Когда представляют барда, то называют несколько его популярных песен. Мне кажется, в данном случае делать это не надо, потому что имя Юлия Кима стоит в ряду с самыми-самыми: Окуджава, Визбор, Высоцкий, Галич, Городницкий...

– Юлий Черсанович, начнем с идущего в Москве "хита" сезона – мюзикла "Нотр Дам де Пари". Стихи, точнее перевод с французского, к нему написали вы. Несколько слов об этом спектакле.

– "Нотр Дам..." состоит из 51 сцены, соответственно, в нем 51 текст. Из этого числа мне принадлежат 47. Вообще-то я написал 51 текст, но по просьбе французов, авторов музыки и текста, на 4 из них был устроен конкурс, в котором победили другие авторы, в том числе 17-летняя россиянка. Один из этих зонгов, главный, гремит сейчас по всей Москве.

– Вы правы. Песни прекрасные, но при таком повсеместном исполнении скоро могут быть заиграны. А что, французская сторона владеет русским языком, забраковав 4 ваших перевода?

– У них есть масса консультантов, переводчиков, которые, как мне рассказывали, были очень недовольны тем, что мои переводы далеко, якобы, ушли, от оригинала. В этом смысле французы меня крепко держали за руки и мне кажется, что мои тексты в первоначальной редакции были все же лучше.

– Вы впервые участвуете в такого рода проектах?

– У меня была работа с гораздо более мягкими условиями. Речь идет о "Трехгрошовой опере" Бертольда Брехта. В 1986 году главный режиссер театра Маяковского Андрей Гончаров заказал мне вольные переводы великих зонгов Брехта. Их там 20. Я брал только тему Брехта и писал свой текст на музыку Вайля.

– Поскольку вы были диссидентствующим бардом, то писали под псевдонимом Ю. Михайлов. Мало кто знал, кто такой Ю. Михайлов, пишущий так здорово. Когда вам "разрешили" печататься под собственным именем?

– 17 лет назад, в самом начале перестройки. Булат Шалвович Окуджава написал тогда статью обо мне, первую за всю мою жизнь, называлась она "Запоздалый комплимент".

– В Израиле вас хорошо принимали?

— Конечно, еще и потому, что я имею, наряду с российским, израильское гражданство, доставшееся мне, так сказать, от моей умершей первой жены Ирины, внучки Ионы Эммануиловича Якира, расстрелянного Сталиным вместе с Тухачевским и другими полководцами в июне 1937 года.

– Вашего отца постигла, кажется, та же участь?

– И маму тоже. Точнее, после расстрела отца ее отправили в лагеря, потом в ссылку, где она провела много лет. Я увидел ее, когда мне было 10 лет. Ощущение отнятых отцов – войной ли, НКВД, свойственно для всех шестидесятников. Какое-то поколение называли потерянным, а наше поколение можно назвать обманутым. Но не только обманутым, но и воспрянувшим от этого обмана, преодолевшим его. Речь идет опять же о 56-м годе, о хрущевской оттепели и о дальнейшем развитии инакомыслия. У всего нашего поколения отобраны были старшие: отцы, дядья, тетки. Полстраны сидело, полстраны боялось. Поэтому психология страха была всеобщей.

– Как вы считаете, такое может повториться в России?

– Думаю, что нет. Такого рода самогеноцид, особенно после Камбоджи, просто невозможен. Большевизм был для России чудовищным уроком. Я не рискну то же самое утверждать об атомной бомбе, потому что ядерное оружие, к сожалению, может расползтись по земному шару, а что касается такого тоталитарного устройства, которое было в нашей стране при Сталине, такое повториться не может.

– Недавно мне пришлось беседовать с одним из бывших российских премьеров. Он считает, что Сталин много хорошего сделал для России, приводит слова Черчилля о том, что Сталин принял Россию с сохой, а оставил – с атомным оружием. Ваш комментарий.

– Это полная неправда! Россия в 1913 году экономически стояла очень высоко. Черчиль этого не знал, а бывший премьер обязан знать. А что касается успехов России при большевиках, то их можно было достигнуть с гораздо меньшими жертвами и с несравненно более высоким качеством. Есть два способа индустриализации: восточный и западный. Западный – путем вечной конкуренции, внедрения новых технологий и тому подобное. И есть восточный, большевистский способ: путем потери половины собственного населения. В результате мы по всем технологическим показателям, исключая вооружение, отстаем от цивилизованного мира. Это вечное продолжение рабской истории: мы нищие, но зато мы на Луне!

Что касается Отечественной войны, то, во-первых, мы благодаря Сталину и были в нее втянуты, во-вторых, можно было ее выиграть с гораздо меньшими потерями. Гитлер все равно был обречен, потому что с мировой коалицией он бы не справился. Конечно, благодаря чудовищным усилиям Советского Союза Гитлер получил самый страшный удар,

– Вы окончили МГПИ имени Ленина. С Юрием Визбором учились?

– Нет, он перешел уже на 5-й курс, когда я только поступил. Он ходил на все наши мероприятия, был душой компании. Вот тогда, в институте, мне и захотелось попробовать себя в песне, но делал я это неосновательно, просто чтобы не отстать от других, потому что этим в институте занимались почти все. Я попробовал себя, но не сделал из этого серьезного занятия своей жизни, но потом все повернулось так, что оно стало главным.

– Вы по распределению поехали учительствовать на Камчатку...

– Именно там я начал писать всерьез и надолго. Как только вернулся с Камчатки в Москву, стал получать серьезные предложения от кино и театра.

– Не напомните нашим читателям кое-что из вашего репертуара?

– Тексты песен были написаны к фильмам "Бумбараш", "Про красную шапочку", к версии Марка Захарова фильма "Двенадцать стульев", где Андрей Миронов поет "Белеет мой парус такой одинокий..." и песню о Рио-де-Жанейро. Это все наши песни с композитором Геннадием Гладковым. С ним же мы работали еще в двух фильмах Марка Захарова: "Обыкновенное чудо" и "Дом, который построил Свифт". Из "Чуда" стала популярной песня в исполнении того же Андрея Миронова "Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк..."

– Займемся арифметикой, Юлий Черсанович. Сколько всего вы написали песен? Сколько из них увековечено на СД и тейпах?

– Написал я приблизительно 600–700 песен, из них записано 200–300.

– Ваше творчество позволяет вам нормально существовать?

– Да, поскольку слушатели есть, и они за последние годы распространились по всему земному шару. Время от время я езжу по России, благосостояние населения несколько подросло, что позволяет ему покупать билеты на мои концерты, ну, и езжу в Америку, в Израиль, даже в Париже есть немало наших соотечественников.

– Русские есть везде, наверное, даже в Антарктиде?

– В процентном отношении их там больше всего.

– Что вы можете сказать о современном театре?

– Театральное дело – первое, расцветшее в постсоветский период. Даже в самые нищие годы, в 91–93-м, оно не затухало, а продолжало расцветать. Объясняется это просто: свободой. Я надеюсь, что возродятся, как и театр, наши толстые журналы: "Новый мир", "Октябрь", "Знамя" и другие. Они есть, но тиражи их малы... Наш народ, как и всякий народ, охоч до зрелищ, до музыкальных – особенно, поэтому если сейчас в Москве идет 3-4 мюзикла, то скоро их будет в десять раз больше. Кстати, уже 12 лет в театре имени Моссовета идет рок-опера "Иисус Христос – суперзвезда". Так вот, фанаты "Иисуса" создали свой клуб.

– Вчера было 11 сентября, печальный день в истории не только Америки, но и всего человечества.

– Эта трагедия символизировала начало глобального противостояния Севера и Юга. Если раньше мы следили за противостоянием Запада и Востока, то теперь противоборствующие стороны находятся как бы по обе стороны экватора. Это противостояние – один из мрачных, драматических эпизодов на общем пути объединения человечества. Это противостояние идет сейчас во многих местах: Панкийском ущелье, Ираке и так далее. И чем быстрее народы разрешат эти и более глобальные конфликты, тем скорее мы, весь мир, действительно объединимся, станем сплошной "шенгенской зоной".

Беседовал Владимир Нузов