же дело?

– Видите ли, то, что мое поколение называло авторской песней, и то, что существует сейчас, – две большие разницы. Авторская песня – поэзия в струнном сопровождении – возникла задолго до того, как человечество научилось записывать стихи клинописью, на папирусе или на камнях. Можно сказать, что первым бардом был царь Давид, певший псалмы, восхваляющие Всевышнего. В древности стихи сочиняла не только элита: в Греции был бродяга Гомер, в России – Садко, работник внешней торговли. Потом, в Средние века, у бардов пошли неприятности: скоморохов били, инструменты ломали, но позже, вместе с гитарой, авторская песня распространилась среди дворянства. Благодаря самодеятельному автору Денису Давыдову и профессиональному исполнителю Аполлону Григорьеву она стала формой русской литературы. При Сталине ее гнали и гноили в лагерях, но к оттепели она вернулась, возрожденная Окуджавой вместе с Галичем, Визбором, Высоцким, Анчаровым, ныне здравствующими Кимом и Новеллой Матвеевой, – я перечисляю тех, чьи имена входят в школьную программу по литературе. После ухода первого поколения литераторов и поэтов в конце перестройки популярность жанра резко возросла. Развелось огромное количество кустов, слетов, фестивалей, не говоря уж о Грушинке, которую я возглавляю уже 30 лет, возник ажиотаж – и полный ноль на выходе. Появилось много талантливых авторов, пишущих очень неплохие стихи, не уступающие текстам советских поэтов, но сама поэзия утратила свое значение, во главу угла встала манера исполнения. Следом пошла когорта менее одаренных авторов, заполнивших фестивальные площадки, – этим достаточно просто уметь держаться на сцене. Наконец, появилась самодеятельная эстрада, или шансон, про который мой лучший друг Игорь Губерман, повидавший в свое время и тюрьму, и лагеря, сказал просто и ясно: "фальшак". Авторская песня в ее изначальном варианте перестала существовать. Пришла другая культура. Поэт с гитарой стал ненужным. Почему? Не знаю. Рушатся основы жанра. Основа магнитофониздата – крамола, которой много было у Галича с Высоцким, потеряла смысл. Дольше продержалось интимное поэтическое обращение, начавшееся с бернесовской "Темной ночи", когда в железном грохоте в самое жестокое время прозвучало: "Ты меня ждешь". После войны, когда кругом гремели сплошные марши, Окуджава был услышан лишь потому, что негромко спел об отдельно взятом человеке – о себе. Не думаю, что тихоголосый Булат Шалвович мог бы держать стадион, как Розенбаум. Сегодня задушевность утрачена. Идут сплошные децибелы, крик, но можно ли заменить любовь групповым сексом? Авторская песня требует личной незаурядности, но ни ярких личностей, ни крупных поэтов сегодня нет. Я не отрицаю, что попадаются интересные авторы – тот же Щербаков, например, – но их песни скользят по поверхности, не задевая сердца. Нет резонанса. За полгода до смерти Булат говорил мне: "Помнишь, когда-то мы были в авангарде, а теперь плетемся в арьергарде, пытаясь бороться за остатки духовности." От той эпохи осталось одно воспоминание в виде "Песен нашего века". Авторская песня стала искусством ретро. Настоящие поэты нынешней России не нужны, и это страшно, потому что блатняк, наркота, вседозволенность приучают нас к уголовной жизни. Нам капают это все исподтишка, как дядя Гамлета капал яд в ухо королю. Молодежь после такой обработки примет любой строй, даже фашистский.

– Есть ли выход из всей этой безысходности?

– Есть. Русская поэзия, русская классическая литература. Ничего более духовного я не знаю, впрочем, как и народа, столь же открытого слову, как наш. На это – вся надежда. И на песни.

___________________________

Иная мне нужна Г-сподня милость,

Мне надо, чтобы песня сохранилась

Любая; безымянной, не моей,

Чтобы в таежной дальней стороне,

В дыму костра, над городскою крышей,

Ее бы пели, голос мой не слыша

И ничего не зная обо мне!

А. Городницкий