Этот текст — предварял один из дисков, подготовленных Леонидом для друзей. На диске, помимо песен самого Альтшулера, множество песен других авторов, исполняемых им, а также несколько оцифрованных им старых записей Костромина, Рысева и других. Что из этого богатства окажется со временем в Интернете – покажет время же...

А. Алексеев

"Эта песня – для тех, кто прочёл больше ста книг"

С. Никитин

1) Этого всего могло бы быть больше, если бы, разбрасывая, мы могли задумываться — а не надо ли будет потом собирать

2) Этого можно оставить и меньше, если бы не соображение, что не только свежие, но и самые простенькие и старенькие записи вдруг да окажутся кому-то дороги одним шумом поляны, потрескиваниями всякими, криками и звяками. Теперь они без потерь сжались в небольшой mp3-объём – слежались, как хранящиеся мягкой стопкой, далеко уже не синие и не красные, эмблемки московских слётов (на почётном месте – с номерами меньше 15-ти). В общем, скромный исполнитель-составитель, воображая себе Уважаемого Ценителя, кое-где рассуждал так: напиток — напитком, но и плесень прошлого века на бутылке наверно чего-то стоит.

3) Братьям-гитаристам отвечаю: Аккомпанемент здесь везде — 7-струнный, в вариантах: ре-си-соль-ре-до-соль-ре (в большинстве случаев) или ре-си-соль-ре-до-ля-ми. Второй – собственное изобретение, как сами видите – вышел гибрид с 6-стрункой, хотя придумывался из других посылок. За сдвиг на тон двух басов я его зову 7++ (здесь он был использован, например, чтобы рискнуть сыграть, некоторые вещи Луферова, Бережкова, не копируя авторов, а из собственных – "Лунную песенку", романс "Моей ровеснице"). Струны железные. Гриф – на винте (привык его качать на дешёвых гитарах, чтобы нейтрализовать вечный "нестрой", отсюда иногда – завывания и пощёлкивания). Как что зажимаю – рассказать не жалко, но долго — нотами не владею. (А ну их. Долго. Каждый раз изобретать велосипед – тоже, между прочим, удовольствие.) Подбираю — зажмурившись, спросите – собьюсь. Могу, конечно, если кого что интересует, нарисовать гармонии буквами, но расписать в деталях с длинными верхними и нижними индексами, как, скажем, Никитин или Дихтер – абсолютно слабо. Наложений, второй гитары и прочих таких вещей не использовал.

4) Всем сказанным далее делюсь только как бесповоротный и необъективный апологет поэтической песни, её многолетний слушатель и собиратель. Посильное собственное в ней участие в данном случае ни при чём. Основой жанра считаю интонацию. "Авторская песня" – плохое название, хотя и другие не лучше. Исполнительская составляющая равна авторской. Не было мурашек, когда слушал – значит, нечего было и слушать. Не захватывает волной, когда поёшь – значит не стоит сегодня петь. Сохранение на бумаге нот и слов – бесполезное дело. Тогда и всякую музыку читайте, пожалуйста, в партитурах. Купите ноты и читайте. Нет. Только живьём или в аудиозаписи. Суть жанра — музыкальное интонирование русской поэтической речи. Здесь поочерёдным вычёркиванием каждого слова, или его заменой, можно получить определения смежных жанров. По отдельности все компоненты где-нибудь да сильнее. Только все пять вместе указывают на поэтическую песню. Пока стихи лежат себе в своих томиках, они – лишь чертежи стихов. Речь отвердела в семена букв. Кто прочтёт их? Почти нет людей, которые умеют вернуть значки в пространство слова, произнести так, чтобы хотелось слушать и можно было повторить. Без музыки это трудно, не всегда возможно, и уж точно – не воспроизводимо другим человеком. Поэт, долго не читавший своих стихов вслух, теряет реальность звука и начинает рифмовать на глаз "мачту" с "потому что". Дулов, Никитин, Берковский, Шангин-Березовский, Смирнов, Старчик, Шабанов, Качан, Левкоева, Барьюдин (продолжите сами), – построили, дом за домом, целый город звучащей поэзии по чужим чертежам, спасли, вытащили написанное из плоскости. Камбурова, Жаворонки, Берендеи, Скай (п. с.) казалось бы, взяли на себя только отделку — резьбу и роспись по готовому, но выполнили это так, что, кажется, теперь без их работы сильно проиграла бы и вся архитектура. Главные лица (с Анчарова и дальше) прошли сами всё — от идеи до конька крыши, не доверяя чужим рукам и не замуровывая своих замыслов в бесполезные хранилища. Целый муравейник мастеров, великих и не очень, взялся вдруг за новый труд. Все как-то одновременно поняли, что речь – она для слуха. Возведённые, поднятые в вертикаль города произнесённых стихов, вместо чёрно-буквенных их проекций – совершенно новое и единственное настоящее достижение жанра. То, что делалось вне его – почти не в счёт. Здесь впервые стало уместным петь именно стихи, а стихами считать то немногое, что стоит запоминать наизусть. И здесь же впервые стало нормальным полагать, что одно только совпадение количества долей и одинаковая расстановка ударений в музыкальной и поэтической строчках – ещё не повод для их объединения в песню. Предположим, что музыка – часть языка, а точнее — оторвавшаяся в самостоятельную жизнь и невероятно развившаяся его фонетическая координата (может быть в этом и есть разгадка происхождения музыки и её различия у разных народов). Тогда поэтическая песня как жанр вернула совершенному поэтическому слову координату звука также в совершенной – музыкальной, и притом интонационно оправданной, – форме. Значит Клячкин, Суханов или Ященко, придумав свои самые удачные мелодии к словам, одной этой работой, даже независимо от качества самих слов, добавили что-то к нашей речи — именно не к музыке только, но к речи. Язык нуждался и постоянно нуждается в аранжировщиках произнесения не меньше, чем в аранжировщиках смыслов. Поэтическая песня принадлежит тысячелетию Текста. Её только по инерции слегка занесло в век Экрана. В этом смысле она – безусловное ретро. Теперь через проломы глаз нас заливает потоп совсем другой, сегодняшней, становящейся поэзии движущихся цветных форм — музыки для зрения. И взамен мы, видимо, обязаны отчасти потерять накопленный предками дар вразумительной речи, кто – в попытках угнаться словом за стробоскопом клипов и лазерных фантомов, а кто – далеко засунув голову в компьютер на зов тамошних аборигенов. Для стойких остаются отдельные непотопляемые островки. И, спасшись на ближайшем Арарате, они хотят, конечно, там, среди прочих осязаемых вещей, опять находить песни с осмысленными словами и содержательной интонацией ("содержательной" – потому что — промычи нам кто-то из авторов поэтической песни удачно найденную новую интонацию нарочно без слов, но слова эти подразумевая, – всё равно услышим, угадаем, что — по-нашему мычит, не по-французски и не по-арабски, поймём, в принципе — о чём, поддадимся настроению, если сделано искренне). Тут уж всё наоборот — пища для глаз нам будет предложена самая аскетическая. Движения исполнителя скованы гитарой, мимика подчинена происходящему внутри, так что не только буквы, но и зрелища отобраны у глаз наблюдателя в пользу нагруженных работой слуха и воображения. И очень хорошо. Потому что главный актёр на этой сцене – невидимка. Потому что только здесь, если правильно прислушаться, можно ещё очутиться в нигде более не виданном, а точнее – не слыханном – музыкальном театре слова.

5) Это нужно не всем, и потому, без обид, это и должно бы продолжать существовать в пределах круга активных искателей такой песни, без искусственного его разжима вовне силой. Как только поэтическая песня начинает слишком приспосабливаться, чтобы стать — для всех, так тут же расстраивается тонкая струна жанра. Слово "проект" выбивает из песни её колдовскую душу с надёжностью серебряной пули. Сосуд чистой воды, разлитый на слишком широкую поверхность, есть чистая лужа. Тому пример — знакомые песни, зазвучавшие в новых руках с новыми целями. Тому пример — огромные тусовки одновременно со сценами и ярмарками (не храмы ли с менялами?), не говоря про мероприятия с "целями", "задачами" и даже "патриотической песней", затеваемые возможно и искренне, чтобы украсить нам жизнь и порадовать съезжающуюся публику. Пусть где-то будут народные гуляния и карнавалы, трубы и павлиньи перья. Но от чего тут замереть, что унести с собой охотнику за ладно произнесённым словом? Господа, если кто-нибудь здесь за тем же, то, не споря и не мешая, перенесём наши поиски подальше от таких мест, господа.

6) Чья-то новая талантливая вещь – раз; место у огня для меня – незнакомого – два. Это искупает всё.

7) Если в доме – бедлам, давайте посмотрим — не прилипла ли в каком углу сладкая приманка? Отскребём и выбросим её за порог. И в комнате опять останутся одни приличные люди. Прочие же пусть шумят за окном. Чтобы жанр не умирал, надо всё время хоть что-нибудь в нём делать, как раньше, – бесплатно.

5.07.01