1 мая, в праздник Весны, читающая общественность отмечала день рождения нашего земляка Виктора Астафьева. А 9 мая, в день празднования Победы, отметит свой день рождения другой, не менее известный и талантливый российский писатель – Булат Окуджава.

Легендой, порождением больного воображения кажется сегодня время, когда на одном из первых выступлений в адрес маэстро из зала неслось: "Пошлость!" Такой же легендой, только уже по-хорошему романтической кажется и знаменитый концерт в Политехническом музее, который – благо, записала добрая душа – периодически "крутят" в разных программах телевидения. Молодые, дерзкие до отчаяния Bознесенский, Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина... Окуджава. Его голос на фоне других, звонких, выделялся особой задушевностью, вкрадчивостью даже. Он не кричал, не призывал ни к чему, он сообщал, обращаясь к одному ему ведомой и им одним видимой Надежде: "Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет, когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет..." Он обещал: "Надежда, я останусь цел, не для меня земля сырая..." Пыльные склоненные шлемы комиссаров стали символом поколения. Да не одного: мы, люди уже семидесятых-восьмидесятых, воспитаны ими же.

И шарик, который улетел да вернулся, а пока он летал – целая жизнь прошла; и недремлющие часовые любви; и синий полночный троллейбус, что мчит по улицам, "чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи крушенье"; и кавалергарды, чей век недолог, – все они нашли свое место и в сердцах многочисленной (не будет преувеличением сказать – многомиллионной) армии поклонников, и в русской литературе. Bсе они, накрепко взявшись за руки, под аккомпанемент маленького оркестрика Надежды, не спеша промаршировали по судьбам российских интеллигентов – да не только интеллигентов. (Можно ли это – маршировать не спеша? Но они именно так промаршировали – не спеша. И до сих пор маршируют.)

Нынешний день рождения совпал с юбилеем Победы. Ближе этой даты для Окуджавы, наверное, только дни, когда празднуется рождение самых близких людей. Он – человек войны, в войну выросший – но не вросший, слава Богу. Она его убивала, но и он ее убивал. Вся нелюбовь, вся ненависть к войне, к кровавому ее делу сконцентрировалась в зловещем образе ворона, в которого "некому стрельнуть": "Если ворон в вышине, дело, стало быть, к войне. Чтобы не было войны, надо ворона убить". Вот он и убивает его, каждый день, каждый час, каждой своей строкой, каждым словом.

"Я познакомился с тобой, война. У меня на ладонях большие ссадины. В голове моей – шум. Спать хочется. Ты желаешь отучить меня от всего, к чему я привык? Ты хочешь научить меня подчиняться тебе беспрекословно? Крик командира – беги, исполняй, оглушительно рявкай "Есть!", падай, ползи, засыпай на ходу. Шуршание мины – зарывайся в землю, рой ее носом, руками, ногами, всем телом, не испытывая при этом страха, не задумываясь. Котелок с перловым супом – выделяй желудочный сок, готовься, урчи, насыщайся, вытирай ложку о траву. Гибнут друзья – рой могилу, сыпь землю, машинально стреляй в небо, три раза... Я многому уже научился. Как будто я не голоден. Как будто мне не холодно. Как будто мне никого не жалко. Только спать, спать, спать..." ("Будь здоров, школяр!")

Плохо научился. Плохо, школяр! Двойка. Научился бы хорошо – не палил бы в белый свет вот уже пять десятков лет, не транжирил бы порох души.

И до него говорили, что война – занятие страшное. Только каждому по своему страшно было. "Помогите мне. Спасите меня. Я не хочу умирать. Маленький кусочек свинца в сердце, в голову – и все? И мое горячее тело уже не будет горячим?.. Пусть будут страдания. Кто сказал, что я боюсь страдать? Это дома я многого боялся. Дома. А теперь я все уже узнал, все попробовал. Разве недостаточно одному столько знать? Я ведь пригожусь для жизни. Помогите мне. Ведь это даже смешно – убивать человека, который ничего не успел совершить. Я даже десятого класса не кончил. Помогите мне. Я не о любви говорю. Черт с ней, с любовью. Я согласен не любить. В конце концов, я уже любил. С меня хватит, если на то пошло. У меня мама есть. Что будет с ней?.. А вы знаете, как сладко, когда мама гладит по голове? Я еще не успел от этого отвыкнуть. Я еще нигде толком не побывал. Я, например, не был еще на Валдае. Мне ведь нужно посмотреть, что это за Валдай? Нужно? Кто-то ведь написал: "...И колокольчик – дар Валдая..." А я даже таких строчек написать не смогу. Помогите мне..." ("Будь здоров, школяр!")

Смог. Не такие – свои.

"В поисках гармонии мы выглядим нелепо" ("Уроки музыки"). Не было времени на поиски гармонии. Другие были задачи. Зато потом его, этого времени, вдруг оказалось не так мало. Оказалось, что можно часть потратить на поиски этой самой гармонии, не жалко. А можно потратить все.

Тратит. Ищет гармонию. Давно, кстати, найденную – им же самим.