...Что притягивало и нас в 60-е, и тысячи нынешних ребят на слеты КСП, что заставляло атаковать электрички, переполненные молодёжью с гитарами? Только ли любовь к песне? Только ли тяга к общению? И то, и другое, конечно. Верно, самодеятельная песня рождается именно в общении людей, и в нём же существует, как в освещённом круге костра. ("Не за огонь люблю костёр — за тёплый круг друзей" — поётся в одной из них). В круге, где видны, значимы лица и глаза людей, а не безликая зрительская масса, и это тоже — "закон жанра". Не случайно, выйдя на большую освещённую сцену Лужников и глянув в темноту зала, Булат Шалвович Окуджава, у которого за плечами уже сотни сольных концертов, попросил: "Свет! Дайте, пожалуйста, свет в зале. — И добавил: — Я же вас не вижу..."

Но ярче света костра — свет лиц, свет глаз, какой-то особый чистый лад души, вызываемый этими песнями, от которых, как поёт Егоров, "души и глаза светают". И дело тут не только в особой мелодике и поэтике жанра. А в том, что мелодика и поэтика эти стали способом существования Высокой Этики, высокой поэтической нравственности, которую несёт в себе бардовская песня. Потому она и стала движением, новым явлением в социальной, а не только в культурной жизни страны.

"Странные люди заполнили весь этот город: мысли у них – поперёк, и слова — поперёк... Вместо домов у людей в этом городе — небо, руки любимых у них — вместо квартир..." Не случайно Юрий Кукин сказал в Лужниках, что по-прежнему считает эту свою песню лучшей из того, чти он написал.

Образ "новых людей", новой, чистой жизни, выраженный в простых и ёмких поэтичных формулах, манил и звал нас за собой. И мы строили эти "города" на слётах, в клубах, в обычной жизни — в душах людей. Песня меняла нас, делала лучше, а значит, меняла — пусть немного! — и жизнь вокруг нас. Трепетное отношение к человеку, друг к другу, к жизни, а главное — искренность и правда в любой, даже самой незатейливой песенке — вот духовное ядро этого движения, тот самый сильный магнит, который притягивает все эти годы к нему тысячи и тысячи молодёжи. Тем оно и сильно, тем и важно нам сегодня это нравственное самовыражение молодых. Тяга к нему огромна.

Ведь если молодость обделяют высокими, красивыми чувствами — она поневоле ищет им замену... в острых ощущениях. В тяжёлом "кайфе" от спиртного, от наркотиков ли... Открываем дискотеки, рок-лаборатории — прекрасно! Ищем новые формы досуга, развлечений для молодёжи — замечательно! Но должно же быть при этом и такое место, где душам светло, высоко и чисто.

Я помню: как в храме, как в соборе, под высоким куполом неба, отражаясь эхом в стрельчатых проёмах сосен, взмывало ввысь над плотными рядами взявшихся за руки молодых людей торжествующее, ликующее, тысячеголосое: "Поднявший меч на наш союз достоин будет худшей кары"! А в центре, на свежеструганном помосте — шестеро парней-бородачей в штормовках с гитарами, с вдохновенными и строгими лицами. Гимн КСП.

Здесь исповедуются песней, клянутся песней, песней борются со злом. Или просто шутят, весело и раскованно.

...Они ведь сами его выстроили, этот храм. Сами сочинили песни, подобрали музыку. И показывают каждый раз чудеса самоорганизации на слётах и в клубах КСП, которые существуют сейчас практически в каждом городе. Никто специальным решением это движение не внедрял, более того, находились даже комитеты комсомола, которые пытались "прикрыть" эти объединения. А они всё равно возрождались. Спору нет, песенное самовыражение молодёжи — процесс сложный, противоречивый. Но имея с ним дело, всегда ли мы понимаем, с ЧЕМ мы имеем дело, какие потенции подлинного, глубинного идеологического воспитания даёт нам оно в руки?

В 60-е годы нас, тогдашних старшеклассников, уже в школьных залах поднимал в атаку "Маленький трубач" Сергея Никитина и Сергея Крылова. И "комиссары в пыльных шлемах" Булата Окуджавы встали рядом с нами на той единственной, гражданской. Собственно, они ведь и были нашими комиссарами, эти люди с гитарами, умевшие сказать о самом высоком точно и тонко, сердечно и честно. Так, что мы верили им.

...Как-то Сергей Крылов, размышляя с нашими ребятами о том, откуда взялась самодеятельная песня, сказал, что, по его мнению, вышла она из "Землянки". Из окопов она вышла, из особого состояния души человека, оставшегося перед лицом нравственного выбора один на один с совестью и Родиной. Вот этот личностный выбор и обнажают в молодых душах — мягко и бережно — современные комиссары с гитарами, именуемые немного салонным словом "барды".

И вдруг совсем новым смыслом, вызвав огромное созвучие в зале, наполнились "Атланты" Городницкого — которые небо держат на каменных руках. А мой товарищ, сосед справа, второкурсник МГПИ, взволнованно говорил после концерта: "Да, но песни вроде "Атлантов", "Трубача" написали уже поседевшие теперь люди. А почему у нас таких песен нет?" И продолжил, подумав: "Дело в том, наверное, что самодеятельная песня — это когда и жить надо так, как поёшь. А в нашем поколении таких людей нет!"

...Стоят они, ребята,-

Точёные тела,

Поставлены когда-то,

А смена не пришла...

Я же сидела и с удивлением слушала, как вообще вдруг по-новому, свежо зазвучали многие "старые" песни — те, что — было время — казалось, так и остались в 60-х, будто отработав своё. Сколько же обид возникало из-за этого у нас с ребятами в подростковом коммунарском клубе! Те, чья юность пришлась на семидесятые, называли наш мажор и оптимизм "инерцией 60-х" и от наших песен морщились, как от "примитива" и "розовой романтики". И "Маленький трубач" вдруг потускнел, и никитинская "Телега", на которую мы когда-то мечтали "всех людей усадить"...

А нашим ребятам ближе было совсем другое: "Начать бы все заново, сразу, немедля, да вот — недоброе время, конец уходящего дня. Фонарь на последнем вагоне отмашку даёт всему, что уже не касается больше меня..." Не касается — и баста. Общий привет...

И как же трудно их было зажечь! Дети не виноваты. Песня — тоже. Ведь самодеятельная песня молодёжи — это отражение её мироощущения, столь разного в разные времена.

Но и в те годы все время был рядом — и с нами, и с подростками нашими — Окуджава. И — неистовый, кричащий, так рано надорвавшийся Высоцкий...

И продолжались слёты.

...И вот осень 1986-го: новые голоса появились в "певчей стае". Пусть ещё не столь уверенно, как у "первопроходцев", но зазвучали вновь ноты социального мажора, спокойной и доброй открытости миру, людям, жизни в строках их песен: "Ты что грустишь, товарищ? А ну-ка, улыбнись!.. И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет: как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!"

...А Володя Ланцберг, чьи песни были так созвучны нашим ребятам в 70-е, сам в те годы пошёл к детям. Создал песенный клуб с тихим и грустным названием "Маленькие фонарщики". Сейчас, говорят, переделывает его в пионерский отряд, горком комсомола его активно поддерживает. Я давно не слышала его песен. Но мне кажется, что скоро он их сочинит — новые песни. Не потому, что те его, прежние, были плохие. Наоборот! Просто каждому времени — свои песни. Ну не он, так другие сочинят. Именно те песни, о которых вздыхал мой товарищ-второкурсник. Они сейчас очень нужны. Чтобы работать.

...Мне кажется, ещё и для этого пролетел по городам наш "певчий клин".