В моих руках книжка в голубоватой мягкой обложке с надписью большими белыми буквами: "Булат Окуджава. Девушка моей мечты, Автобиографические повествования". И ниже: "Ире и Володе — сердечно Б.Окуджава. 27.5.88".

Встречу в тот яркий майский день в квартире "Окуджав" я помню в подробностях, как, впрочем, и все остальные встречи с Булатом Шалвовичем, его друзьями и близкими. Саму книжицу, в силу того, что она воспроизводит, пусть в художественно измененном виде, калужское прошлое Булата Шалвовича, я, "калужанин-москвич", сознаюсь, "проглотил" неоднократно, да и ныне, нет-нет, листаю, сидя одиноко в уютнейшем уголке нашей квартиры, освященной пребыванием стольких незабвенных друзей, и великого Окуджавы, прежде всего. Сам рассказ "Девушка моей мечты", воспроизводивший события далекого 1947 года, когда студент Тбилисского университета имени Сталина Булат Окуджава встречал прибывшую из сталинских лагерей мать Ашхен Степановну, многострадальную армянку, давший название сборнику, был написан Булатом Шалвовичем в декабре 1985 года. По времени это совпало с памятным для меня событием — нашей с ним и женой его Ольгой Владимировной поездка из Москвы в Калугу на празднование 125-летия 5-й калужской школы, в которой я еще в феврале 1952 года я впервые повстречался с Булатом Шалвовичем. Случилось это так.

Однажды классный руководитель Анна Карповна привела с собой странного и удивительного мужчину: молодой кавказец, одетый в черное, волосы на голове вьющиеся, копна волос, лицо бледное, сосредоточенное, усы "малой формы", лет 26, в общем, мы, перешептываясь, решили, что он похож на Чарли Чаплина. "Булат Шалвович Окуджава",– произнесла Анна Карповна, – он новый учитель в школе и попросил у меня разрешения посетить наш урок". Мы, не сговариваясь, прошептали: "Булат", и эта кличка осталась на многие месяцы наших встреч в школе. Была и жена его Галина Васильевна Окуджава, она работала у нас в школе. О том, что Булат писал стихи, мы убедились однажды, когда наш школьный хор запел "Улица Дзержинского, трехэтажный дом". Слова были Булата Шалвовича Окуджавы, а музыку написал Юрий Ильич Чупров, наставник хора, представитель древнейшей калужской фамилии, ярый преферансист. В 1953 году Булат Шалвович ушел на другую работу, а мы в 1954-м уехали из Калуги поступать в разные институты, и имя Окуджавы как -то стало забываться, когда вдруг в 60-х годах это имя всплыло и зашагало вровень с уже знаменитыми именами Галича, Визбора и других.

Прошло много лет, и в 1985 г., мне, калужскому радиожурналисту, было предложено взять интервью у Окуджавы в связи с юбилеем школы, где он работал, а я учился. И вот я поехал в Москву в ноябре, оказался, на Безбожном переулке, поднялся на 13-й этаж и вошел в 60-ю квартиру. Булат Шалвович был один. Он был очень расстроен: позавчера прилетел из Италии, выиграл там в Сан-Рэмо Золотую гитару, а партийная печать не посвятила ни строчки этой его победе. А ведь гонорары от его зарубежных выступлений, как сказал он, идут в партийную кассу. Я тут же спохватился: "Так я возьму у Вас интервью, и вся Калуга узнает про Вашу победу!" – "Да?"— сказал Булат Шалвович, — Ну что же, приступим!". Когда мы поговорили о победе в Италии, я осторожно коснулся юбилея 5-й школы. Сегодня у меня запись этого первого интервью с Булатом Шалвовичем. Воспроизвожу её, чтобы сохранить колорит нашей беседы.

КОРР: Булат Шалвович, расскажите, пожалуйста, как Вам запомнилась наша пятая школа, что она Вам дала. Известно, что школы дают много не только ученикам, но , говорят, и учителям.

ОКУДЖАВА: С пребыванием в пятой школе у меня связано очень много – и печального, и смешного, и очень поучительного. Это произошло в феврале 52-го года. Я попал в калужскую пятую школу из Высокиничей, там у меня были неприятности, и я вынужден был приехать сюда. Знаете, в середине года приходить в новую школу всегда очень сложно, тем более, что что я пришел в класс, где до меня работала замечательная учительница. И я пришел в осиротевший класс. Пришел я – молодой человек, с усиками, такой подозрительной внешности. Приняли меня ученики очень холодно. Я сам был потерян. У меня обстоятельства были очень сложные. И у нас отношения не сложились. Началось с большого скандала. У меня с этим связана большая реприза. Я даже об этом написал, но не опубликовал. Я написал эту историю о том, как я входил в этот класс, как я постепенно стал тем, кем впоследствии был. Мне нужно было переломать этот класс, нужно было сломать их упорство в отношении меня и предвзятость, нужно было их победить как-то. Это длинная история.

КОРР: Окончилась она победой?

ОКУЖДАВА: Да, она окончилась моей победой, и у меня завязались с учащимися замечательные отношения. И благодаря этому я многих помню до сих пор, и некоторые мне пишут. И хотя я работал там сравнительно недолго – года два, отношения у меня были очень хорошие. Для меня это была большая школа прежде всего, потому что пятая школа была тогда по моим представлениям школой очень сильной. На ней не было налета провинциальщины, отдаленности от столицы. Это была сильная столичная школа с традициями, с сильным коллективом, с взаимным уважением внутри – для школы это было большая редкость, потому что школа обладает такой спецификой, что там идет всё время такое соревнование, которое травмирует людей, вызывает к деятельности не самые лучшие черты характера, может быть..

А тут коллектив был сильный, сплоченный, строгий, и как-то он меня захватил и в трудную минуту он мне помог. В общем я стал на ноги, почувствовал себя человеком, да еще способным преподавать. Это для меня было важно в те годы.

КОРР: Булат Шалвович, как у Вас сложились отношения с педагогическим коллективом, кого Вы больше помните?

ОКУДЖАВА: Многих я не помню уже, потому что коллектив был большой и каждый занимался своим делом, но было несколько преподавателей, с которыми я дружил. Так как я был человеком почти одиноким, то для меня это было важно. Чужой город, одиночество, и вдруг – появились люди вокруг меня, которые меня поддержали, которые были ко мне искренне расположены, которым и я чем-то был симпатичен и приятен. И сложилась у нас, ну как это говорят кампания что ли. Ну, кого я помню? Помню преподавательницу немецкого языка Галину Николаевну Никитину, Марию Ивановну Буйнову (правда, не помню, что она преподавала, как -то странно), затем Александр Георгиевич Больгинов, он физкультуру преподавал, я его Сашей звал. Потом у нас завуч был замечательный Александр Александрович Федоров – тоже в нашей кампании. Затем Ида Александровна Копылова, Тамара Абрамовна Манкевич, Живутцкий Генрих, потом Коля — он там завучем сейчас – Симонов Николай Федорович..

КОРР: Вы знаете, что он прекрасно поет?

ОКУДЖАВА: Ну как же! Мы вместе с ним пели на два голоса "Не искушай меня без нужды" Михаила Ивановича Глинки

КОРР: А кто верхнюю партию пел –он?

ОКУДЖАВА: Он – верхнюю, главную вел, а я вторил. Потому что у него был замечательный голос, а я так подголоском был у него. Я с ним виделся год тому назад на Пушкинских днях в Полотняном Заводе. Ну вот такой был коллектив. Я помню школа была такая сильная и в спортивном отношении. И так как я был тогда болельщик спорта, для меня это было очень важно, я всегда переживал. Часто устраивались такие соревнования по городу, эстафеты всякие. Пятая школа всегда побеждала, и это было замечательно! Мы очень гордились всегда этим! Это тоже сплачивало! Понимаете, это тоже сплачивало!

КОРР: Булат Шалвович, а как сложились у Вас отношения с Анной Карповной Федоровой, которая вела у нас класс? Кстати, а что Вы там писали в блокнот на задней парте, когда были в нашем классе?

ОКУДЖАВА: Так! Так ты – Соловьев! – и сидел на первой парте с Исей Шейнисом? И ты все знаешь? Так что же ты мучаешь меня уже полчаса? Ну здравствуй пятая школа! (Мы обнялись!). А Анна Карповна была удивительным человеком! Она была значительно старше меня и была единственным человеком, которая помогала мне, консультировала меня. А Александр Александрович Федоров, хотя и был литератор, но он был занят своим "завучеством", ему было некогда. А она практически помогала мне каждый день: что сказать, как ответить, где смолчать, понимаете. В общем учила меня азам. Анна Карповна была для меня одним из моих "внутренних" учителей!....

Эта беседа запомнилась мне навсегда! После интервью мы попили чайку, а потом сфотографировались. Булат Шалвович был уже настроен радостно, воспоминания о пятой школе доставили ему удовольствие.

Потом я съездил в Калугу и подготовил передачу, которая должна выйти в эфир 30 ноября, в день 125-летнего юбилея школы. Но 29 ноября я поехал снова в Москву по делам основной службы (во ВНИИдреве в Балобанове) и заработался. Спохватился поздно, последняя электричка в Калугу уже ушла. И тут я вспомнил, что завтра будет юбилей школы. Что делать? Оставалось одно: попроситься у четы Окуджав подвезти меня завтра утром на машине в Калугу. Я позвонил Булату Шалвовичу и объяснил трагизм своего положения.

— Ну что же? Придется тебя брать. Но где? – спросил Окуджава.

— Я на Алексея Толстого у дядьки, я подойду к храму, где венчался Пушкин, там есть светофор, и буду Вас ждать!

— Хорошо! Но ты должен стоять ужу в шесть часов!

— Договорились!

Я стоял уже в шесть часов у светофора! Прошло двадцать минут, машины не было. И вот, когда я уже впал в отчаяние, из-за храма показался "Жигуленок". Булат Шалвович вышел из машины и выразительно покрутил пальцем у виска! "Володя! Мы с шести часов стоим у светофора, но с другой стороны храма, и тут я вспомнил, что ты должен был идти со стороны улицы Алексея Толстого. Мы поехали вокруг храма и нашли тебя!" Мы расхохотались!

А затем было три с половиной часа беседы с Булатом Окуджавой не только о жизни , но и о смерти, не только о мире, но и о Боге! Это была беседа о жизни, о тайнах жизни Булата Шалвовича, Ольги и меня.

Приехав в гостиницу "Калуга", мы позвонили по телефону в штаб мероприятия, оставалось несколько минут. И вдруг я убедился в удивительном организационном таланте Булата Шалвовича: "Володя! Мы складываемся по десятке, ты дашь десятку, потом в Концертном зале, где будет проходить мероприятие, ты отберешь по десятке со знакомых учителей и своих сверстников, и мы вечером все вместе соберемся и справим этот юбилей!" А почему бы нет? И я стал собирать деньги у близких знакомых, предчувствуя, что из этого выйдет великолепте!

Когда я заканчивал сбор денег у моих знакомых учителей и друзей, подошел ко мне Александр Георгиевич Больгинов и объявляет: "Вечер состоится у нас дома на Луначарского, с Булатом мы всё решили! Так что, я теперь казначей!"

Боже мой! Что это был за вечер! На улице Луначарского, в доме Больгинова всё было готово! Дуся , жена его, и дочка Наташа потрудились на славу! Стол ломился от блюд и спиртного. Помимо семьи Больгиновых здесь были учителя: Булат Шавлович с Ольгой Владимировной, Галина Николаевна Никитина, Ида Александровна Копылова, Мария Ивановна Буйнова, Тамара Абрамовна Манкевич, Георгий Николаевич Герасимов, а из учеников были Ися Шейнис, Коля Тесленко, Володя Евдокимов, Валя Непомнящая, и, наконец, я с моей будущей женой Ириной Васильевной Пигаревой. Правда, была еще семиструнная гитара, одолженная у моего брата Бориса, и два магнитофона, мой и Евдокимова, на случай, если будет концерт или диковинные рассказы. Было всё! И концерт под гитару, в котором принимал участие Булат Шалвович и Ися Шейнис, и рассказы, которые мы записывали на магнитофон. Но вдруг Булат Шавлович сказал: "Вообще-то, почти все участники событий, о которых я хочу рассказать, здесь. Выключите магнитофоны, я буду рассказывать, но так правдиво, что может быть, записанные на магнитофон рассказы потом будут чуть-чуть неприличны для слушателей". И он начал рассказ, а я изо всех сил старался не пропустить ни одного слова и включил свою память, и вот этот рассказ:

"Когда в 50-м году я приехал из Тбилиси в Калугу по распределению Тбилисского университета имени Сталина, мне казалось, что Калуга и Москва почти что рядом, и я могу спокойно на выходные поехать в Москву, на родину, на Арбат. Но начальник облоно Иван Иванович Сочилин сказал, что в области нужны специалисты со значками Тбилисского университета имени Сталина, и я направился в Шамординскую среднюю школу. Тем паче, что у меня родители репрессированные. Я и поехал. Когда я отказался совершать подлог и ставить четверки вместо колов, директор собрал педсовет и меня начали выгонять из школы. потому что и родители репрессированные, и я не умел работать. Спас меня Павел Иванович Типикин заведующий районного отдела образования. При свете керосиновых лампочек он как дал по столу кулаком и стал меня защищать! Понимаете! Вот это было невероятно, в 50-м году! Директора сняли с работы. А я в следующем году уехал из Шамордино в Высокиничи. Но тоже директор попался подлец. Я по заявлению должен был поехать в Москву, а когда вернулся из Москвы, заявления уже не было, и с позором как прогульщик должен был уйти с работы. Комиссия приехала из Калуги, во всем разобралась. Директора сняли. А я попал в Калугу, и наконец, мне нашли работу в 5-й школе в феврале 1952 года...

Класс после смерти классного руководителя стал разболтанный, а я был назначен новым руководителем. На самом деле руководил всем некий "Поперло", переросток года на три, нахальный, всем подсказывал, передразнивал. Ну я, после его подвигов, взял его за воротник и выставил из класса вон.

На следующее утро вызывает меня директор Павел Иванович Четвериков. Оказывается, у "Поперлы" была лохматая рука в обкоме, он нажаловался кому надо, а тот Четверикову. Я вхожу в кабинет: "Здрасьте, Пал Иванович!", а он: " Что же это такое? Может, Вы диктовать не умеете?". Я говорю: "Да, нет!". "Может , у Вас с дикцией плохо? Ну-ка, снова войдите ко мне в кабинет!" Я вышел и вошел: "Здравствуйте, Павел Николаевич!". "Ну, вот так уже лучше! А ученики жалуются — дикции нет, не понимают, а Вы их выгоняете! Если будете так себя вести, мы Вас выгоним! Идите!"

Черный, как туча, я шел по второму этажу и думал: "Жить не хотелось... И здесь та же история! Что же делать?". И тут вдруг Сашка Больгинов, мы уже познакомились: "Булат, ты что такой, что случилось?" — "Да вот, с директором скандал, говорит, выгонит!" — "Да! Но ты же фронтовик! Это надо обдумать! Для этого надо пойти "под шары"! — "А что это такое?" — "Да столовка за углом! А над входом два шара, фонари, значит! А мы "просветимся!"

На столе, в это сталинское время, лежал в тарелочке хлеб, горчица, соль, и мы намазывали хлеб и говорили меж собою. Подошел официант , принес по стакану водки, по кружке пива и по холодной котлете с лапшой. Так, без спроса, у них такой ужин. Мы с Сашкой выпили и закусили. И сразу настроение улучшилось! — "Саш, давай еще!" — "Давай!" Подошел официант, денег хватало, заказали то самое. И все заботы пропали! Стало весело! Мы пошли через рынок на кладбище, а потом на Колхозный переулок, 25 и пели песни.

А утром в классе все было по-другому. Почему-то дети здоровались, в классе была тишина, загляденье. Может быть, от меня пахло? В учительской все молодые женщины оказались приветливыми. Может быть, какой шарм появился у меня? Я мучился в раздумьях. В обед я остался один в учительской. Чего-то мне хватало. Тут входит Сашка. "Саш, слушай, а пойдем "под шары!" "Булат, а у тебя деньги есть? У меня-то вот нету! Нет денег! Что же делать? Слушай! А пойдем в местком, напишем заявление на помощь, и будут деньги!

Были заявления, были деньги, большая часть оставалась "под шарами". Поскольку на мне ничего не менялось (а заявления были: и на ботинки, на брюки и т.д.), завуч Александр Александрович Федоров вызвал меня и сказал: "Вы с Сашкой там пропадете! Мы решили вас спасать! Сегодня придете в такой-то дом, пароль, и мы вам откроем!"

В домик на улице Достоевского мы пришли вовремя, как разведчики произнесли пароль, оказались в прихожей, разделись и вошли в залу. Боже мой! За столом сидела вся учительская во всех красотах во главе с Александром Александровичем, на столе чего только не было – и вина, и закуски! Мы обомлели! "Так, – сказал Александр Александрович, – будем решать, как они пригодятся для нашей кампании. Булат, ты что умеешь?" — "Я умею немножко играть на гитаре и чуть-чуть петь." — "Вот-вот! Садись-ка к Коле Симонову, он поет, вы будете с ним петь вместе! А ты, Саш, что умеешь?" — "А я, с фронтовой разведки, двести граммов – и не хмелею!" — "Вот-вот! Садись ближе ко мне, мне меньше достанется!".

(Обращаясь к собравшимся учителям, постаревшим на тридцать с лишним лет с 1985 года) А ведь чудная была компания! Мы ведь ходили и на спортивные соревнования! И на массовки ездили до темна! Однажды поймали машину в темноте в лесу, доехали до города, а когда попрыгали на дорогу, то оказались черные, как черти: в машине перевозили уголь. А то и "Под шары" заходили, с другими намерениями: повеселиться и даже попеть, тем более, что пятая школа была совсем рядом. А класс мой выправился! Выпускники класса сегодня ого-го! Вроде бы честные граждане! У меня в 52-м году было трудное положение: родители репрессированные, неприятности на учительской службе, был одинок. А Вы меня поддержали! Сделали человеком! Открыли путь к творчеству! Спасибо Вам за это!"

Так уж случилось, что работник Министерства народного образования РСФСР, отличник образования СССР, и притом певица, Ирина Васильевна Пигарева стала 1986 году моей женой. И Ольга, и Булат Окуджава, и я, и Ирина стали гостями то у них на Безбожном-Протопоповском переулке, то у нас на Бутырской улице в Москве, а то и в Переделкине, на улице Довженко, где я с помощью Анастасии Ивановны Цветаевой снимал бесплатно дачу Исаевых в 1988 году, после моей несчастной операции на глазах, совсем рядом от дачи Окуджавы.

Булат Окуджава между автором статьи В.В.Соловьевым и его женой Ириной Васильевной во Дворце пионеров

Настал ноябрь 1990 года. Мы получили пригласительный билет на празднование 130-летия нашей пятой школы. Из Зеленогорска ко мне в Москву приехал мой названный брат Ися Шейнис и с утра, под запись незабвенного магнитофона, под гитару, спел песню, которая впоследствии стала Гимном Пятой Школы: "Пятая Школа!". Некоторые редакторские правки и восхищение этой песней, и песня стала шедевром!

И в это время звонит Булат Шалвович: "Володя, я не могу ехать машиной на юбилей! Ольга сидит на телефоне, ждет не дождется звонка от Були, который взялся перегнать автомашину из Мюнхена в Москву. А я здесь." У меня мелькнула мысль: "Булат Шалвович! А что если мы, то есть Вы, Ися Шейнис и я поедем на дальнем поезде в купе до станции Калуга-2? Все, что надо, гостиницу, перемещения по городу и пищу я беру на себя!" "Володя, я сейчас переговорю с Ольгой!" Трубку берет Ольга Владимировна:" Володь, ты это серьезно? Значит, так: будь неотступно при Булате, мало ли что. И чтобы мне звонили!"

Три часа до Калуги-2 промчались незаметно! Ну, во-первых, Исе Шейнису, ставшему одним из лучших преподавателей-словесников Зеленогорска, было о чем переговорить с Булатом Шалвовичем, чем паче , что они учились в одно и то же время у гениальной словесницы Анны Карповны Федоровой. Я же не только не мешал разговору, но и слушал его с нескрываемым удивлением. Потом пришла моя очередь, и я высказался:

– Булат Шалвович, а помните, в 1985 году вы рассказали чудный эпизод из Вашей жизни и жизни учительского коллектива пятой школы. Мы с Володей Евдокимовым были вынуждены выключить магнитофоны, но я включил свою память. Хотите послушать Ваш рассказ? А Ися будет мне помогать?

И получив согласие, я произнес то, что описал выше. "Слушай, Володя, а я ведь крепко подзабыл этот сюжет, вот ведь чудеса памяти! И в 1988 году я переиначил и сократил весь сюжет, касавшийся пресловутых "под шарами". А сейчас я всё вспомнил! Слушай, так ты можешь выступать вместо меня с этим рассказом! Ись, как ты думаешь?" Ися ответил: " Ну, с памятью, у него блестяще! А вот интонации Вашего голоса – придется поработать! А так, почти не отличишь!" У меня был триумф!

Встреча друзей. Калуга, 1985 год

1 декабря 1990 года мы были вместе в пятой школе, где Булат Шалвович впервые продекламировал свой стих: "Совесть, благородство и достоинство – вот оно, святое наше воинство! Протяни ему свою ладонь, за него не страшно и в огонь! Лик его высок и удивителен! Посвяти ему свой краткий век! Может, и не станешь победителем, но зато умрешь, как человек!" Затем мы собрались в редакции газеты "Молодой ленинец", и при полном собрании редакции, на этот раз при моем включенном магнитофоне и видеокамере жены, прибывшей дневной электричкой, состоялась пресс-конференция Булата Шалвовича по всем аспектам его калужской автобиографии.

Мы все интересовались жизнью и творчеством Булата Шалвовича, многое было неясным. Вопросы ссыпались, а он , по счастью, отвечал, как будто это произошло не тридцать лет, а только вчера! И это было счастье, что при этом был великолепный магнитофон. Беседа Б.Ш.Окуджавы 1 декабря 1990 года в редакции "Молодой ленинец", около 13:00:

Б.Ш.О: (В школе) Да, очень много лет прошло. Пришел я сюда молодым, напуганным. Было трудно. В общем, потом отладилось.

Я прочту Вам 8 строчек– единственное что я помню из своих стихов наизусть – в честь юбилея!

Совесть, благородство и достоинство

Вот оно святое наше воинство!

Протяни ему свою ладонь,

За него не страшно и в огонь!

Лик его высок и удивителен,

Посвяти ему свой краткий век

Может, и не станешь победителем,

Но зато умрешь как человек!

ВВС: Булат Шалвович, где же Вы жили в Калуге, спор идет?

БШО: В сторону спичечной фабрики, по бульвару, с троллейбусом. А там поля какие, но что это за улица я сейчас не помню.

ВВС: Одноэтажный дом?

БШО: Одноэтажный деревянный дом типа деревенского бревенчатого.

ВВС: И сколько квадратных метров было?

БШО: Мне досталась площадь в общей комнате. Снимал койку за занавеской.

ВВС: А хозяева были?

БШО: Было! Мы каждую субботу ходили в баню!

ВВС: В Доминговку?

БШО: Нет, здесь рядом была баня

ВВС: А как звали хозяев?

БШО: А это были родители моей первой жены, не помню, кажется, троюродный дядя. Он очень не симпатичный был человек.

ВВС: А второй адрес. где у Вас был?

БШО: Это был Колхозный переулок, дом 25, за кладбищем.

ВВС: А когда случилась Ваша история в Высокиничах, Вы пришли в облоно?

БШО: Я не пришел! Меня выгнали с работы! Я был безработным! Но коммисия, на мое счастье определила, что я не виноват, и стали искать мне место. Ну и нашли в Калуге место. Умерла учительница, и меня приняли вместо ее.

ВВС: И Вы жили на Колхозном переулке, дом 25? А потом?

БШО: А потом я уехал в 1956 году в Москву. Нет, я еще жил с художником Никифором Расщектаевым. Мы с ним снимали комнату на улице Циолковского, около парка Циолковского, где я точно сейчас не знаю, но очень милые были хозяева. Они дали нам маленькую комнату, и мы жили там вдвоем. Остался от Никифора рисунок, он нарисовал себя и меня в этой комнате.

ВВС: Это было бы хорошо найти картину! Может, Ольга найдет?

БШО: А я вспомнил, как у нас там пусто было в комнате. А Просвирном подарил нам старый диван. И мы с Никифором этот диван пёрли по всей Калуге, втащили его в эту комнатку. Это было путешествие!

Входит Ирина Васильевна Пигарева: Здраствуйте, Булат Шалвович!

БШО: С приездом, с приездом!

ИВП готовит видеокамеру для съемки. Будет фильм.

БШО: Я пришел в 5-ю школу при Четверикове! Был Алексанлр Александрович Федоров, был Евлампий Алексеевич Сундуков, секретарь парторганизации. Была очень амбизиозный человек Ира Овчинникова. Но у меня был с нею разрав. Она написала обо мне в Известиях, не называя имени. Какого-то поэта, который обманул свою жену. А стихи позже приводились мои. Это было в 62 или 63 году.

Бабичев( редактор газеты "Молодой ленинец"): А когда "Ленинец" был из обкома часто захаживали?

БШО: Нет! Нас вызывали ,конечно. Кого звали туда, в эту богодельню. Вызывали на 5 минут.

Бабичев: Секретарем тогда Сазонова была?

БШО: Сазонова, Клавдия! Был и Максаков! Тоже был свинья хороший! А тогда он учил, как нужно стихи писать! Все зависит от настроения этого человека: и он мог смешать Вас с грязью! Цензура! Ну,например, "Мой дяля самых честных правил..." Мы в коллективе живем, а вы "Мой дядя!" И все! и дело! Партийное дело! И все! И ничем не докажешь!

Бабичев: А с партийцами как у Вас было в "Ленинце"?

БШО: Я вступил в партию в "Ленинце". Полный надежд, вот наконец-то, теперь уже произойдет все это! Через два года я понял, что совершил глупость. а тогда этого было нельзя.

Бабичев: Это было в 54?

БШО: Нет , в 55. Мне было легко вступать в партию. Произошел бум! После того, как на меня смотрели с подозрением,как на сына арестованных, вдруг выяснилось, что аресты производились неправильно. Мне сказали: "Давайте в партию, в партию давай!". "Ну давайте!", сказал я. И побежал, и вступил, легко очень было. Двое написали мне рокомендацию, и меня приняли, и все.

ВВС: И реабилитация произошла в 56-м?

БШО: Нет такой реабилитации там не было. Ну, просто ко мне стали иначе относиться. Благодаря Коле Панченко обстановка в редакции была такая, что у нас не было собраний, и все относились к этому поверхностно. А недавно я вышел из партии. Это же теперь фарс, как я вышел. Я сейчас принес в парторганизацию свой партбилет в конверте. Там секретарша сидит. Я и говорю:" А секретарь партийной организации?" А она говорит: "Его нету!" Я говорю:"Вот, передайте ему!" А она: " Это чё, партбилет? Да?" Я говорю:" Да". Она захихикала, я и ушел!

А потом, в 1956 году мы провели двухдневное совещание. Туда приехали представители из Москвы. Происходило все в гостининце, там же и фестиваль. Мы с Панченко, Володя Кобликов и другие принимали участие. В альбоме мне даже удалось опубликовать мою поэму "Циолковский" Кстати, Кауров обложку рисовал. Я тогда в первый раз получил гонорар

Бабичев: А какие тогда гонорары был?

БШО: Я написал поэму. По тем временам рублей 200, наверное, было. Но ругались старики на поэму, мол, мы его любили, Циолковского!

ВВС: А как Вы начали работать в Шамордино?

БШО: В Шамордино я бывал давно, лет шесть тому назад. Да это была моя первая работа после университета. Я преподавал русский язык и литературу. Это были ученики из 6-го класс, им было по 13 лет. А сейчас они все старички. Приходили все из деревень, некоторые за 12 килоетров. А некоторые жили в Каменках, в Васильевке.

Бабичев: Для Вас это интересно было?

БШО: Очень! НУ, тяжело было! Конечно, потому что у меня хозяйства своего совсем не было. Получал я гроши, что-то около 54 рублей. Магазина не было. Трудно было.

Но сначала меня приняли хорошо. а потом было плохо. Разгорелся конфликт с директором из-за "подлогов". Директора сняли, но мне надо было уезжать в Высокиничи."

Вот такая запись сохранилась. Это ценная запись!

А во второй половине дня 1 декабря в Зале Дворца Пионеров, где когда-то Гоголь танцевал со своей возлюбленной Александрой Осиповной Смирновой-Россет, состоялось торжественное заседание, посвященное юбилею школы. Булат Шалвович выступил и преподнес школе книгу своих стихов, а Ися Шейнис исполнил впервые свой Гимн Пятой Школе.

А вечером этого дня в маленьком тесном номере гостиницы "Калуга" собрались и ученики и учителя: Булат Шалвович Окуджава, Галина Николаевна Никитина ("немка"), Ида Александровна Копылова ("историчка"), Тамара Абрамовна Манкевич (тоже "историчка") со внуком, я и моя жена И.В. Пигарева с видеокамерой, Юрий Фомич Бирюков, юрист и человек с потрясающей биографией, Николай Максимович Тесленко — правая рука М.В. Келдыша, подсчитавший космические траектории, Исай Наумович Шейнис — гений слова и песни, Володя Уральский — старинный калужанин и Алик Ремезов – вечный спортсмен. На столе была тощая бутылочка "Цинандали" и не менее тощая закуска – шел "год антиалкаголизма". В буфетах были только чайные чашки.

"Булат Шалвович, а Вы звонили Ольге?" "Звонил, но не получилось, занято и занято на станции.." "Боже мой! Она же волнуется! Давайте я позвоню!" У меня была на станции знакомая телефонистка, и, узнав в чем дело, немедленно соединила меня с Ольгой Владимировной. "Олечка, ну еле дозвонились! Как у тебя дела?" "Булька нашелся! В Польше, в деревне не было телефона, он переехал и позвонил! Давай Булата!" Скорбное лицо Булата Шалвовича вдруг стало меняться, оно стало игривым, заблестели глаза, весть о том, что сыном все в порядке, привела его в хорошее расположение духа. На столе все также стояло что-то антиалкогольное.

Вдруг Булат Шалвович повернулся к соседу Юре Бирюкову и спросил: " Юра, а что это у тебя под стулом, какое-то странное?" Человек, с "потрясающей биографией", с которым мы все были дружны, ответил: "Я так подумал, что год какой-то не такой, и я решил сварить первача-самогона, подкрасив его кофием и разными травами. Но, не знаю, можно ли по случаю юбилея, или нет!" "Юра! Так давай! Юбилей есть юбилей!", и видеокамера запечатлела выставленные чайные чашки из буфета на стол и налитые до краев стенок благородным напитком. "Ура!" – сказали мы все! Нашлась еще какая-то закуска. Мы повторили и не раз. Нашелся и "рояль в кустах": гитара Ириного отца Василия Антоновича Пигарева, под которую они со своим другом Вацлавом Яновичем Дворжецким и Павлом Ивановичем Нечипоренко пели старинные романсы. На этот раз Булат Шавлович Окуджава деловито осваивал семиструнную гитару. "Володь, я струну "си" подтягиваю на "до", это обогащает строй. Я слегка вибрирую струнами, получается полнозвучный аккорд. И пою!" Это был чудный концерт для друзей! Благо, он записан на видеомагнитофон, и когда-нибудь, с помощью "Ники", станет достоянием калужан.

Утром 2-го декабря, в дверь номера раздался стук. Вошел Булат Шалвович: "Ира, я думаю, что ты трезвая женщина, не в пример твоему непутевому мужу. Хоть что-нибудь на дне для опохмеления осталось?" Получив утвердительный ответ, Булат Шалвович послал меня к директору гостиницы печатать письмо В.В. Сударенкову насчет постановки телефона у его близкой подруги и нашей незабвенной "немки" Галины Николаевны Никитиной, подписанного тремя подписями, а сам принялся за легкий завтрак имени Ю.Ф. Бирюкова.

На приеме у Валерия Васильевича Сударенкова Булат Шалвович произнес: "Вы совершенно не похожи на чиновника! Вы очень культурный!". Это прозвучало как напутствие о том, что тот станет руководителем отдела культуры Совета Федерации, которых тогда еще не было.

Мы возвращались из Калуги-1 нетопленной электричкой. Все с первых минут продрогли от холода. Лишь "правая рука М.В. Келдыша" (он же Коля Тесленко) полезла в кейс и извлекла из него две бутылки "Столичной". Интеллигент высшей касты, получил по блату за какое-то математическое деяние два драгоценных сосуда! Немедленно нашлась закуска, но не было стакана, и вся компания пила с Булатом Окуджавой "из горла" под дрожание мерзнущей публики вагона.

На другой день Булат Шалвович позвонил мне и рассказал: "Володя, я вообще-то не должен был ехать на юбилей пятой школы: у меня была температура. Но юбилей пятой школы, да твое предложение, слава Богу, мы поехали. Спасибо тебе за это! Но и Колечке Тесленко тоже спасибо! После его двух сосудов с нетленной жидкостью у меня сегодня нет температуры! Жду Вас!"

Мы были на 70-летнем юбилее Б.Ш. Окуджавы, где Ирина Васильевна под окулярами телекамер вручала ему цветы. Это – отдельный рассказ. А тогда за столом, в честь 70-летия Булата Шалвовича, в кругу друзей, я сочинил лихие и шутливые строки:

Неверья рухнула держава: ее разрушил Окуджава!

Там, где бессильны горы злата, хватило одного Булата!

А ныне – Шалвович — ура! – Стратег империи Добра!

Поэт ли он, поёт ли он — весь мир давно в него влюблен!

Так пусть взлетает эта чара в честь дорогого Юбиляра!

Я был и на сорокадневии Булата Шалвовича в его квартире в 1997 году. И мы вспоминали! А на "даче, что на юге от Калуги, за Окой," я услышал тогда летом 1997 года, будучи попутчиком матери и дочери Бугуславских, рассказ о том, что в Калуге проживает Клара Мартыновна Скандарова-Сойбель, которая училась в 10 классе тбилисской школы №101 с Булатом Шалвовичем в 1945 году. Я нашел ее, записал ее рассказы, получил от нее копию стихотворения, посвященного ей, узнал, что они оба поступили в Тбилиский универститет им. Сталина, но на разные факультеты, и их судьбы разошлись. Но это уже совершенно другая история, и мне придется написать еще одну книгу. Я дружу с Ольгой Окуджавой, с Булей и с его женой, и внуками Булата Шалвовича. Я до конца его жизни звал его "Булат Шалвович", вспоминая о том, что его и нашу учительницу мы звали "Анна Карповна". Я постарался вспомнить всё, или почти всё, что у меня связано с ним. На память о весельи с ним, и о печали...

Владимир Соловьев

01.03.2014