Мне был задан вопрос — устарела ли аббревиатура КСП? Чтобы разобраться в этом, на многие вещи придётся взглянуть трезво и рассуждать о них честно. Вот, например, к чему эти экивоки на античность и многовековые традиции авторской песни? Во-первых, кто докажет, что Гомер что-то пел и сочинял? Плёнок-то не сохранилось! А какой-нибудь академик, вроде Фоменко, без труда докажет, что Гомер это никто иной как Джамбул или Кировобад, и не автор Одиссеи, а изобретатель тройного одеколона.

Во-вторых, не надо забывать о русских корнях авторской песни, о том, что она существует только в рамках русского языка и русской культуры. Потому как авторская песня на идиш — это фрейлихс, на хибру — клейзмер, на хинди — ситара и Рави Шанкар, на английском — песни протеста и Пит Сигер, азохен вэй им всем!

Некоторые историки начинают свои изыскания от "Песни о полку Игореве" в исполнении Ярославны в сопровождении бояна, что сразу же поставил под сомнение тот же Фоменко, доказавший, что бояны, как и аккордеоны пришли на Русь вместе с трофейными эшелонами из Германии в середине прошлого века, а Ярославна, это, не кто иная, как Клава Шульженко, арестованная за контрабанду китайского ситца. Впрочем, кто этих историков поймет! Пусть себе спорят, пишут книги, покупают крутые машины. Для нас важнее первые задокументированные свидетельства зарождения авторской песни, ставшей впоследствии основой КСП.

Здесь важно заметить, что авторская песня всегда была уделом непрофессионалов, но от этого ничуть не проиграла. Так, в 19-м веке студент химик Саша Бородин удачно женился благодаря своим песенкам с восточным колоритом, которые так нравились гимназисткам. А молодой лейтенант военно-морского флота Коля Римский-Корсаков, несмотря на свою двойную фамилию дважды пересёк экватор и черпал вдохновение прямо из моря. Алик Алябьев, посаженный по недоразумению в тюрьму, после отсидки написал супер хит — "Cоловей мой, соловей, не свисти ты, соловей!" Впоследствии эти авторы объединились в кусты, тогда они назывались кучками, а самый талантливый из них, но сильно пьющий Мусоргский, долго не хотел ни с кем объединяться, так и умер, не выпустив при жизни даже одного диска.

Идеи в те времена носились в воздухе, а проблем с авторскими правами не существовало. И на прямой вопрос царя Николая композитору Глинке — "Где украл?", тот честно ответил: "Музыку создаёт народ, а мы художники её только аранжируем!", с чем нельзя не согласиться, вспомнив картину художника Репина, где бурлаки на Волге поют Дубинушку в аранжировке Кинера и Цитриняка. Песня — душа народа. Это хорошо понимал В. Ленин, особенно значение песен для сплочения революционных масс. Ещё будучи в ссылке, он заставлял своих соратников разучивать песни наизусть. Дзержинский выбрал Варшавянку, Сталин Сулико, Свердлов на русском языке петь вообще не хотел и всё время напевал Хаву Нагиллу, которая очень не нравилась Надежде Константиновне. А Фрунзе петь вообще отказывался, только танцевал молдавеняску, вот и доплясался — свои же и зарезали.

Потом, какое-то время петь было некогда. В стране, ставшей Советским Союзом, было нечего есть и негде жить. Проблему решили просто — лишнее население растреляли, других отправили в Гулаг, это где-то между Кольским полуостровом и Камчаткой. Самые удачливые пели песни про Целину, это в районе Байконура. Но всё как-то устаканилось. Наши выжившие родители сделали самое главное — родили нас — поколение 60-х, 70-х, 80-х. Вот тут то и началась настоящая история КСП. Она началась с нас.

* * *

Когда советские ракеты и спутники высосали последние бюджетные средства из народного хозяйства, крепко выстроенная идеология дрогнула, а министерство внешней и внутренней разведки стало давать сбои. Если стиляги, фарцовщики и прочие жульены были на виду, на поводке и опасности для властей не представляли, то младшие научные сотрудники, геологи и прочие романтики с ветром в голове продолжали по студенческой привычке думать и размышлять.

Душевное томление рождало стихи и песни, на которые официальные профессионалы смотрели свысока и с презрением, что, в свою очередь, заставляло отверженных сбиваться в безнадзорные стаи, творить свою культуру, рисовать картины, сочинять стихи и песни. Для партийного руководства это было пострашнее иностранных шпионов и китайских кед. Ну, с художниками справились быстро, хватило одного бульдозера, а после того, как Никита Сергеевич обозвал их пидарасами, они обиделись и уехали. Но другие-то мыслители остались, и с этим надо было что-то делать. Суровый Суслов забил тревогу, Замятин забил стрелку, на которой Андропов приказал главному стукачу партии — ленинскому комсомолу собирать молодёжь в специально отведённых местах, где они могут петь свои песни в дозволенных границах. Отсюда, кстати, и остроумное название — КСП, в которое, все причастные к новому делу, вкладывали свой смысл. Для одних это были клубы самодеятельной песни, слёты и палатки. Для других — граница на замке, Карацупа и Джульбарс, потому как первое и основное значение для нашей абревиатуры КСП было — Контрольно-Следовая Полоса.

Кто-то может обидеться и сказать — Неправда! Это мы сами создавали клубы, ходили в походы, пели песни. Никакой КГБ ничего нам не указывал.

— Смешные, ей Богу! Да без КГБ никто даже в жэковский подвал разучивать аккорды на гитаре бы не пустил. Уж если я свою первую пишущую машинку должен был регистрировать в отделении милиции, то чего говорить о более серьёзных делах. Надо сказать правду — и сотрудники органов и комсомольские шестёрки были заинтересованы в тесных отношениях с нами. Их карьера строилась и на наших плечах. Впрочем, польза была взаимовыгодная. Им нужны были звёздочки на погонах и продвижение "вверх по лестницам на небеса" (с), нам нужна была аппаратура, более-менее вместимые залы и свобода. Мы писали песни, они писали отчёты. Правда, среди нас тоже были те, кто писал отчёты, но все понимали — делаем общее дело, и не обижались. Иногда, правда, происходили сбои, объятия большого брата становились удушающими, выстраивались интриги, командиров кустов и клубов стравливали друг с другом, обиды перерастали в ненависть, да такую, что многие и до сих пор с друг-другом не здороваются. Но мы не будем поминать лихо. Лучше вспомним хорошее, которого было так много!

* * *

Боже, как это было хорошо! Мы ходили в походы и ездили в стройотряды, пробирались тайными тропами на слёты, о месте проведения которых знали только наши командиры. Мы пели песни и сочиняли стихи, влюблялись, теряли девственность и мужали, и всё это под песни Окуджавы, Визбора и других отцов-основателей жанра авторской песни.

Историки-теоретики до сих пор спорят о том, чем же таким особенным отличается авторская песня от других жанров? Да ничем не отличается! Вся разница была в том, что мы пели наши песни, а они пели свои. Наши песни можно было услышать только в нашем кругу и никогда по телевидению или радио. Мы же у костров никогда не пели песен про Чебурашек, Бременских музыкантов, и про "Пара-пара-парадуемся на своём веку". Официальные песни конечно же были сделаны качественно и добротно. Наши песни были незамысловаты и просты. Но их воздействие на нас было огромным. Мы плакали от счастья "Под музыку Вивальди" и смеялись под песни Кима, пили водку под Высоцкого и танцевали под Суханова. Ради всего этого можно было отложить самые важные дела. Знаю случай, когда у человека пропала эрекция (в хорошем смысле этого слова) после того как он услышал Щербакова, расчехлившего, как на грех, свою гитару рядом с палаткой болгарской студентки, с которой потом всё закончилось самым лучшим образом. Но ведь какова сила искусства!

Итак, авторская песня состоялась, но её творцы ходили безымянными и срочно надо было их как-то обозвать, чтобы не путать с профессионалами. Ничего не придумав, обратились к славному прошлому отечества и зарубежья. Список вышел недлинный, но выразительный, однако не всем эти слова были по душе. Против использования слова "Боян" (в древней Руси — певец, сказитель былин), резко возражала, по понятным причинам, Тульская фабрика музыкальных инструментов. Что ж, брэнд есть брэнд. Тайным антисемитам не по душе было слово "Мейстерзингер", какое-то оно было местечково-портняжное. Звонкое, но дурацкое слово "Трубадур" тоже решили не использовать, чтобы избежать насмешек и намеков, по этой же причине не подошло "Менестрели", но вот древнее кельтское слово "Бард" пришлось по душе всем, хотя, лично я бы выбрал слово "Акын".

Что ж, бард так бард. Но и с ними тоже вышла непонятка. Некоторые стали обижаться и говорить: "Я бард, я сочинил стихи и музыку и сам на память выучил, а ты, какой же ты бард, если взял готовенькое и прилипил к нему мелодию похожую на все песни бродяг Забайкалья?" А другие им отвечали: "Я тоже бард, мои песни такие задушевные. Ну и что ж, что стихи я взял чужие, зато их написал мастер". Так вот и повелось — полный автор — бард, половинный — автор-исполнитель. А cлово "композитор" используется только по отношению к тем, кто знает как разрешается двойная субдоминанта. Но мы не будем вникать в цеховые разборки, для нас и Ким и Никитин, все они барды, раз поют хорошие душевные песни, о которых и стоит поговорить особо.

* * *

Хорошо сидеть у компьютера, опустив ноги в тазик с горячей водой и предаваться воспоминаниям минувших дней, прихлёбывая из бокала терпкий глинтвейн!

Ах, какие глинтвейны мы готовили и пили на наших посиделках! Что это было — не знал никто, но какое красивое слово! Его рецепт был прост: брали дешевого красного вина, наливали в алюминевую кастрюльку, добавляли туда всё, что можно было найти на кухонных полках — душистый горошек, корицу, щепотку чая, ещё какой-то подозрительный порошок, разогревали и пили понемногу, тесно прижавшись к подругам. И слушали песни. Наши старшие товарищи были печальны и мудры. Они предпочитали более крепкие напитки, словно знали что-то и чего-то ожидали. А мы веселились и обсуждали наши дела. Чиновники от культуры тоже развлекались с нами как могли, достаточно вспомнить литовку концертов. Литературные комиссии состояли из старых большевиков и представителей обл-горо-митетчиков. Большевики-пенсионеры мирно дремали, а идейно мотивированные, отъевшиеся в спецраспределителях, могучие члены партии и комсомола стояли на страже идеологических рубежей.

— А почему в ваших песнях нет чётко выраженной гражданской позиции?

— А что это за намеки на пустые полки, вы что, хотите сказать, что у нас в стране дефицит?

— А почему у вас все песни в миноре и лица кислые?

Спасибо комиссиям и литовщикам. Мы строгали наши фиги в кармане и перья, оттачивали мастерство в вечном противостоянии официального и искреннего, пошлого и вечного, головы и плахи, пургена и фистала. Наши противники помогали ковать нашу самобытность, ловили нас на ошибках, заставляя внимательно относиться и к стихам и к музыке. Запрещая, они заставляли нас читать стихи запрещённых поэтов. Они закалили нас, подняли планку на такую высоту, забравшись на которую нас уже им было недостать.

Но пришёл Горбачев и всё испортил. Нет, дело он, конечно, сделал хорошее, но табуреточку из под ног выбил. Поток свободы чуть было не задушил и не раздавил. Сместились ориентиры, зашатались основы нашей независимости и самостоятельности. Бардовская песня в стремлении понравиться всем стала причесываться и прихорашиваться, следуя законам рынка. Клубы самодеятельной песни ещё по инерции собирали людей, но уже не для обмена сокровенным и наболевшим, а просто так, развлечься, повеселиться. Расслоение среди бардов началось с известного, идеально составленного, бизнес-проекта "Наши песни — раз-два-три". Одни обижались на то, что их песни не вошли в диски, другие на то, что их не включили в состав хора. Третьи ни на кого не обижались, а просто шлёпали одни диски за другими и осваивали маршруты гастрольных сборов. Рынок потребителей умного и серьёзного был сформирован недавними временами дефицита задушевного. Этим было грех не воспользоваться, людям, которых воротило от разбушевавшейся попсы и блатняка, нужны были нормальные песни. Но, повторяю, рынок есть рынок. Это и не хорошо и не плохо. Настали новые времена. Закончилась наша молодость. Времена зрелости требуют собирать камни на нашем огороде русской поющей поэзии, на котором сейчас чего только не растёт — от развесистой клюквы румяных, одинаковых как на подбор аранжированных песенок и неказистой, но такой самобытной поросли, глядя на которую сердце радуется и тревога на душе — не затоптали бы.

* * *

Чем больше думаю о современной авторской песне, тем меньше на эту тему хочется шутить. Увы, золотой век КСП подошёл к концу, как когда-то закончился век джаза, рок-н-ролла, джаз-рока и т.д. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но зато легко можно наступить на одни и те же грабли несколько раз. О граблях позже, сначала о любви. Любим ли мы авторскую песню по-прежнему, без оглядки на недостатки, без критической оценки её достоинств? Видимо, нет. Наша любовь к ней сегодня причудлива, избирательна и придирчива. — Вот это место нам нравится, а вот это — нет, с этой стороны любим, а с другой — только по выходным, да в подпитии. До чего дошло — на классиков поднимаем руку — у того кривые строчки, у другого прямые ноты, четвёртый вообще петь перестал — лекции читает. Бог с ними, с классиками, сами друг-другу надоели! Период влюбленности прошел — наступили будни. Изменились мы и наши любимые барды, образ жизни которых легко читается на их лицах. А как изменилась публика, в своих пристрастиях образовав два основных потока, разделившись на тех кому хочется развлекаться и желающих (способных!) подумать. Тех, кому посмеяться, их больше. У желающих подумать чувство юмора тоже есть, но оно какое-то привередливое. Им юмор подавай парадоксальный, с двойным и тройным дном. Те, кому лучше посмеяться, тоже могут подумать, но не долго. Так и пошло — шаоисты не ходят на концерты Лореса, щербаковцам будет скучен Шаов, а поклонники Никитина будут ходить только на его концерты и стареть вместе с любимым артистом.

Конечно, всякое обобщение сомнительно и неточно. Но я о тенденциях, а они, как хорошее правило — подтверждают любое исключение. Жизнь учит наших бардов приспосабливаться к новым временам. Помните, главный закон Ньютона гласит — "Если не хочешь получить по барабану — не сиди под фруктовыми деревьями — двигайся"? Вот они и приноравливаются, как могут. Развлекают публику, пишут диски с оглядкой на магазины и продюсеров. Наступают на грабли — обнимаются с властями, принимают участие в телевизионных шоу, в общем, ведут активную общественную жизнь. Только, если раньше — понарошку и задаром, то теперь серьёзно и с задором! О времена, о нравы! Думал ли я, что барды будут получать из рук чиновников ордена, впрочем, если им от этого теплее, пусть им будет хорошо.

А я, наконец, добрался до ответа на поставленный вопрос — устарела ли абревиатура КСП. Отвечаю: да, устарела, но будет жить. КСП сегодня — это брэнд, умеренно продаваемый, но на фоне остальной продукции всё ещё выглядящий достойно. Флакон, содержимое которого определяет заказчик. Custom smell, как говорят у нас на нью-йоркщине.

Но не всё так грустно. Слава Богу, не все барды согласны модно пахнуть, что, согласитесь, вселяет некоторый оптимизм. Для некоторых слова независимость и свобода — звуки не пустые. Ведь, что такое свобода в творчестве и существует ли она, достижима ли? Да, достижима, и легко — нужно просто послать все новоприобретенные условности нафиг и просто жить. Бардовская песня родилась свободной и независимой от копирайтов, рынка и разного рода надзирателей. И другого пути у неё нет, как оставаться таковой, ибо всё остальное — от лукавого. Творчество с оглядкой на критиков, и законы рынка — это поводок, на одном конце которого намордник. Песни, созданные в наивном желании удивить и потрясти мир, подчинены этой смешной и трогательной в своей нелепости задаче, они как попсовые песенки лёгкого поведения — без будущего. Свободный же художник — это тот, кто "пишет как дышит", без оглядки на толпу, тусовку, спонсоров, красивых девочек, наконец. Он пишет песни честно и по велению души, и также честно их не пишет. Его заметили и услышали — он рад, но будет так же доволен, если его новую песню услышат только его друзья. Он не добивается права на эксперименты, он их не боится, он ни перед кем в ответе, только перед собой. Свободный художник — сам себе режиссер, спонсор, сам себе клуб КСП. Вы спросите, а есть ли такие вообще? Я отвечу — да, есть. Просто посмотрите внимательнее по сторонам и вы их увидите, независимо от того, нравятся они вам или нет, впрочем, свободному человеку это не так уж и важно.

PolStakanoff

New-York

August 2005