Мы привезли во Владивосток спектакль по пьесе А.К.Толстого "Сон Попова". Кузьма Петрович Прутков и авторы его где-то по большому счету близки и дороги нам, потому что в свое время они сказали то, что можно и нужно говорить сейчас. Когда-нибудь мы сделаем большой вечер из трех спектаклей. Это будут "Сон Попова", "Торжество добродетели" и "Опрометчивый турка". Все три спектакля – фарсы. Мы считаем, что этот жар – фарс, незаслуженно похороненный, вытесненный другими жанрами, — наиболее емкий жанр, отражающий нашу действительность. Задачи КСП очень широки. Мы, например, записали в "Манифесте", что задача КСП – это просто творчество. Творчество в любом его проявлении. Некоторые понимают это очень узко: КСП – это значит собираться, обязательно петь песни, причем в обязательном порядке. И не сразу замечается, что в любом песенном коллективе есть и художники, есть и артисты. Постепенно все эти таланты могут развиться, и тогда получится, скажем, нечто вроде наших спектаклей, хотя, если вы обратили внимание, у нас в основе все-таки песня. Мы не считаем себя театральным объединением. Мы – КСП, в том же "Манифесте" мы записали, что именно песня явилась тем сплачивающим началом, которое всех и собрало. Песня, как наиболее доступная форма объединение людей. Тем более, если песня хорошая, умная. А принцип КСП – вовсе не в песне. Он гораздо глубже. Это – обыкновенная тяга людей к творчеству. Не каждый человек может раскрыться в жизни, не каждый успевает, не каждый понимает, что это нужно сделать, не каждый этого даже хочет. А здесь создаются такие условия, которые способствуют раскрытию человека, и люди тянутся на это, как мотыльки на свечу. В этом, по нашему глубокому убеждению, и есть суть КСП.

Если вначале КСП родился как протест против эстрадной песни, массовой культуры, то сейчас это переродилось в нечто другое. Сейчас идет другая волна, сейчас массовая культура начинает использовать СП, берет ее в свой конвейер. Уже появился на эстраде соответствующий жанр, гитарная песня. Так что же будет, если совсем отберут этот жанр? КСП исчезнет? Не исчезнет, потому что дело-то, оказывается, в том, что люди в КСП становятся самими собой, и это главное. Стать самим собой, почувствовать себя самим собой – то, чего никогда не будет у профессионалов.

Мы давно отказались от пропаганды КСП и считаем, что пропагандировать КСП не надо, потому что человек, который думает, который чего-то ищет и чего-то хочет, в КСП рано или поздно придет. Именно таких людей мы и считаем своей публикой. Таких зрителей мы ищем. На другую публику выступать нет смысла, потому что мы говорим на разных языках. Пока, по крайней мере.

Нам иногда говорят, что мы со сцены произносим такие вещи, которые могут кем-то быть превратно истолкованы, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ну, что ж, на каждого умного всегда приходится по дураку. Никто от дурака не застрахован. Дураками мы считаем не тех, кто не понял, не тех, кто хочет понять. Есть такой зритель, который приходит, расслабляется в кресле: "Давайте, валяйте! Я пришел, я заплатил свой рубль, выкатывайте!" Мы перед таким зрителем не хотим выступать. "Нам неприятен зажравшийся зритель!" Это тот зритель, который приходит кушать. Все в КСП построено на соучастие зрителя, на его сотворчестве. Только творческий зритель есть зритель КСП. Кстати, зритель думающий, творческий – такой тоже может нас не понять и не принять. Это тоже КСП. Но нам такой зритель нужен, и мы ему нужны. Если человек не понял, но захотел понять – он поймет, и задача наша уже выполнена. Человек задумался – это главное. Для этого же существует и большое искусство. Мы не хотим сказать, что то, что делаем мы, имеет к нему какое-то отношение. Нет. Мы раскрываем свою позицию. Наши спектакли – наша гражданская позиция.

Еще раз обратимся к "Манифесту". О примитиве творчества. Существует два течения в искусстве: академическое и течение примитивов. Примитив – это тоже творчество. Такое же направление как абстракционизм, модернизм и прочее, — примитивизм суть его в том, что люди идут не от академических знаний, а от себя. Ведь каждый человек – огромное богатство.

Если самодеятельный художник занимается подражанием профессионалам, это – не искусство, так как он не имеет ни средств профессионалов, ни времени. Но люди настолько богаты, что те, кто пытается быть самобытным, идет от своих мыслей, чувств, строит сам свой мир – люди приходят и удивляются: откуда такое богатство! Гоген не имел образования.

Ван Гог, Честняков – очень самобытные люди. Все это мы говорим потому, что нас часто спрашивают, обучались ли мы где-нибудь театральному искусству. Нет. И сознательно – нет. Конечно, пришлось, хоть и не хотелось, пройти кое-какие азы, те же этюды, но и только. И по системе Станиславского мы сознательно не занимались. Потому что считаем, что когда человек выходит на сцену, главное – чтобы у него было что сказать, и чтобы он не мог этого не сказать. Если условия сходятся, значит, ему нужно выходить. Если ты можешь обойтись без этого – посиди. И потом, нам интересно, скажем творчество "Последнего шанса", "Зеркала", что там высказывается своя позиция, что там есть мысль. Почему нас не устраивает массовая культура? Потому что там ничего этого нет. Это искусство между ванной и бутербродом. Выходя на сцену, мы не ждем единодушного одобрения. Наоборот, единодушное одобрение даже как-то настораживает, потому что это значит, что человек удобен всем. А значит – жди подвоха. Если он удобен всем, значит, он нечестен. Потому что жизнь – это борьба, это всегда борьба противоположностей, и не мы это придумали. И если зал разделился на какие-то части – значит, мы сделали свое дело.